Александръ Дунаенко - Есть ли жизнь на Марсе?
Задушить суслика…
Геноцид армян… Был или не был? — решают политики. Но были в живых полтора миллиона армян, а потом их не стало. Назови это, как хочешь. Геноцид. Менеджмент. Акция против «понаехали тут», — патриотизм, то есть.
Я о другом.
Ведь этих сотен тысяч людей кто-то убивал. Это сколько же было убийц?
Ни войны на дворе, ни какой угрозы.
Мирное время.
И вот в это мирное время правительство страны отдаёт распоряжение, и находятся тысячи верноподданных, которые бросаются убивать мирных людей по признаку национальной непринадлежности.
Они, эти верноподданные, после убийств приходят домой, в свои семьи. Моют руки, садятся за стол. Кушают. Играют с детьми. Смеются…
Был ли геноцид в России?
Чтобы научить людей убивать друг друга, была гражданская война. Мировая не в счёт. Я про «друг» — «друга». Брат — брата. Сын — отца. Сосед — соседа.
После этих убийств — расправы, поставленные на конвейер. Ещё до Освенцима и Бухенвальда с его колокольным звоном.
Звона русских колоколен не слышал, не услышал никто. Посшибали колокольни вместе с маковками церквей.
Но я опять не об этом.
Я — об исполнителях.
Это какой штат подонков нужно иметь, чтобы через пытки прогнать в лагеря миллионы человек? Людей, которых государство превратило в профессиональных подонков?
Палачи, охранники, надзиратели, провокаторы. «Сосед доносил на соседа» — это из «Семнадцати мгновений весны». Но это про нас. Про нашу страну.
Их, исполнителей, сколько их было? Их кто-нибудь считал?..
Скорее — это весь корпус ЧК — НКВД — КГБ. Всякие «внутренние войска». Плюс нештатные доносчики, осведомители.
Те, которые попадали за колючую проволоку, почти все давно поумирали. Их уничтожали семьями. Чтобы некому было помнить.
А семьи тех, кто пытал и расстреливал, остались.
Они содержались в специальных условиях. Их выращивали и размножали.
Спецпайки. Спец — дома отдыха. Спец — больницы.
Убийцам и негодяям — высокие оклады и персональные пенсии.
Это они, это их потомки дожили до наших дней.
Это они с трепетом произносят имя Вождя всех времён и народов. И это в их кабинетах, в кабинетах их детей портреты кровавого Феликса Эдмундовича.
Поэтому и день рождения Гитлера у нас в стране уже почти, как национальный праздник.
За последние годы, хоть один раз прошла ли эта дата незамеченной для наших СМИ?
Вспоминают ли где-нибудь в Аргентине про день рождения Гитлера?..
Я снова в прошлое.
Сотни тысяч людей были заняты в убийственно-пыточном промысле.
Ведь убийцами не рождаются.
Где их набирали? Как учили?
Видимо, были какие-то аморальные курсы, где с утра до вечера вдалбливали: «убий», «предай», «забери жену, имущество ближнего»?..
Что в голове у человека, который из года в год, каждый день, ходил на работу, чтобы там кому-нибудь ломать кости, отбивать внутренности, крыть матом? Потом от этого устаёшь и нужно просто передохнуть…
У этого человека семья. Дети. По выходным они посещали кинотеатры, выезжали на природу. Эти, которые в рабочие дни били сапогами в живот арестованным, они, наверное, тоже влюблялись и своим женщинам говорили разные романтические слова…
Они дружили семьями.
О чём они говорили?
Обсуждали ли при детях тайны профессионального мастерства? Как задавать вопросы арестованному, чтобы кровью не забрызгать себе лицо? Или — о работе — ни слова?..
Вот есть участники Великой Отечественной войны. Старенькие, в орденах и медалях.
И есть эти. Которые просто пытали и убивали.
Убийцы заградотряда, карьеристы СМЕРША.
И они тоже — в медалях и орденах.
Как их отличить? Героя Советского Союза Серёжку Фомина от Того-Который-Не-Стрелял?
Кого сейчас осталось больше?
Если ветераны пишут в редакции возмущённые письма о том, что нельзя говорить о битве под Ржевом, то на каком фронте воевали эти ветераны, в какой войне участвовали?
Я всё отвлекаюсь от темы.
Как становятся убийцами? Скотами?..
Где эта кузница кадров? Кто кузнец?
Я учился в сельской школе.
И учителя объясняли нам на уроках, что суслики — вредители полей.
И их нужно уничтожать.
Я был отличником, всё, что мне говорили учителя, воспринимал на веру. Если учитель говорил, что суслика нужно уничтожать — значит нужно.
Степь была рядом. А в ней полно этих самых вредителей-сусликов.
