Марк Гиршин - Убийство эмигранта. (Случай в гостинице на 44-ой улице)
Я собирался пойти купить что-то поесть, вдруг постучал Леня. Сказал, приехал просто так, скучно. Но мама не знает, что ко мне. Он меня расспрашивал, как я открыл дверь на цепочку и увидел черных? Как все было, расскажите. Я устал отвечать и даже прикрикнул на него, ты ради этого приехал? Леня рассказал, в школе у него все хорошо, но он хотел бы перейти в другую. Мама меня все время таскает по докторам, она думает, я не справляюсь с тестами, потому что болен.
Мы с ним вышли, и я проводил его к сабвею. Вернулся в номер и вспомнил, вчера, когда я был у моего ведущего, даже пепельницы на его столе я не заметил. Видно, он решил больше не истязать себя сигарами, чтобы казаться американцем. Зато старается говорить с акцентом. Наверное, это адский труд, произнести не так каждое слово, к которому привык с детства.
Следующий деньСейчас запишу, что было сегодня. Я дождался, пока уборщица пришла убирать мой номер, и попросил у нее один из засунутых за пояс пластиковых мешков для мусора. Но этим мешком я не воспользовался, а сыпал мусор в картонные ящики из-под тары, которые владельцы магазинов складывали на обочинах улиц. А на совок я оторвал крышку от такого ящика. Конечно, имей я лопату, работа была бы удовольствием. Когда в мусоре попадалась тряпка, картонный совок складывался пополам. Приходилось отрывать от ящика новую крышку, а тряпку, ею могло оказаться даже пальто, вытягивать из кучи руками. И потом, когда появлялся зеленый свет, и в шаге от меня начинали проноситься машины, все невесомое из развороченной кучи зашвыривалось мне в лицо. А прохожих мне не было стыдно, нас разделяла проезжая часть. С другой стороны улицы я полюбовался на результаты моей работы. Четыре полных ящика мусора, каждый величиной с хороший сундук, и я еще не поленился аккуратно выстроить их вдоль обочины. Правда, у ящиков уже белели только что пригнанные ветром бумаги. Но они лишь подчеркивали идеальную чистоту у опорной стенки. Остальные стенки, до колен засыпанные мусором, еще ждали своей очереди.
Было темно, когда я вернулся домой. Помылся и пошел в книжный магазин. Оттуда на Бродвей. Если бы я был на настоящей работе сегодня, то на заработанные деньги купил бы билет в кино. Или зашел бы в какое-нибудь заведение. Там их много, и у дверей каждого стоят девушки в одних трусах и на высоких каблуках. Одна напоминала нашу десятиклассницу из района, приехавшую поступать в техникум. На миг появилась дурацкая мысль, что она говорит по-русски. Постоял, постоял и ушел.
Новый деньМусор не убирал. Писал письмо в газету. Мне пришло в голову, всюду пишут, что похитили вовин научный труд. А ведь они его держали в банке! Но все не просто. В американскую газету не попадешь, пока из редакции не позвонят вахтеру, чтоб пропустил. Внизу внутренние телефоны — объяснять, зачем. Я долго объяснял, пока они не нашли кого-то в редакции, кто немного говорит по-русски. Он подтвердил, да, его газета тоже печатала о случае с Вовой, но, конечно, не так подробно, как эмигрантская, нет места. Я ему отдал заметку. Он обещал перевести и показать начальнику. Не знаю, как он переведет. Заметку он называет «сказка». Наверное, со словарем, как я. Сказал, он мне позвонит. Надо было его предупредить, я скоро выберусь из гостиницы, но я забыл. Когда я спросил, как он думает, поместит эту заметку газета, он ответил, может быть. И то место, где я спрашиваю редактора «Новой Речи», какие у него основания намекать метровыми буквами, что я советский агент. Тогда будет ясно, я объяснил, что все высосано из пальца.
Настроение приподнятое, потому что, как и тем, из полиции, я мог высказать мое мнение, и меня слушали. После редакции собрал мусор у последней стенки. Тех ящиков, которые я наполнил мусором позавчера, тоже уже нет. Санитары забрали. Мне стало ясно, у них нет времени подметать улицы, они только забирают упакованный мусор. Я бы убирал, мне работа подошла, но кто будет платить?
Вернулся в гостиницу, принял душ. Когда стоял под душем, показалось, звонит телефон. Возможно, хотел что-то уточнить газетчик. Я думал сходить в книжный магазин, но решил подождать, может быть, газетчик еще позвонит. Никто не звонил, и я отправился в магазин. После магазина пошел на Бродвей, надеялся увидеть еще эту девушку. Дверь заведения вроде узнал, но сегодня у двери никто не стоял, наверное, потому, что дул холодный ветер с дождем. Я хотел посмотреть, есть ли она внутри, В коридоре за ободранным столом сидела женщина в одном лифе и продавала входные билеты. Не успела она обратиться ко мне, как вошел какой-то старик, и она занялась им, а я поспешил уйти. Конечно, это ерунда, девушка не русская, я ведь слышал, как она задирала прохожих. Но я решил подождать на улице, возможно, она выйдет. Ждал, ждал, весь промок и вернулся в гостиницу.
