Ашот Аршакян - Свежий начальник
В парке на берегу Москвы-реки со стороны старого Марьино деревья выше. Я приближаюсь к Братеевскому мосту. За мостом парк продолжается. Иду мимо пристани, шашлычной, картинга… впереди виден нефтеперерабатывающий комбинат: ангары, трубы, маячки и с секундным периодом вспыхивающий факел.
Парк резко обрывается, позади остается каменная набережная, черный стальной поручень, тропинки, посыпанные красными опилками, газоны, клумбы…
Местность становится дикой. У самого берега много высоких деревьев. В их тени о чем-то беседуют двое негров — редкость в спальном районе. Тут же — семейный пикник: мангал, складные кресла, дети. Мне надо дальше! Дальше!
Колышется манящая зелень, как миниатюрная тайга. Спотыкаясь о покрышки, увязая в песке, я выхожу на Люблинское поле.
Но как так?! Это не конопля! Это крапива! Море крапивы! Лишь изредка мне попадается среди стрекучих зарослей ободранный конопляный стебелек.
Я пробираюсь к самому факелу, уханье которого заглушает и птиц, и кузнечиков, и собак, но и там, где вдоль бетонного забора расположилась бомжовская деревенька, растет только крапива. Я беру ориентир от факела к центру поля. Пропотев и изгадившись, я проникаю в самую глубь. Здесь год назад конопли росло столько, что если кто-то догадался бы использовать ее в промышленных целях, он обогатился бы. Но и тут — крапива! Крапива, высохшая яблоня и очередная бомжатская нора. Подобное жилище я видел однажды зимой на железнодорожной насыпи за Парком Победы: ветки, картонные коробки, придавленные сугробом, и дыра, из которой, казалось, могло выползти что угодно.
Я стою на вытоптанной полянке перед этим шалашом. Замечаю, что построен он из конопли. Крыша и стены просохли, сцементировались.
Обидно уходить с пустыми руками. Можно варить и сухую траву, главное, набрать побольше. Я достаю из рюкзака пакет и отрываю от стен шишки. В этот момент происходит то, чего я больше всего опасался: из темной дыры вылезает уже истлевший, по-моему, бездомный.
— Это денег стоит! — хрипит он.
Я держу в одной руке пакет, в другой — кусок жилища этого лысого распухшего старика и чувствую себя виноватым. Надо бы заплатить ему немного, но к концу лета у меня кончились все средства, даже мелочи в карманах нет. И я нахожу только один ответ:
— Слушай, извини, я тебе потом верну… Давай в кредит!
При слове «кредит» мужика передергивает, он, кажется, смеется и переспрашивает:
— В кредит?!
— Ну, да, в кредит… слышал о таком? — улыбаюсь я.
— Слышал. Ладно, бери, только дыр не наделай, — говорит он и забирается обратно в нору.
* * *Я ем пельмени, и будто жую песок. И не только песок… Это мусор, ржавые трубы, покрышки, карбюраторы, целлофан, бетонные блоки… Это весь нефтеперерабатывающий комбинат с его ангарами, трубами, маячками и факелом, это холерное кладбище и мелиорационные поля, это Марьино, Люблино, Капотня и весь юго-восток у меня в крови, в трепыхающемся сердце, в страшных глазах, зырящих на меня из зеркала в ванной. Я открываю кран с холодной водой, чтобы прополоскать рот, но и у воды этот жуткий вкус, будто я покойник и рот мой набит землей.
Я лежу, накрывшись с головой одеялом… Мои мертвые пальцы, их не было в прошлом, их не будет в будущем… Мертвый червь в космосе… Дети играют за домом, кто-то стучит молотком — чинит балкон, он тоже забивает гвозди в мой гроб.
Долг платежом красен — хозяин зовет.
МОСКОВСКАЯ СОЛЬ
Сегодня я вэб-дизайнер. Вчера я был менеджером по продаже строительного оборудования. Сегодня я человек творческой профессии, я даже чуточку томный.
Выхожу из метро Павелецкая со стороны вокзала, сверяюсь с запиской надиктованной рекрутером Софьей:
«Компания «Маркетценз» м. Павелецкая радиальная, выход к пригородным кассам. Из стеклянных дверей налево, потом направо, Кожевническая, «Громада»…»
Действительно, есть тут и громадный торговый комплекс «Громада», и суетливая, лужистая Кожевническая улица.
Обратно в записку:
«…после в Кожевнический пер., на Шлюзовую наб., повернули направо, через дом, рекламные щиты, шлагбаум, левее во двор, 5-ти эт. желтое здание, вывеска «Семья ЛЖД»…»
Вхожу в здание.