Самый простой способ поимки суслика — это вылить его из норки водой. В степи — где найдёшь воду? Только если за вами будут возить на тракторе бочку с водой.
Кто будет ездить за мной на тракторе? Это уже на совхозном поле, где бригадир, учётчик. Там выливают сусликов и по количеству хвостиков начисляют денежное вознаграждение.
А если — просто в степи? И ты пионер и знаешь, что суслик, где он не пробежит — вредитель наших полей?
Я же был отличником, я мог подойти к проблеме творчески.
Я собирал фотоплёнки. Они были на нитрооснове и вспыхивали и горели, как сейчас китайская пиротехника.
Из плёнок делал «дымовушки». Такие, которыми наши чекисты выкуривали кулаков из погребов.
Ну и — «дымовушку» поджигал, бросал в норку. Суслик, еле живой, выползал.
Остальное было уже делом пионерской техники.
Уничтожал я сусликов не ради хвостиков, не ради пресловутого денежного вознаграждения. Но — ради идеи. Я, как пионер, как отличник, вредителей должен был уничтожать. Этого хотели, этому меня учили учителя и Родина.
Однажды ехал я по просёлку на велосипеде и вдруг остановился. Прямо у дороги суслик взялся выкапывать себе новую норку. Я стою с велосипедом. Суслик замер у своей мелкой ямки. Думает — может, если он не будет двигаться, то я его не замечу. И пройду мимо. А я его заметил. Я стоял. Суслик, выгнувшись, сидел. Мы смотрели друг другу в глаза.
Суслик — вредитель полей. Его нужно уничтожать. И пионер Саша встретился с этим вредителем лицом к лицу.
Пионер Саша бросил велосипед и упал на суслика. Не ушёл, гад, попался.
Я схватил его крепко руками. Боялся — может оцарапать, укусить. Не знал, правда, как поступить. Одно дело — догонять и стукнуть. Убить, так сказать, при попытке к бегству. Другое — лишить жизни вот просто так, когда суслик этот, хоть и вредитель, но у тебя в руках…
Я решил отвезти суслика учительнице Нине Николаевне. Она всё знает. Может, она подскажет, как правильно убивать в таких случаях сусликов. Может, сама и убьёт.
Я крепко зажал суслика в левой руке, сел на велосипед и поехал в школу.
Когда я с велосипеда слез, суслик был уже мёртвый. Я сильно его сжимал, когда ехал. Я боялся, что он меня оцарапает, или укусит. Или убежит…
Я до сих пор помню этого суслика.
Я больше не выливал водой вредителей сельхозугодий и не выкуривал их «дымовушками».
Уже много, много, много лет прошло. Я помню этого суслика. Как он смотрел на меня, вжавшись в мелкую ямку своего будущего домика. Как он думал, что, может, я его не замечу, подниму свой велосипед и поеду дальше…
Я так думаю, что школа может многое.
Школа, будучи последовательным проводником идей государства, может вылепить из учеников любых уродов.
То, чего не успела школа, доделывают газеты и радио.
Над ними — государство-педагог.
Это его кузница кадров.
Государство в любой момент может из обыкновенных людей сделать столько негодяев, сколько ему нужно для претворения в жизнь любой, самой сумасбродной, идеи.
Вожди и правительства всегда были для России кем-то вроде учителей в большой школе.
Народ, отличающийся от других высокой духовностью и своим особым путём, им безоговорочно верил.
У нас очень легко внушаемое население.
Но, вот, случается иногда такая достоевщина. Стопроцентной внушаемости, всё-таки нет. На какой-то момент можно сбить всех в стадо и заставить исполнять какую-нибудь великую идею. Уничтожать сусликов, людей, воробьёв.
Но остаются уже в этом бизнесе те, у кого призвание.
Кто и без всякой направляющей руки вождя и партии любил мучить кошек.
Раскольников старушку убил.
Но потом долго сам себя мыслями изводил. Каялся.
Я задушил суслика. Переживаю до сих пор.
Порода людей, которую вывели для строительства прекрасного будущего, не страдала комплексами.
И на слезу ребёнка, слёзы миллионов детей, им было, мягко говоря, наплевать.
Те, кто задумывался, кто сомневался, отсеялись естественным образом.
Кто спился, кто — наложил на себя руки, а кого вышвырнули, растворили в общей массе «врагов народа».
Но это — в прошлом.
Когда я сегодня, сейчас из маленькой своей деревушки попадаю в город, я не могу побороть в себе беспокойства.
Любой встречный милиционер может остановить меня, потребовать регистрацию.
Может порвать мои документы и отвести в отделение, где я малодушно признаюсь во многих тяжких преступлениях.
