Анатолий Курчаткин - Чудо хождения по водам
К чему-то подобному В. уже и был готов. Одно, однако, дело ждать и быть готовым, и другое – когда тому, чего ждал и вроде был готов, наступает время.
– Как это я вам могу помочь получить финансирование? – Язык у В. едва ворочался.
– Даешь согласие стать официальным объектом нашего изучения. Подписываем договор, скрепляем печатью. Я уже знаю, где под тебя деньги брать. Сначала у частных лиц, а там и Академия наук раскошелится. Ты тоже внакладе не останешься, обещаю. На всех с лихвой хватит.
– Ну, предположим. Подписываем договор. Становлюсь объектом вашего изучения, – слово за слово, как перехватываясь руками по канату, вытащил из себя В. – А где гарантия вашей помощи? Если ваши специалисты говорят, – он кивнул на стоящих поодаль, – пантера и гиппопотам, обратившиеся в людей, – руно с ассирийкой, – если они говорят, что двух дней недостаточно?
– А когда и двух минут хватает! – опередив коллегу, незамедлительно сообщила ему ассирийка.
– Придется довериться, – разводя руками, сказал В. коллега. – Спрячем тебя. Перейдешь, как революционер, на нелегальное положение. На это наших возможностей без всякого финансирования хватит.
– Я не хочу прятаться! – вырвалось у В. – Что это за жизнь – сидеть в подполье.
– Да уж конечно, – согласился коллега. – Не жизнь. – Навалившись грудью на стол, он подался вперед, к В. – А ты и так уже не живешь нормально. Тебе теперь нормальной жизнью больше не жить!
Не жить! Не жить! – с отчаянием отозвалось в В. О, он знал это, он знал, он только боялся себе в том признаться. Коллега лишь распечатал запечатанную коробочку, и оттуда вырвался дух, который был В. уже прекрасно известен.
Но жена? Но дети, когда вернутся? Вся его прежняя жизнь? Нет, он не был готов отказаться от нее, он не мог от нее отказаться! Отказаться – значило сдаться. В нем все противилось этому: сдаться!..
В следующее мгновение В. обнаружил себя направляющимся к выходу из подвала. Как некая сила властно стронула с места и понесла, понесла – не осталось ничего другого, только подчиниться ей.
– Ты что?! – крикнул ему в спину коллега. – Ты счастья своего не понимаешь!
В. ответил ему ударом железной подвальной двери. Дверь соединилась с железной рамой с таким страстным лязгом – звук их совокупления донесся, наверное, до всех жителей дома.
Ассирийка догнала В. уже на последней ступени лестницы.
– Подождите, подождите, подождите, – услышал он за спиной вместе с токотом лап пантеры. – Едва поспела, – сообщила она, настигнув его. Голос ее по-прежнему был в следах обработки рашпилем (а и как могло быть иначе?), но от суровой внушительности, с какой говорила в подвале, не осталось и тени, это был участливый голос благожелателя, союзника, друга. – А ведь для вас. Не для себя стараюсь.
В. выжидательно смотрел на нее не отвечая. Для него, не для себя. Замечательно.
– Это безобразие, – продолжила ассирийка все с той же участливой благожелательностью. – Ну, как он на вас… просто набросился! Нельзя так. Я вам помогу. Давайте вашу фотографию, посмотрим. Прямо сейчас.
Вот так. Не откладывая, прямо сейчас. Какой восторг.
– Что изменилось? – спросил В. – Только что в помощи мне было отказано.
– Ой, ну мало ли! – воскликнула ассирийка. – Он – это он, а я – это я. Я что, не женщина? У меня сердоболия нет? Давайте фотографию, где она? Посмотрим. Не получится найти – сделаем так, что отцепятся. Отцепятся, не сомневайтесь!
Поверить в то, что она выбежала за ним из сердоболия, противу воли коллеги, было невозможно. Конечно же, он послал. Получается, цель, ради которой оказался в этом подвале, достигнута.
В тот же миг В. осознал, что у него нет с собой фотографии. Он примчался в подвал к коллеге просить, молить – унижаться, он думал о том, как выкарабкаться из ямы, в которую сверзился, о фотографии как о материальном воплощении этой ямы он и забыл.
– Пойдемте к машине, – позвал В. ассирийку.
Он решил, что фотография там. Вероятней всего, в бардачке: вышел из дома с нею в руках и сунул туда. Куда еще было бросить ее, как не туда. Не на панель же перед собой мозолить глаза.
В машине, однако, фотографии не оказалось. Ни в бардачке, ни на панели, ни на сиденьях, ни на полу – нигде.
– Вы оставили ее дома, – с улыбкой проницательности, вздымая на него свои эвересты, сказала ассирийка. Словно лежащая где-то там в квартире злосчастная фотография была буквально увидена ею. – Дома, дома. Оставили. Я готова поехать с вами. Поехали.
Это было понятно, что дома, где еще. Раз не в машине, значит, выскакивая на улицу, он просто забыл захватить ее с собой.
– Поехали, – согласился В.