Никуда не буду выходить, чтобы не пропустить звонок. Только утром надо будет сбегать купить концентрат, бананы и хлеб. Если бы я помнил, как называется каша, которую готовила Нола, я бы тоже купил, но я забыл.
Спустя два дняЭти дни сидел дома. Никто не звонил. Пошел в парк. Американцы прогуливали собак. Когда вернулся в гостиницу, думал, администратор мне даст талончик, но он не дал. Я опять вышел на улицу и просто не знал, куда деться. Ходил по улицам, пока не замерз. Дома включил телевизор, и вдруг — звонок. Я был уверен, это из газеты. Но услышал Гана. С досады чуть не положил трубку. Надо было бы. Все равно он о работе ничего не сказал.
Пришла уборщица убирать комнату. Я спросил, почему она больше не поет. Уверен, что она меня поняла. Покраснела, даже сквозь черную кожу было заметно. Вдруг она вышла. Я решил, она обиделась, но через несколько минут она вернулась, вся сияя, и поставила на стол электрический утюг, о котором я просил ее давным-давно, еще когда приехал в эту гостиницу. Мне он уже не был нужен, потому что я купил две рубашки, которые не надо гладить.
Сварил концентрат и пообедал. А потом пошел на Бродвей. Падал редкий снег и тут же таял. И мокрые тротуары были красными, столько реклам. И из магазинов, где продавали радио, еще доносилась музыка. И толпы прохожих. Какой-то бурлящий котел. Те черные двери, где стояла девушка, я опять нашел. Купил себе еще рогалик с лотка, чтоб казалось, будто для меня посетить такое заведение это обычная вещь, и вошел. Я думал, у них альбом с фото, тогда бы я проверил, есть эта девушка или нет. Но на столе у толстой в лифе, что сидела у входа, не было никакого альбома. Я сказал ей, правда, про альбом, но она меня или не поняла или ей лень было принести, и даже не сдвинулась с места. Правда, она такая толстая, что на ее месте я бы тоже не спешил подняться. Я вернулся на улицу и стоял у входа, пока не промок, но девушка не выходила. Я решил вернуться в гостиницу, на радиаторе высушить обувь и плащ и вечером опять пойти. Ведь должна же она когда-то выйти, хоть свежего воздуха глотнуть, в заведении у них такая жара и еще какой-то сладкий густой запах, долго не выдержишь.
В вестибюле гостиницы я увидел кандидата наук, который подвез меня с военной лекции. Он меня тоже узнал и обрадовался. Оказалось, он ждал свою родственницу, эмигрантку, ее тоже поселили в этой гостинице, но она куда-то ушла. Кандидат сказал, больше ждать на будет, мотается с самого утра. Можно у меня пару минут отдохнуть и закусить, а то тут неудобно? Он забрал свои пакеты с дивана и у меня на столе разложил закуски. А это самое лучшее виски, он объяснил, канадское. Я сказал, я редко пью, но сейчас выпью с удовольствием, продрог, а он спросил, где у меня туалет. Он ушел в туалет, а я налил себе, выпил и закусил. Закуска была вкусная, красная рыба, копченая колбаса. Кандидат высунулся из туалета и сказал, я могу все скушать, все равно он с собой не заберет. Отдохнет немного и уедет. Я думал, он спросит о Вове, но он о нем даже не вспомнил. Только поинтересовался, что я делаю, работаю ли уже. Я ждал, когда он выйдет, чтобы снова пойти на Бродвей. Наконец, он появился, и мы вышли на улицу. Сел в машину и уехал. Даже забыл попрощаться, так торопился.
По дороге к Бродвею я ругал себя, зачем ел его закуску. Выходило, все меня подкармливали, Нола, Вовы, а теперь этот. А сначала владелица пляжа.
Эту девушку я сразу увидел. На ней были высокие сапоги, шорты и рыжая жилетка, надетая на голое тело, виден был даже пуп. Наверное, у меня был очень глупый вид, когда я к ней обратился по-русски. Она тут же положила голую руку на мой мокрый плащ, а я обнял ее за талию, прикрыв ладонью замерзший пупок. В таком виде мы предстали перед толстой продавщицей вводных билетов. Я вытащил из кармана все мои деньги и протянул ей. Девушка повела меня по узкой лестнице наверх. Открыла дверь, я увидел кровать и опущенную штору на окне.
Она мне что-то стала говорить, я не понял. Настаивала. Ничего не понял. Повела меня вниз. Та в лифе у входа написала на бумажке пять долларов и дала мне. Это кредит, объяснила. И я могу в следующий раз принести эту бумажку и еще десять долларов, и меня пустят.
