Александра Маринина - Дорога
И снова Люба как-то непонятно посмотрела на Родислава. Аэлла даже нервничать начала: и чего она все время на мужа поглядывает? Чья это подруга, в конце концов, Любина или, может, Родислава? Сама мысль об этом показалась Аэлле смешной, и она невольно прыснула.
– Так вы поговорите со своей знакомой, – продолжал Ленечка. – Если ее мое предложение устраивает, пусть звонит, скажет, что от Романовых, Аэлла даст вам мой телефон. Все будет в лучшем виде.
– Да, – сказала Люба, – мы поговорим с ней. Спасибо вам большое.
Они сидели в комнате, расположившись на диване и низеньких креслах вокруг журнального столика, на котором с трудом умещались блюда с закусками, тарелки и бокалы. Пока Ленечка вежливо танцевал с дамой Бегорского, а сам Андрей и Родислав увлеченно обсуждали результаты матча за шахматную корону между Анатолием Карповым и «изменником Родины» Виктором Корчным, Люба и Аэлла стали убирать со стола грязную посуду, чтобы освободить место для чашек и десерта.
– Плохо выглядишь, – заметила как бы между прочим Аэлла, когда они оказались вдвоем на маленькой, но очень рационально обставленной и оборудованной кухне Бегорского. – Со здоровьем все в порядке? Или семейная жизнь заела?
– Все в порядке, – сдержанно ответила Люба. – Просто, наверное, после маминой смерти никак в себя не приду.
– Надо за собой следить, – тоном строгой учительницы произнесла Аэлла. – Это не дело – так распускаться. Хочешь, я тебя отведу к нашему самому лучшему косметологу? Пусть поделает тебе процедурки, массажи, маски, чистку тоже надо сделать. Или хочешь, я тебе лицо подтяну?
– Ты считаешь, что мне уже пора? – озабоченно спросила Люба, машинально ощупывая пальцами скулы и подбородок.
Как пластический хирург, Аэлла Константиновна Александриди вовсе не считала, что ее подруге пора делать подтяжку: кожа у Любы была хорошей, натянутой, тургор отменный, и овал лица был юным и безупречным. Но как женщина, которую однажды отвергли, предпочтя ей другую, она не могла удержаться, чтобы эту другую не уколоть, пусть и по мелочи.
– Уже можно. Лучше предупредить старение, чем потом с ним бороться. И ты совершенно запустила голову. Неужели некому тебя постричь?
– Да я как-то к Томе привыкла, а ее теперь нет… Но ты права, конечно, в парикмахерскую давно надо было сходить. Все никак не соберусь, дома много хлопот, дети, хозяйство.
– Вот я и говорю, что тебя семейная жизнь заела, – удовлетворенно констатировала Аэлла. – Посмотри на меня: никаких мужей, только любовники, зато всегда есть время, чтобы заняться собой. Посмотри и сделай выводы.
– И что ты мне предлагаешь? – усмехнулась Люба. – Развестись? Или завести любовника?
Конечно, Аэлле было бы приятнее, если бы Романовы развелись. Это лишний раз подтвердило бы ее правоту: брак был вынужденным, по крайней мере со стороны Родислава, он Любу никогда по-настоящему не любил, и вот как печально все закончилось. И тогда Родислав обязательно прибежит к ней, к Аэлле, и будет просить прощения, и каяться, и говорить, каким дураком он был, что оттолкнул ее тогда, и у него никогда не было такой женщины, как она, и уже, наверное, не будет… А она еще подумает, как ей себя повести. Может быть, оттолкнет его и унизит в отместку за тот случай, а может быть… Посмотрим. Впрочем, если эта дурашка Люба заведет любовника, то браку тоже очень быстро придет конец: у нее не хватит ума сделать так, чтобы Родислав ни о чем не догадался, а если он узнает, то немедленно бросит жену. Это будет прекрасный повод уйти от нелюбимой женщины и не потерять лица.
– Я предлагаю тебе не сосредоточиваться изо всех сил на домашних делах, – очень серьезно ответила Аэлла. – Быт и уют – это, конечно, похвально, но мужикам нужно от нас совсем другое. Одним уютом еще никому не удавалось удержать мужа.
Люба, казалось, не проявляла к разговору никакого интереса, и это удивило Аэллу. Неужели она действительно полагает, что в ее браке все стабильно и определено раз и навсегда? Неужели она не видит опасности, которая подстерегает всех жен, когда их мужья переступают тридцатипятилетний рубеж? Знала бы Люба, сколько тронутых старением лиц омолодила доктор Александриди только потому, что мужчины в возрасте от тридцати пяти до сорока вдруг переставали интересоваться своими женами и обращали взоры на молодых и свежих! Интересно, как часто Родислав спит со своей женой? Раз в месяц? Или еще реже? Аэлла была уверена, что если это и происходит, то крайне редко: не может такой видный, красивый и уверенный в себе парень, как Родик, всерьез интересоваться этой зачуханной, потухшей бабенкой.
* * *Ворон всхлипнул и замолчал. Камень деликатно пережидал, когда минута душевной слабости у друга минует.
– Вот такие дела, – наконец сдавленным голосом произнес Ворон.
– Да, грустно, – согласился с ним Камень. – А что, Люба и в самом деле так плохо выглядит? Или это Аэлла так ее видит?
– Не знаю я, – буркнул Ворон. – По мне, так она красавица. А Аэлла эта – злюка недобрая, ревнивая и завистливая. И чего Ветер в ней нашел?
– Какая же она недобрая? – возразил Камень. – Вон какие подарки делает, ничего не жалеет. Она щедрая натура, широкая. Другое дело, что она щедрая и широкая только с теми, кого считает несчастными и достойными жалости. Но поскольку она искренне считает себя лучше всех, то весь мир по определению состоит только из бедных и несчастных. А насчет того, что она ревнивая и завистливая, – тут я, пожалуй, спорить не стану. Ну и что там дальше-то было? Устроили Лизу на новую работу?
– Устроили. Она, конечно, сначала ни за что не хотела из Академии уходить, а потом Родислав ей объяснил насчет надбавок за иностранные языки и насчет возможностей, и она согласилась.
– Насчет каких возможностей? – не понял Камень.
– Да ты что! Это же Внешторг!
– Ну и что?
– Как – что? Ну да, – вдруг спохватился Ворон, – ты же не в курсе… Лежишь тут и не знаешь, что такое дефицит.
– Почему же? – обиделся Камень. – Я в курсе, ты сам мне рассказывал.
– Тогда должен понимать, что сотрудники Внешторга постоянно выезжают за границу и имеют возможность привозить оттуда всякое такое, чего в СССР на прилавках нет и никогда не будет. Да ты знаешь, как люди в те времена убивались за то, чтобы устроиться во Внешторг или в любое другое место, которое давало доступ к дефициту? Если ты сидишь на дефиците, то считай, что держишь бога за бороду.
– Да помню я, помню. Ты не отвлекайся, ты про Лизу рассказывай.
– А чего про нее рассказывать? Она вышла на новую работу и вполне довольна жизнью. Правда, возник маленький нюанс. Леля стала по ночам просыпаться.
– Не понял. Что тут такого-то?
