Раймон Кено - С ними по-хорошему нельзя
Он направился к канонирам.
LVIIIЛарри закрыл за собой дверь и потупил взор. В руках он держал кусок хлеба и консервную банку. Герти сидела в кресле, повернувшись к нему спиной. Он видел лишь ее светлые, коротко остриженные волосы.
— Я принес вам поесть, надо подкрепиться, — произнес О’Рурки слегка взволнованным голосом.
— Кто вы такой? — сурово спросила Герти.
— Меня зовут Ларри О’Рурки. Я студент медицинского колледжа.
— Это вы мне подтирали нос, не так ли?
Смущенный Ларри что-то забормотал в ответ, потом замолчал.
— А что вы мне принесли?
— Хлеб и тунца.
— Положите сюда.
Не оборачиваясь, она указала рукой на стол. Ларри подошел к столу и увидел, что указующая рука была обнажена. Затем он заметил платье, разложенное на одном стуле, и комбинацию на другом. Из чего сделал надлежащие выводы.
После чего застыл, опешивший и ошарашенный.
— Я слышу ваше дыхание, — сказала Герти, не притрагиваясь к пище.
— О Господи, о Господи, — прошептал О’Рурки, — что я здесь делаю?
— Что вы там бормочете?
— О святой Иосиф, о святой Иосиф, я не смог устоять, я не смог устоять, и вот я у ног этой женщины, которая явилась мне в состоянии абсолютной наготы, и я пришел открыть ей свою любовь, свою непорочную, рыцарскую и вечную любовь, но на самом деле мне хочется сделать то же самое, что делали все остальные мерзавцы.
— Что вы там лопочете? Читаете молитву?
— Теперь я себя понимаю: Каллинен, Кэффри, вот кому я подражаю. Несчастная девушка, невинная девушка, которую они опозорили и которую я в глубине души тоже мечтаю опорочить. О святой Иосиф, о святой Иосиф, помоги мне остаться чистым. О святая Мария, сотвори чудо и верни девственность моей невесте Гертруде Гердл!
— Отвечайте же: что вы там шепчете?
— Я люблю вас, — прошептал очень-очень тихо Ларри.
— Вы ведь закоренелый папист, не так ли? — продолжала Герти, так и не услышав признания. — Но я не понимаю, почему вы пришли святошничать именно ко мне? Вы надеетесь меня обратить в свою веру?
— Да, надеюсь, — громко ответил О’Рурки. — Я могу жениться только на истинной католичке, а жениться я хочу на вас.
Герти вскочила и повернулась к нему.
— Вы окончательно спятили, — сурово изрекла она. — Неужели вы не понимаете, что вы скоро умрете?
Но Ларри ее не слушал. Ему было довольно того, что он ее видел. И видел ее не просто голой, а еще и в эластичных трусиках и чулках. Блаженный О’Рурки разинул рот.
Она топнула.
— Неужели вы не понимаете, что скоро умрете? Вы не понимаете, что через несколько часов будете мертвы? Вы не понимаете, что до наступления ночи превратитесь в труп?
— Вы — красивая, — пролепетал О’Рурки, — я люблю вас.
— Мне противны ваши грязные сантименты. И что это за омерзительные капельки крови на ваших щеках?
— Вы — моя невеста пред Богом, — сказал О’Рурки.
Он закатил глаза к потолку; еще немного, и он бы увидел Всевышнего.
Герти снова топнула.
— Пойдите прочь! Прочь отсюда! Ваши гнусные суеверия мне отвратительны.
Но Ларри уже протягивал к ней руки:
— Моя жена, моя дорогая женушка!
— Уходите. Уходите. Вы — сумасшедший.
— Бог благословляет наш идеальный союз.
— Оставь меня в покое, мерзкий поп!
Он шагнул к ней.
Она отступила.
Он сделал еще один шаг.
Она попятилась.
Так как комната была небольшой, Герти скоро уперлась в стенку.
Короче говоря, влипла.
Ларри приближался, вытянув руки, как человек, который ничего не видит в тумане. Его пальцы дотронулись до Герти; уткнулись чуть выше груди. Ларри быстро отдернул руки, как человек, который обжегся.
— Что я делаю? — прошептал он. — Что я делаю?
— Сумасшедший! — завопила Герти. — Сумасшедший!
LIX— Слышишь? — спросил Келлехер у Маккормака.
Маккормак пожал плечами:
— Надо было сразу ее пристрелить, только корректно. Впрочем, теперь это не имеет значения. Главное — наше общее дело. Будет ужасно, если скажут, что мы в эти трагические минуты вели себя недостойно.
— Вас простят, — сказал Келлехер. — Здесь не только ваша вина.
— Да, но кто об этом узнает? — спросил Маккормак.