День уже спешил к закату, жена добралась с работы своим ходом, о чем успела известить его звонком, – можно сразу поставить машину на стоянку, но В. не стал делать этого. Он подъехал к самому дому и, втиснув между другими, запарковал машину прямо на дороге, чего никогда не делал. Машины на обочинах угоняли, взламывали, царапали, однако нежелание встретиться с охранником было сильнее опасения за свою конягу. А охранник был там, в будке, смена его еще не закончилась.
В. полагал, фотография лежит где-нибудь прямо в прихожей: на телефонном столике, под зеркалом – куда положил ее, обуваясь, и после забыл, но нет, фотография не обнаружилась и тут. Жена, встретившая их с ассирийкой на пороге, с недоумением следила за его метаниями.
– Что ты ищешь? – спросила она наконец.
В. сообразил: жена пришла, увидела бесхозно валяющийся снимок, сочла это за беспорядок и убрала с глаз долой.
– Ты фотографию, портрет человека, не убирала отсюда? – ответно спросил он ее.
– Фотографию? – Жена, уже не в первый раз, с подозрительностью поглядела на ассирийку. Непонятно что за женщина, стоит наблюдает за метаниями мужа по прихожей с фальшивой улыбкой участливости – как будто имеет право и быть здесь, и так улыбаться. – Ничего не убирала.
– Может быть, не здесь, а где-нибудь в комнатах, на кухне? – подала ассирийка голос. Обращаясь, разумеется, не к ней, а к В.
Естественно, В. уже думал об этом.
– Подождите меня здесь, – велел он им обеим сразу – и ассирийке, и жене.
Пронесся по всей квартире, представляя, куда бы мог бросить фотографию, но нет – фотография исчезла, словно здесь невидимо побывал таинственный фокусник и спрятал ее в своей волшебной шляпе.
Медленно волоча ноги – было ощущение, в этой пробежке по квартире исчерпал все силы, – В. выбрел в прихожую. Сил сообщить ассирийке, что не нашел фотографии, тоже не было, и он только развел руками.
Ассирийка, все с тою же натянутой улыбкой участливости, тоже развела руками:
– Это не случайность! Это закономерность. Мой опыт свидетельствует: где одна загадка, там даст знать себя и другая. А за другой может последовать и третья…
Типун вам на язык, сказал бы В., будь у него силы вести с ней разговор.
– Как найдете – тут же звоните мне, – подала ассирийка ему визитку.
Дверь за нею закрылась, и жена тут же, в прихожей, гневно обрушилась на него:
– Что такое у нас происходит, можешь мне объяснить?!
Как было можно не объяснить?! Даже если не ворочался язык.
Жена, начавшая его слушать с тревожным вниманием, сменившимся было испугом, с какого-то момента перестала выказывать и испуг, и прежнее внимание, она – так это и засквозило в ее заблестевших глазах, – лихорадочно, горячо возбудилась и лишь с нетерпением ждала, когда он закончит: ей самой было чем поделиться с ним, так из нее и рвалось.
– Вот и хорошо, что ничего у тебя с уфологами не получилось! – решительно воскликнула она, только В. смолк. – Совсем даже не нужно было к ним обращаться. Нам нужен мой гуру. Я в этом уверена. Он все разрешит. Он прозорливец. Он подскажет, нужно ли вообще искать эту фотографию. Он подскажет, голову на отсечение. И кроме того… у него такие знакомства, такие связи! Он, если что, их подключит. Я попрошу – я у него одна из лучших учениц была, он все сделает, чтобы помочь. Уверена.
– Почему ты так уверена? – спросил В.
Своим гуру жена называла длинногривого восточноскулого человека с коротко-модно подстриженной бородой, смоль которой была выразительно оттенена подступающей сединой. Восточноскулый был главой некоего общества со столь сложным названием, что В. никогда не мог произнести его правильно, при обществе существовала школа, обучавшая, как сообщалось в ее рекламе, таинству управления своей жизнью при помощи древнеиндийской мудрости. Вот эту школу года два назад жена В. и посещала. Какие-то дыхательные упражнения, какая-то гимнастика – стоя, сидя, лежа, – В. так по-настоящему и не разобрался, чем там занималась жена. Тогда, два года назад, та самая шлея, что временами попадала ей под хвост – и жена становилась к В. нетерпимой и безжалостной, словно запуталась у нее между ногами, и так, с этой запутавшейся шлеей, прожили не день-другой-третий и не недели даже, а месяцы. И не только с В. была безжалостной и нетерпимой, но, главное, стала такой и с детьми. А еще, случалось, заталкивалась куда-нибудь в укромный угол и втихую рыдала там. Вот эти ее тайные рыдания и пробили В. насквозь. Он же сам и потащил ее по струящимся релаксирующей музыкой белоснежным кабинетам психологической помощи, и ух какой многомудрой терминологией обогатился, а уж сколько денег из карманов высвистело! Но вот эта школа древней индусской мудрости, на которую, кстати, жена наскочила помимо него, как раз помогла ей по-настоящему. Пара-тройка недель – и снова та, прежняя, его, которую любил, завидовал, можно сказать, самому себе, внутренне гордился перед другими мужчинами, какая радость, что это она его жена, мать его детей…
