Ника Созонова - ...Это вовсе не то, что ты думал, но лучше
Не вынеся этого, Гармония покинула мир, удалившись в безвременье.
И зарыдал от тоски по ней Прохладный Поток, и из слёз его поднимались прекрасные воины с белыми лицами, белыми крыльями и ледяным покоем в голубых глазах. И назвали их эндорионы — Крылатые.
И завыл в отчаянье Огненный Смерч, и от этого воя содрогнулась земля и вышли из её недр существа с рогами до середины спины, волосами из пламени и взорами, которые невозможно вынести. Восседали они на стальных драконах. И смертные, в страхе бежавшие от их бичей, прозвали их ит-хару-тэго — Сыны Бездны.
И та же ненависть двигала ими, что и у Изначальных, их породителей. И столкнулись ввстретились двенадцать сильнейших эндорионов с тринадцатью предводителями ит-хару-тэго, и кровавым вихрем пронеслись их воинства над землей, и от ледяных молний светлокрылых рушились города, и падали храмы под бичами огненновласых.
И люди, зараженные ненавистью Великих, стали биться между собой — род на род, племя на племя. Так началось 'алое' время — время крови и боли.
А Хаос был равнодушен и безбрежен. Но однажды что-то стронулось и в нем — слишком велика была разлитая в воздухе и стелющаяся по земле ненависть. В тот день предводитель эндорионов и князь ит-хару-тэго бросили друг другу вызов, и местом боя была выбрана мертвая скала у берегов океана Хаоса. Но стоило им обнажить оружие и оголить зубы улыбками ярости, как потревоженный их гордыней Хаос разомкнул свои мутные волны и обрушился на них первозданной мощью. В ужасе отступили Великие. А в том месте, где гигантская волна разбилась о скалу, медленно поднималось с колен существо, прежде невиданное этим миром. Лицо его превосходило красотой нежные женские лица, но было безжалостным и бесстрастным. Глаза, прозрачные и зеленые, прорезывались черными безднами вертикальных зрачков. Самое совершенное из рожденных на этой земле тело украшали огромные драконьи крылья. Волосы цвета воронова оперенья укутывали плащом обнаженный торс.
Он посмотрел на Великих, и ни предводитель эндорионов, ни князь ит-хару-тэго не смогли выдержать его взора и опустили головы, объятые ужасом.
И торжествующе закричал Рожденный Хаосом, и от этого крика полопалась их кожа и кости разметались в труху. И когда он поднялся во весь рост и двинулся, полный первозданной мощью, лишь груды мертвых тел и пепел сожженных жилищ отмечали его путь.
Нар-тех-эно — Бессердечным прозвали его те немногие, что остались живы после встречи с ним. И наступило 'черное' время — пора страха и отчаянья.
Рожденный Хаосом был равнодушен и спокоен, и не билось под его золотой кожей сердце. Он бродил по земле, казалось, без смысла и цели. Впрочем, иногда создавалось впечатление, что он ищет — кого-то или что-то. И никак не может найти. Периоды бездумного разрушения сменялись временами затишья, когда ни одна живая душа не знала, где он и чем занят. Но они не были долгими — стоило лишь расслабиться и помечтать о мире, как доносилась весть об очередном выжженном селении или разрушенном храме.
Великий ужас распростер над землей свою паутину. Боялись Сыны Бездны, ибо их огненные бичи не могли причинить Рожденному Хаосом ни малейшего вреда. Дрожали Крылатые, ибо раны от их ледяных копий были для него сравнимы с укусами комаров. А люди в слезах припадали к разрушенным храмам Гармонии, умоляя ее вернуться и усмирить исчадье Хаоса.
И услышала их Гармония, и исполнилась жалости к своим детям. И возвала она к Хаосу, не раз и не два, пока наконец не откликнулся он.
— Что ты хочешь, возлюбленная Изначальных? Зачем ты пришла к моим берегам?
— Уничтожь свое дитя, о Великий, ибо слишком много бед приносит оно мирозданию!
— Разве создания Изначальных, эндорионы и ит-хару-тэго, принесли меньше горя своей враждой?
— У них есть сердца. Пусть у одних они холодные, а у других чересчур страстные, но они бьются и порой могут удержать руку от смертельного удара. Эти сердца могут любить и болеть. А своему страшному сыну ты отдал всю свою мощь, но не позволил хоть что-то чувствовать.
— Если вы так жаждете его смерти — уничтожьте его сами, мне все равно.
— Ты одарил его слишком многим, и нам всем, даже объединившись, не справиться с ним.
— Найдите смертную с двумя сердцами. Одно из них будет его сердцем. Убейте её, и погибнет Нар-тех-эно.
С этими словами Хаос вновь сомкнулся на своем равнодушии. И больше уже не отвечал Гармонии на ее вопросы.