— Нужно, чтобы она осталась в живых, — сказал Келлехер. — Она ничего не расскажет. Если британцы найдут ее труп рядом с нашими, получится некрасиво. А вот если она останется в живых, тогда уверен, она скажет, что мы к ней очень хорошо относились. Так оно, несмотря ни на что, и было.
— У меня мысль, — сказал Маккормак. — Отведем ее в подвал. Здесь должен быть подвал.
— Пойду посмотрю, — сказал Келлехер.
Они снова услышали крики.
— Ну и ну, — сказал Галлэхер, — кажется, все ее поимели, кроме меня.
— А я? Или ты думаешь, что она меня не интересует? — спросил Келлехер.
Каллинен повернулся к ним и объявил, что на «Яростном» что-то затевается.
LXО’Рурки заключил Герти в объятья и задумался; он не знал, что с ней делать дальше. Она вырывалась и осыпала его ругательствами. Он крепко, изо всех сил прижимал ее к себе. О’Рурки уже не думал о том, что говорил несколько минут назад. Он продумывал тактику, которой следовало придерживаться, совершенно не отдавая себе отчета в том, что он вообще что-то обдумывал. Он решил, что лучше всего было бы повалить ее на пол; он не очень хорошо представлял себе, как справится с ней в кресле.
Пока его мозг разрабатывал план дальнейших действий, руки распустились и загуляли по телу Гертруды; О’Рурки по-прежнему прижимал девушку к себе, а посему смог познать в основном лишь ее спину да груди, которые упирались в него сосками. Руки инсургента спустились ниже и прикоснулись к эластичной (что было само по себе любопытно) ткани, которая скрывала под собой (что было не только любопытно, но и невообразимо приятно) самые главные прелести.
Он тяжело задышал. План действий так и не был разработан. Внезапно Герти перестала сопротивляться и, прижавшись, прошептала ему (блаженному от щекочущих волос):
— Неужели такой придурок, как ты...
Она, похоже, была уже согласна на все. И даже проявляла удивительную предприимчивость и решительность, что казалось странным для юной особы, которая от общения с такими мужланами, как Каллинен и Кэффри, должна была приобрести исключительно негативный опыт. О’Рурки счел, что настало время ее поцеловать. Но Герти предупредила дальнейшие вольности и нанесла сокрушительный удар по его иллюзиям.
Взвыв от боли, О’Рурки отскочил назад.
Его поразила не столько причиненная боль, сколько проявленное коварство.
LXI— Огонь!
Так командор Картрайт лично возглавил окончательную операцию.
LXII— Вж-ж-ж, — прожужжал снаряд.
LXIIIСнаряд пробил витрину почтового отделения на набережной Иден и, попав в стену, разорвался в зале. Следующий снаряд повторил траекторию предыдущего. Третий снаряд снес второй этаж. Крыша рухнула. Некоторые снаряды падали на тротуар, некоторые стремились во что бы то ни стало распахать сад Академии и изувечить статуи. Но большинство со свистом влетало прямо в почтовое отделение на набережной Иден.
Шесть минут спустя Картрайт решил, что руинообразное состояние почты генерал сочтет приемлемым и удовлетворительным. Он приказал прекратить огонь, чтобы дождаться, когда туман рассеется и можно будет оценить результаты. А может быть, даже — предположительно — высадиться, чтобы подобрать уцелевших.
LXIVКогда все вроде бы стихло, Мэт Диллон вылез из воронки, послужившей ему укрытием во время обстрела. Он с удовольствием отметил, что коробка, которую он нес под мышкой, уцелела.
Чтобы попасть из сада Академии в почтовое отделение на набережной Иден, лестницы не требовалось; стена рухнула, оставалось лишь забраться на кучу битых кирпичей. Маленькую дверь вышибло напрочь. Первое, что он увидел, проникнув в почтовый зал, была Герти, которая стояла, прислонившись к стене, и туманным взором оглядывала весь этот развал. За время отсутствия Диллона одежды на ней не прибавилось. Паркетный пол был усеян трупами. Келлехер, вцепившись в свой пулемет, шатался и тряс головой; его только оглушило. Но Маккормак, Галлэхер и Каллинен, похоже, погибли. О’Рурки стонал. Лишь он один вздумал довольно пошло агонизировать. В низу его живота разбухало большое пурпурное пятно.
— Герти... Герти... — тихо взывал он.
Диллон поставил коробку на кучку разномастных обломков и подошел к издающему стоны О’Рурки.
— Герти... Герти...
Герти не двигалась. Диллон подумал, что Ларри досталось изрядно и что он вряд ли выживет.
— Мужайся, старина, — сказал Диллон, — тебе осталось недолго.
