Сергей Тепляков - Двуллер-3. Ацетоновые детки
– Нуууу… – сказал Слон, глядя в потолок. – Спустились инопланетяне, поубивали их всех на опыты, но ты спугнул и они не успели их забрать!
– Точно! Точно! – закричал Копченый сквозь хохот. – Слон, тебе романы тискать!
Даже Владимир Дмитриевич, даже Кашель, сухой, изможденный, и они усмехнулись.
– Не прокатит, – сказал Тимур.
– А тебе не по фигу ли? – удивился Копченый. – Направят на психиатрическую экспертизу. Прокатишься туда-сюда, на медсестер посмотришь. В зону-то всегда успеешь. А вообще, иди в полный отказ. Я не я и пуля не моя! Больше десяти лет тебе не дадут, а если будешь говорить, что показания из тебя менты палками выбили, так, может, годик-другой судья и скинет…
Про инопланетян Тимур думал – все же чересчур. А вот идея про отказ пришлась ему по душе.
в СИЗО была для малолеток устроена молельная комната. Малолетки то и дело просились туда: выйти из камеры было само по себе развлечение, а в церковь – уже целый аттракцион. Однажды запросился и Тимур с новыми приятелями.
Молельная комната была небольшая, затянутая темной тканью. На стенах висели иконы, теплились лампадки. Батюшка – молодой, бородатый и толстый – внимательно посмотрел на четверых новичков. Батюшка знал, что малолетки ходят сюда для развлечения, но, думал, если они не будут сюда ходить вовсе, то как иначе придут к Богу?
– Что привело вас сюда, дети мои? – спросил батюшка выстроившихся перед ним в ряд Копченого, Тимура, Слона и Кашля.
– Ну… – начал Копченый. – Пацаны говорят, интересно тут у вас…
– Интересно… – усмехнулся священник. – У нас не дискотека. Если откроешь душу, то отсюда начнется твой путь к Господу. Отсюда начнется твой путь на свободу. Ибо душа не может быть в заключении – она всегда на воле. Господь даже в таких проклятых местах, как это, дает силу. Нуждаетесь ли вы в Господе?
Пацаны смотрели на него, пытаясь угадать верный ответ.
– Нуждаемся… – сказал, наконец, Копченый. За ним, запинаясь, то же сказали и остальные. Священник посмотрел на них внимательно, задержав взгляд на Кашле.
– Путь к Господу начинается с покаяния… – начал священник. – А покаяние начинается с сожаления о соделанных грехах, с сознания своей испорченности и желания изменить жизнь. Готовы ли вы к этому?
Все четверо – Тимур, Копченый, Кашель и Слон – удивленно уставились на него.
– Да мы и так сожалеем, дяденька… – насмешливо сказал Копченый с торопящими интонациями, так, будто говорил: ну давай, быстрей крути свою шарманку. – Сожалеем уже давно. И мы испорченные, ух какие испорченные, прямо, извиняюсь, западло в зеркало смотреть…
Священник вздохнул.
– Желание измениться, молодые люди, должно быть искренним… – сказал он. – Я вам не прокурор, не следователь – это вы перед ними спектакли разыгрывайте, а передо мной не надо. А уж тем более перед Господом Богом – ему про все ваши грехи и без вас известно. Но он ждет, чтобы вы сами признали это грехами, чтобы вы осознали все соделанное как грех, ужаснулись этому и раскаялись.
– Ого! – сказал Копченый. – Явку с повинной от нас хочешь?
Священник с усмешкой глянул на него.
– Зачем Господу явка с повинной? Он про тебя знает больше, чем ты сам.
– А тогда скажи, почему жизнь такая плохая? Почему у одних все есть, а у других – ничего? – с вызовом бросил ему Копченый.
– А что ты сделал, чтобы у тебя было хоть что-то? – спросил его священник. – Сколько ты сделал добра другим, чтобы ждать его для себя?
Копченый, видел Тимур, растерялся.
– Люди отвечают добром на добро… – сказал священник. – да и то не всегда. А ты делаешь людям зло и удивляешься – чего же мне так плохо?
– Да чего это плохо? – хмыкнул Копченый. – Нам очень даже хорошо.
– Это телу твоему хорошо, а душе плохо… – спокойно сказал священник. – Да и телу – разве хорошо в тюрьме?
– Да брось ты, – сказал Копченый. – Нормально моей душе.
– Нет… – твердо сказал священник. – Ты вон минуты на месте спокойно простоять не можешь, тебя всего корежит. Это бесы в тебе.
Тимур вытаращил глаза и смотрел то на священника, то на Копченого. Слон заржал. Только Кашель слушал внимательно.
– Так Бог ведь все равно всех прощает… – сказал Слон. – И нас простит.
– Иисус любит нас, но если мы желаем благословения от его любви, то любовь должна быть взаимной… – ответил священник. – А кто Бога не возлюбит, тот будет оставаться под проклятием.
