Андрей Балдин - Лёвушка и чудо
Но это так, привычные зодческие досады.
Пьер найден — вот что важно. Толстой собирает историю в фокус Пьера. Занятное дело! Эти его аппликации, следует признать, толком не разобраны; прежде того нужно собрать в целое наш исторический пунктир. История для нас до сих пор не то красная, не то белая, не то, как в последнее времена, — хаос исторических фактов, которые легче продавать по отдельности, в розницу, чем обобщать (хотя бы) до состояния школьного учебника.
Но очевидно уже, что в будущей, гипотетически целой истории, которую, дай бог, мы когда-нибудь соберем, Толстой займет особое место: не просто литератора, но времятворца, чудодея, сосредоточенного чертителя эпох…
Примечания
1
Вторая часть книги эссе «5 вопросов Льву Толстому»; первая часть была опубликована в журнале «Октябрь», 2004, № 10.
2
До Толстых (нынешних) дошли мои рассказы о композиционных фокусах Толстого. Я был зван в Ясную. В сентябре каждого года там проходят толстовские писательские встречи. На одну из таких встреч (1998) я и отправился. В самом деле, это был важный поворот в исследовании: я поехал, вооруженный «оптической» теорией, с самым серьезным намерением сопоставить отвлеченный чертеж романа с реальной обстановкой места, этот роман произведшего.
3
Здесь возникает непростая тема, к которой еще не раз придется вернуться. Толстые не просто отошли, но отпали от Волконских. Это было результатом мезальянса: один из князей Волконских нажил сына со служанкой. Этот-то незаконный сын, получивший впоследствии прозвище Толстая Голова, и стал первым в роду Толстых. Новая фамилия соответствовала его физическому облику: он был велик и несоразмерен частями тела. Важнее, однако, что он был бастард: от этого потянулись многие сюжетные линии — генеалогические ссадины, которые будут постоянно напоминать о себе, досаждать Толстым и Толстому.
4
Месторождение Александра Пушкина. — «Октябрь», 2002, № 10.
5
«Подворье» Ясной Поляны в Туле — выставочный зал, издательство, книжный магазин. Эти дома, как в свое время иностранные посольства в Москве, отличаются от местного окружения: они подчеркнуто чисты, гладки, «иноземны». Рассмотрев их внимательно, поверишь поневоле, что Ясная есть государство в государстве, этакий тульский Ватикан, пребывающий в пределах собственного, суверенного пространства.
6
Впечатление нечеловеческого продолжения его тела столь сильно, что в Туле этот памятник называют кентавром.
7
В свое время это была большая Киевская дорога, главная тогдашняя трасса из Москвы на юг. Ясная Поляна воротами выходила прямо на бойкое шоссе. Теперь большие дороги далеко обходят Ясную; осталось только неясное ощущение (в памяти пространства) — здесь пролегла глубокая колея. Сегодня она по самые края залита тишиной.
8
Первая глава. — «Октябрь», 2004, № 10.
9
Повесть «Детство» вся построена на этом фокусе: мальчик, просыпаясь, пересекая «водную» преграду сна, как будто заглядывает в лишнее, большее пространство. Проснувшись, он внезапно заговаривает о смерти матери, после чего повесть устремляется, точно на лодке без весел, на которой невозможно повернуть в сторону, — к концу, к смерти матери. Путешествие на лодке без весел — еще один характерный северный образ, символизирующий неумолимость течения воды-времени.
10
Это производится почти демонстративно — мы уже знаем (см. выше), что автор «Детства» успел завести другие часы: между сном и явью мальчик побывал на мгновение в ином, большем времени, где оно не линия, но пространство, где видно, что случилось в прошлом и что совершится в будущем, где видна смерть матери. Чудо открыло мальчику очи в большее время. Нам остается только ждать, когда его панорама вновь нам откроется, когда вновь совершится чудо прозрения посредством слова.
11
Так о Толстом пишет Чехов; судя по толстовским портретам, точное наблюдение. Не взгляд из леса, но взгляд самого леса.
В фильме Бондарчука, который много интересного разглядел в толстовском романе, в сцене охоты отдельным кадром снят этот взгляд. Так смотрит волк, которого поймали охотники; его связали, закинули на лошадь и смотрят ему в глаза. Мы смотрим: во весь экран отворяется волчья морда с едва шевелящимися зрачками.
