Василий Аксенов - Коллеги
— Закурим, доктор?
— Благодарю, у меня свои.
— Ну, как вам понравился Стеклянный мыс?
— Знаете, я просто воодушевился. Оказывается, жизнь кипит совсем рядом с нашим Круглогорьем.
— Да-да, — с энтузиазмом подхватил Егоров, — и в Круглогорье скоро тоже наступят перемены! Проложим шоссе по берегу озера, вдоль него построим дома, пустим автобус. Поселок и стройка сольются, и будет город Круглогорск.
— А может быть, лучше Нью-Москва? — не удержался Зеленин и тут же подумал: «Зачем это я? Человек мечтает».
Посмеявшись и помолчав, Егоров вдруг без какой-либо связи сказал:
— Народ у нас здесь очень хороший.
Он словно хотел задать Зеленину вопрос, но, подумав, высказал его в форме непреложной истины.
— Все хорошие? — спросил Александр.
— Плохих я не знаю.
— А Федора Бугрова вы знаете? Что он за человек?
— А вы откуда его знаете? — быстро спросил Егоров,
— Это симулянт из третьего барака.
— Ах, вон оно что! Значит, он здесь. Я думал, он снова отбыл в странствие. — Чиркнул спичкой, снова помолчал. — Федька — это выродок какой-то. Он здесь у нас появляется раз в году, большие деньги приносит. Говорит, на стройках работает, но я чувствую — врет. Охальник, безобразник, пьяница. Народ стонет, когда он тут.
— Семья у него здесь?
— Нет. Мать умерла еще в позапрошлом году. Да он с ней и не жил почти, С десяти лет воспитывался у бабки в Гатчине. А бабка, знаете, известная травница, богатющая, ведьма. Мне в милиции говорили, что за ней помимо торговли зельем и шарлатанства еще кое-какие делишки подозревались, но уж очень ловко она концы в воду прятала. Так по сей день и благоденствует в Гатчине.
— Зачем же он сюда теперь приехал? Егоров искоса взглянул на Зеленина.
— Ну, во-первых, дом у него остался, а во-вторых — зазноба.
— Даша Гурьянова? — смело спросил Зеленин.
— Та-ак… — сказал Егоров и выразительно взглянул в спину шофера. — Да, ваша медсестра, блондиночка эта самая.
— А она его тоже любит?
Егоров даже крякнул от смущения. Вот дурачина доктор, ведет себя, как в такси, да еще волнуется!
— Как ты думаешь, Петя, — крикнул он, — любит Даша Федьку Бугрова?
Шофер вздрогнул. Видно было, что он всю дорогу держал ушки на макушке.
— Дашка? — хрипло рассмеялся он. — Маленькая она, не расчухала еще, что к чему.
Зеленин понял, что Егоров дружески предостерег его. Довольно и того, что по поселку ходят глухие слухи. Но что за чепуха? В последние недели ему казалось, что установилась близость с Инной. Тёлефоуные разговоры не реже чем через день, длинные письма, обмен фотокарточками. Теперь одна Инна стояла у него на столике. Смеющееся лицо, длинная шея, чуть обозначенные ключицы. Другая, поменьше — шесть на девять, смотрела расширенным, пытливым взглядом прямо ему в сердце. Зеленин убедил себя в том, что влюблен, что эта хриплая телефонная трубка, эти голубые листочки мелко исписанной бумаги, эти мастерски сделанные позитивы — все это в сумме и есть та самая девушка, которая когда-то в толпе положила ему руку на плечо и посмотрела снизу вверх, но так, как смотрят на ребенка, забравшегося на стол. На самом деле их письма и телефонные звонки были только судорожными попытками спасти тот единственный вечер, ухватить за хвост мелькнувшую на танцплощадке синюю птицу. Как «Отче наш», он повторял перед сном несколько тайных слов, смотрел на фото и засыпал успокоенный. С Дашей Гурьяновой он старался держаться посуше, поофициальнее. Подчас ему удавалось увидеть в ней только «товарища по работе». Но сегодняшняя история почему-то нарушила его покой. Содрогаясь, он представлял Дашу в объятиях сытно отрыгивающего красавца.
— Федор — сукин сын, — услышал он голос шофера.
— А что же ты с ним водку пьешь? — спросил Егоров.
— А чего ж не пить, коли подносит? Вообще он парень веселый, народ умеет приваживать.
— Слышите, доктор, вот ведь что за публика. Помани его стаканом, прибежит, хоть и сукиным сыном тебя считает. Ты небось, Петр, и с неприятелем бы на брудершафт выпил, а?
— Это вы зря, — сухо сказал шофер. Плечи его, обтянутые ватником, и голова со сдвинутой на затылок кепчонкой четким, залихватским силуэтом маячили впереди на фоне клубящегося света. — К Совету или домой? — спросил он.
— Домой, Петя. — Егоров шепнул Александру: — Обиделся, смотрите, надулся, как мышь на крупу. Хороший парень. Но, между прочим, вопрос этот важный. Пьют у нас мужички крепко. Понимаешь, Александр Дмитриевич, искони все это тянется, от пращуров. Причем считается, что здоровей водки ничего на свете нет, лучшее лекарство. Я и сам порой смотрю: может, действительно есть в ней какой-нибудь витамин? Деды косматые по сто годов водку пьют и в ус не дуют, на охоту ходят.
— А если бы не пили, жили бы по сто пятьдесят, — сказал Зеленин.
— Вот я тоже так думаю. Тут комсомольцы ко мне приходили, хотят повести решительную борьбу с пьянством. Неплохо было бы и вам подключиться, осветить вопрос, так сказать, с научной стороны.
— Лекцию прочесть?
— Да уж это сами как-нибудь придумайте.
На главной улице Круглогорья машина остановилась возле маленького домика. В свет фар попали окна с затейливо изузоренными наличниками, которым странно противоречила видневшаяся за стеклом деловая настольная лампа с зеленым абажуром. За тюлевыми шторками угадывались тепло, чистота и приветливость. Очень не хотелось тащиться на больничный двор, к своей пустынной квартире.
— Может, зайдете, доктор, с супругой моей познакомитесь? — спросил Егоров каким-то неестественным, насмешливым голосом.
— С удовольствием, Сергей Самсонович. Егоров вдруг с силой хлопнул Сашу по плечу:
— Ну вот и молодец, молодец! Поужинаешь хоть раз по-человечески. Надоело небось плавлеными сырками-то баловаться.
— Откуда вы знаете? — изумился Александр.
— Э, брат, тут все друг о друге знают.
Екатерина Ильинична, жена председателя, была в платке, повязанном по-деревенски, и в элегантной шерстяной кофточке из Чехословакии.
— Круглогорской запеканочки, Александр Дмитриевич? Копченый гарьюз, очень рекомендую.
— Хариус, Катюша, — поправил Егоров.
— Ну, бог с ним. Кушайте, пожалуйста. Полагайте в чай сахар, что же вы не полагаете?
— Кладите, Катюша! Не полагайте, а кладите. Вот, Александр Дмитриевич, не поддается женщина воспитанию. Эх ты, Круглогорье! — Он любовно и горделиво притянул ее к себе.
Екатерина Ильинична погладила его по голове.
— Он ведь у меня вроде вас, ученый. До трех часов каждую ночь читает. А я вот темная. — Она улыбнулась, но в глазах ее, как показалось Саше, мелькнуло горькое выражение. — Сережа мне говорил, у немцев есть «четыре К» [Kinder. Kleider, Kirche, Kuche — дети, платье, церковь, кухня.] для женщин. Верно это?