– Это мы что ли под проклятием? – спросил Копченый.
– А ты как думаешь? – спросил священник. – Вот у тебя нет ни семьи, ни любимой, руки в крови, на душе – смертный грех, а впереди – годы тюрьмы. Как ты думаешь?
Лицо Копченого задергалось.
– Встретился бы ты мне со своими рассказами на воле… – зашипел он. – Здесь-то ты смелый речи толкать, при охране. А посмотрел бы я на тебя там!
Инспектор быстро подошел к ним, но священник рукой сделал жест – все в порядке.
– Креститься тебе надо… – сказал он, внимательно глядя на Копченого. – Кто из вас крещеный?
Оказалось, никто.
– Ну тогда всех надо крестить… – сказал священник. – У человека есть духовные глаза, взор которых обращен внутрь. У вас эти глаза закрыты, поэтому вы считаете грешниками кого угодно, только не себя. Зато плотские глаза у вас открыты широко, вы смотрите на внешний мир с завистью и осуждаете других людей.
Он помолчал, переводя взгляд с одного на другого.
– Так? – вдруг в упор спросил он Тимура.
Тимур растерялся и кивнул.
– За что ты здесь? – спросил священник. Тимур вдруг почувствовал, что не может пошевелить языком – здесь, при иконах, он не мог сказать про убийство. Священник не сводил с него глаз.
– 105-я, часть вторая… – сказал инспектор. – Убил отца, мать, и двоих детей. Да вы поди видели по телевизору – это семья того журналиста, сейчас везде про них пишут и показывают.
Тимур готов был провалиться сквозь землю. Он не удержался, зыркнул на инспектора – кто тебя тянул за язык?! Инспектор ухмыльнулся.
Священник тяжело смотрел на Тимура.
– Господь ненавидит сердце, кующее злые замыслы, и руки, проливающие невинную кровь… – медленно сказал он.
– Да какая же это невинная кровь! – закричал Копченый. – Я живу в дерьме, и весь мир передо мной виноват!
– Господь сказал – не убий! – торжественно проговорил священник. – А то, что ты сам себе потом придумал – это от малодушия. Это желание избежать мук совести. Был у тебя другой путь?
– Какой? – дернулся Копченый.
– Выучиться, работать, делать добро… – ответил священник.
– Иди ты со своим добром в жопу! – закричал Копченый.
– Эй, укороти язык! – крикнул инспектор.
Копченый замолк, только смотрел на священника с ненавистью, будто прожигая его. Но и священник смотрел на него, будто дырку сверлил – видать, давно привык к такому. Копченый не выдержал и опустил глаза.
– Святой отец, благословите… – вдруг сказал тихий голос. Все недоуменно оглянулись – оказалось, это Кашель. Он вдруг опустился на колени и нагнул голову. Копченый, Тимур, Слон и даже инспектор смотрели на это во все глаза.
Священник подошел, наклонился к Кашлю и что-то тихо начал ему говорить. Кашель так же тихо отвечал. Потом священник перекрестил Кашля и сказал ему:
– Благословляю тебя, сын мой. Ступай с Богом.
– Ты сдурел, Кашель? – спросил у приятеля Копченый, когда они шли в камеру.
Кашель посмотрел на него сквозь полуопущенные от усталости глаза. Меньше года назад никто не звал его Кашель – он был Валерий Носов, круглоголовый, светловолосый, и жил в своей деревне, не так, чтобы очень хорошо, но жил. Но как-то раз до беспамятства напился с приятелями, а когда проснулся, вокруг была уже милиция. Оказалось, один из приятелей получил ножом в грудь. В крови из всех собутыльников был только носов (да у него к тому же была поранена рука) – его и взяли. Улик против Носова, кроме крови на его одежде, не было, но приятель умер и, все понимали, за это кого-то надо было посадить. Носов надеялся все же, что суд разберется, но в СИЗО он сначала заболел желтухой, потом, едва поправился, у него нашли туберкулез. Суд на время болезни все откладывался. Вдобавок начала гнить раненая рука. Ее хотели было уже отрезать, но потом тюремные врачи сделали операцию и сказали, что Валера останется с рукой. Но не успел он порадоваться, как понял – с рукой что-то не то, рука сохла. Оказалось, врачи задели сухожилие. И вот теперь, меньше чем за год жизни, он был насквозь больной. Уже который день ему казалось, будто кто-то заглядывает в окно камеры – а окно-то было на пятом этаже. Кашель думал, что это Смерть посматривает – жив ли он там еще…
– Ты чего, Кашель? – повторил Копченый.
– За мной Смерть приходит… – проговорил Кашель, глядя впереди себя. – Хер ли теперь выебываться?
– Какая смерть?! – поразился Слон. – Ты точно сдурел!
– Нормальная такая Смерть… обычная… – ответил Кашель. – Вы дрыхнете по утрам, а я слышу, как она перед подъемом приходит к моей койке и смотрит – живой я еще?