И вот объединились эндорионы, ит-хару-тэго и люди, и по всему миру начались поиски смертной с двумя сердцами. Но были они безуспешны — ведь сердца у людей внутри, их не видно, во всяком случае, у живущих. А мир все ближе подходил к той грани, за которой царит полное разрушение. Все меньше оставалось живых, и земля явственно стонала ночами от обилия мертвых тел, покоящихся в ней.
И вот однажды шел Бессердечный — бесцельно и беспощадно губя все вокруг себя. И пересек его путь ручей. На берегу сидела маленькая девушка с серыми глазами и пепельными локонами. Она мыла в ручье стопы и пела. И песня ее не затихла даже тогда, когда она перестала себя слышать из-за грохота, сопровождавшего шаги Бессердечного.
Он остановился, и она обернулась.
— Ты тот, чьим именем пугают детей?
— Ты не бежишь от моего взора? Значит, ты та, у кого два сердца. И одно из них моё…'
— Можешь не продолжать! — прервала я Спутника. — Могу закончить за тебя. Они полюбили друг друга, Бессердечный исправился и больше не совершал злых дел. Они жили долго и счастливо и умерли в один день.
— Спасибо, что избавила меня от труда досказывать эту историю, — он сухо и иронично поклонился.
Я тут же пожалела о вырвавшихся глупых словах.
— Ну, извини… Это я сдуру. Доскажи, пожалуйста!
— К чему? Твое продолжение этой истории имеет такое же право на существование, как и моё.
— Но я не хочу фантазировать! Я хочу знать, как было на самом деле.
— А что такое — на самом деле?
— Ты прямо как Понтий Пилат: что есть истина? Ну ладно, я ведь уже извинилась, — я придала голосу максимально жалобное звучание. — Продолжай! Ведь твоя история имеет ко мне непосредственное отношение, как я понимаю.
Спутник демонстративно вздохнул.
'…- Два сердца? — удивленно переспросила девушка.
— Значит, ты не знала? И когда бы тебя, наконец, нашли и убили, ты бы даже не поняла, за что.
— Скорей бы это произошло! Я знала, что я не такая, как все, и что со мной обязательно случится что-то очень хорошее или очень плохое. Пусть будет плохое — пусть меня уничтожат. Ведь тогда погибнешь и ты. Верно?
— Этого никогда не случится — я никому не позволю до тебя дотронуться. Я всегда буду рядом, чтобы слушать биение моего сердца сквозь твою кожу.
— Ну, тогда забирай его из моей груди и уходи!
— И этого не будет.
Он шагнул к ней. Девушка попыталась отстраниться, но разве можно вырваться из объятий Рожденного Хаосом? Он укутал ее своими руками и крыльями, и два сердца оглушительно стучали в её груди, какое-то время вразнобой, а потом в унисон — друг с другом и с высокой мелодией, рожденной не на земле…
И началось 'золотое' время — время спокойствия и процветания. Рожденный Хаосом — впрочем, он звался теперь иначе: Эльситрион, Преображенный, выстроил замок для них двоих. Он стоял на высокой неприступной скале, и попасть в него можно было только с воздуха. Но и Крылатые, и Сыны Бездны на своих драконах не смогли бы проникнуть в эту обитель, защищенную мощью Преображенного, когда он находился в замке. А когда его не было — не было там и её, поскольку они ни на миг не расставались.
Впрочем, никто и не пытался причинить им вред. Эндорионы и ит-хару-тего прекратили свои битвы, боясь потревожить их покой. Изначальные Силы вновь занялись творением, как в давние и благословенные 'синие' времена. Люди умирали и рождались, но рождались намного чаще. Зацвела земля с новой силой, и новые живые существа заскользили в волнах, заселили леса и заполонили небо.
Но прекрасное не может быть долговечным. 'Золотое' время было самым кратким из всех эпох.
Один из князей ит-хару-тэго, потомок первой жертвы Бессердечного, погибшего когда-то у мертвой скалы, таил зависть к любви необыкновенной пары, ревность к окружавшему их почитанию и ненависть — за погибшего отца. Долго выжидал он удобного момента и, наконец, проник в замок — в тот редкий момент, когда Преображенный отлучился ненадолго, а его возлюбленная ещё спала.
Семь заговоренных кинжалов было у него под одеждой: первый вспорол полог кровати, на которой спала смертная с двумя сердцами, второй рассек шелковое покрывало, третий разрезал рубашку на её груди, четвертый вонзился в тело, пятый углубил эту рану, шестой же кинжал он сумел воткнуть в её сердце. Но лишь поднял он седьмой кинжал, чтобы ударить во второе сердце, стучавшее рядом, страшный смерч пронесся по комнатам и выбил оружие из его руки. От крика Преображенного враг превратился в ледяной столб и тут же растаял и мутно-бордовой лужей растекся по полу.