12
Дом-музей Толстого, точно бабушкин сундук, полон подлинных вещей. Сохранность интерьеров удивительна. Уважение потомков к гению Л.Н. обернулось уникальным домосохранительным опытом, равного которому нет в нашем (разреженном) историко-культурном пространстве. Единственный урон музею был нанесен во время войны, когда немцы, в 1941 году ненадолго захватившие Ясную Поляну, отступая, подожгли дом. Работники музея, жившие по соседству, сумели быстро потушить огонь. Частично пострадала спальня Софьи Андреевны: фрагмент внешней стены, картины и фото, на ней располагавшиеся. Остальное осталось цело. Это уцелевшее целое составляет особого рода «межвременное» поле, разом вас поглощающее, убаюкивающее, переносящее в другую эпоху. Здесь не просто сумма подлинных вещей, но подлинное еще и то, что между ними.
13
В этом соревновании масштабов исключение составляют книги. Их тут множество; уже в передней толпятся вдоль стен большие желтые шкафы. Книги не обманывают взгляд, не двоятся в размере, оттого, наверное, что переполнены словом. Книги живут в собственном пространстве, которое не совпадает с музеем, выпадает, выдвигается из него, точно ящик из письменного стола.
14
Тот же прием с умножением масштаба Толстой применил, расширяя московский дом в Хамовниках. В Москве разность в размере старых и новых помещений еще заметнее, чем в Ясной. Не оттого, что так велики новые комнаты, а оттого, что очень малы старые: потолок в них ложится вам на голову, кровати занимают большую часть спален (спаленок), велосипед Толстого, повернув руль, едва помещается по диагонали в одном из этих оклеенных обоями кубиков. Новая же зала в «увеличенной» пристройке Хамовников циклопически велика; будуар Софьи Андреевны готов вместить все старые спальни вместе взятые. Теперь, в сравнении двух домов, делается очевидно: это было осмысленное действие Толстого. Он, точно великан, вламывался в старое тесное помещение, раздвигал его под себя, нарушая все законы устроения традиционного господского жилья.
15
1855–1862: от севастопольского поражения, составившего для Л.Н. точку общей русской и одновременно очень личной катастрофы, до судьбоносного брака с Софьей Андреевной в сентябре 1862 года.
16
Свадьба с Софьей Андреевной — еще одно «архитектурное» событие, которое нужно оценивать в контексте саморазмерения Толстого. Он венчается в Кремле, в дворцовой церкви Рождества Богородицы. По идее, просто: венчание по месту работы тестя — отец невесты, Андрей Евстафьевич Берс, служит в Кремле лейб-медиком. Но это простое объяснение не касается внутренних переживаний Толстого. Свадьба на Боровицком холме обозначила для него высшую площадку самоосознания, апофеоз надежды на возможность производства чуда. На окончательное, царское, кремлевское спасение. В Кремле Толстой почувствовал себя великаном. Вернувшись в Ясную, он принялся насаждать этот новообретенный великаний размер. Флигель стал ему трижды тесен, закачался, зашатался, затрещал по швам.
17
Вспомним о карточном проигрыше: Толстой-сочинитель авторским образом сознает, что одним махом проигранный дом можно вернуть только «симметрично» — разом, чудесным, счастливым жестом (идеальным текстом).
18
Никудышный — его семейное прозвище и даже самонаименование Толстого, стойко сохранявшееся в юности и в первые «взрослые» годы. Толстой клянет себя никудышным в первую очередь за то, что не может применить странную силу, которую в себе ощущает. Силу, потенцию чудопроизводства. Никто в семье не верит в эту силу. Это оборачивается для юного Толстого своеобразным комплексом неполноценности, от которого он не может избавиться. Он то и дело срывается точно в пропасть в бездеятельное или саморазрушающее времяпрепровождение, в «никудышность». Но с тем большим рвением, взяв себя в руки, он вновь и вновь берется за свои времявосстановительные опыты: ему нужно доказать себе и всем, как он силен, насколько обоснованно его упование на производство чуда.