«…Кулинарная школа, справа дверь, паспорт охране, на лифте до 4-го этажа и один этаж пешком, коричневая дверь. 16–30…»
Софья сообщает мне, какая будет тема опроса, дает адрес и объясняет требования к кандидатам фокус-группы. В этот раз я люблю виски, к рекламе отношусь с пониманием. Холост, покупаю бытовую технику, на машину коплю, на квартиру пока не хватает. Это только общие требования. Заполняя анкету, я опять подглядываю в шпаргалку:
«…Пью «Джони Уокер. Белая Лошадь» не реже 2–3 раз в месяц. Если реже, то плохо. Как давно, 3 года и более. Не участвовал в опросах. С малознакомыми охотно поддерживаю разговор. Люблю «Формулу-1», смотрю редко, последний раз видел ее месяц назад. Рэд Лейбел — не пью, но не возражаю».
Нас пятнадцать человек, сидим по периметру коридорчика с планшетами на коленях, на опрос останется только восемь. Вот этого в кедах, скорее всего не возьмут. И вот этого, гиперактивного. Кто-то, как обычно, не сможет ответить на вопросы в анкете. Так и останется нас восемь человек.
Вытертые вельветовые брюки… этого парня я вижу во второй раз. О себе он тогда рассказывал, что играет в оркестре на гобое, говорил про жену, дочь, поездку на курорт в индийский штат Гоа.
Настал момент. Строгая женщина зачитала семь фамилий. Названные встали. Им раздали в конвертах треть от обещанной суммы. Угомонился гиперактивный, он был в их числе.
И я, и гобоист остались.
— Вещи оставляйте тут, выключайте мобильные телефоны, — провожала нас красивая девушка — ведущая фокус-группы.
Мы расселись на мягких пуфах в комнате с зеркалом во всю стену, ведущая предупредила, что все пишется на видеокамеру, попросила согнуть «домиком» листки бумаги и написать на них свои имена.
По очереди рассказали «о себе». У гобоиста была та же легенда, что и в прошлый раз, и он полностью утвердился в моем сознании как Гобоист.
Я уверенно отвечал на вопросы:
— Да, очень люблю «Джонни Уокер»… конечно, «Белая Лошадь»… где-то два-три раза в месяц, но бывает и чаще… уже три года, с совершеннолетия… Гонки очень люблю, но не получается смотреть их часто… последний раз, по-моему, месяц назад… Если предложат в гостях Рэд Лэйбел — не откажусь.
Я опять забыл, где и кем работаю. Хотелось признаться, что зарабатываю я на опросах, как говориться, «на постоянке», что видеозаписей с моими лживыми показаниями у здешних маркетологов не один десяток. Но ведь не их маркетологов вина, что клиентам вроде «Жилет» или «МТС» нужны искренние ответы, а вызвать на опрос реального специалиста сложно. Проще иметь под рукой актера, который сегодня будет вэбдизайнером, а завтра архитектором или прорабом.
Три часа мы заполняли карточки, ассоциировали себя с предметами и явлениями, оценивали этикетки, форму бутылок, а в конце дегустировали из мерных стаканчиков виски «Джонни Уокер. Белая лошадь».
Выдали конверты с вознаграждением. На улице Гобоист попросил у меня прикурить и предложил выпить, он, видимо, тоже узнал меня:
— Добавить надо, — объяснил он, — есть тут одно место.
По дороге я спросил Гобоиста, действительно ли он музыкант и играет в оркестре?
— Да, я играю в оркестре на гобое, и в Индию ездил, и жена есть, и дочь… надо выпить именно водки, ты не против?
Местом оказалась «Кулинария на набережной». Часть ее была распивочной. Гобоист вроде был тут завсегдатаем. Он заказал водки и соленья-ассорти (блюдце с ломтиками соленого огурца и двумя палочками черемши), я застеснялся и взял только бутылку пива.
Встали к стойке. Гобоист выпил и пожевал черемшу:
— Есть у меня теория насчет всех этих опросов, — сказал он.
— Какая?
— Ответь мне, что такое фокус-группа? Вот, надо выбрать восемь потенциальных потребителей со средним достатком, да еще любителей обсуждаемого продукта, то есть тех, кто будет этот продукт покупать. Из приглашенных «настоящим» будет максимум один персонаж, который, конечно, отсеется, так как корректно заполнить анкету ему впадлу, что объяснимо…
— Если ты покупатель реальный — ты можешь себе позволить и шутку, и отступление от правил, — вставил я.
— Именно. Еще отсеют неграмотных, абстинентов, бывших зеков… И кто останется?
— Мы…
— Да, но кто это — мы? Нет же такой профессии — на опросы ходить. А «мы», коллега, — соль земли московской, потерянные для социума души, имена наши не вписаны в грант, не отмечены мы божьей искрой и трудоспособностью, но любим заниматься тем, чем занимаемся… Я играю на гобое в оркестре, а ты, чей будешь?
— Ну, у меня филологическое образование.
