Галина Грановская - Черный плащ немецкого господина
Павел оглянулся и увидел, что в зал вошел высокий седой человек. Рядом с ним была Вика.
— А Александрович здесь причем?
— Знакомая? — в свою очередь удивилась Майя.
— В одном классе учились.
— И ты не знаешь, что она стала искусствоведом? — не поверила Майя. — Ты что, телевизор совсем не смотришь? Она же передачи об искусстве ведет на местном телевидении.
Этого он действительно не знал.
Майя потянула его за руку.
— Подойдем поближе. Сейчас он будет давать интервью. Хочу послушать.
Заметив их в толпе, Вика приветливо махнула рукой, и тут же снова повернулась к художнику. Вспыхнули софиты, и она начала задавать знаменитости вопросы. Народу вокруг толпилось предостаточно, ответов художника Павел почти не слышал, а потому, оставив Майю, решил продолжить осмотр, ощутив в себе внезапный интерес ко всем этим фигуркам и вещам, выставленным на подиумах и высоких этажерках. Он так увлекся созерцанием одной из скульптурных групп, что не заметил, как снова подошла Майя. На этот раз она была с Викой.
— Не уходите, — сказала Вика. — Будет фуршет, и я вас познакомлю с художником, с Лужанским. Чтобы было потом, о чем внукам рассказывать, — пошутила.
— Боюсь, у меня не получится, — с сожалением произнесла Майя, посмотрев на часы. — Одна вип-персона через час приедет пополнять свой гардероб.
Вика неодобрительно покачала головой.
— Твоя вип-персона и завтра может себе костюм купить, а с Луганским пересечься второй раз тебе вряд ли удастся.
— Нет, Вика, и не уговаривай. Художник твой после выставки ко мне одеваться не поедет, а крупного покупателя потерять могу. Он нетерпеливый, меня не застанет, отправится еще куда-нибудь… — Она говорила с Викой, а смотрела на Павла, словно перед ним извинялась. — Клиентов надо беречь. Особенно таких, которые десятки тысяч у тебя оставляют.
Он хотел пойти с нею. Что ему этот художник? — но она предупредила его просьбу проводить ее.
— Ты обязательно с ним познакомься. Вика права, это большая удача. Это, и правда, очень интересно.
Майя ушла, а он остался. Бродил снова и снова от картины к картине, вглядываясь в полотна то вблизи, то отходя дальше, пытаясь что-то понять. И снова не мог отделаться от ощущения, что где-то все это уже видел. Ну, может быть, не все, но какие-то картины точно видел. Наверное, в журнале каком-нибудь, решил, потому что никогда ни на какие выставки не ходил. Точно, в журнале. Когда еще охранником работал, много их пересмотрел, напарник его, Олег, все время приносил что-нибудь почитать. Вот эту работу точно видел. Черт знает что на ней изображено — и вблизи не разобрать, и дальше отойдешь, тоже непонятно…
— Нравится?
Павел оглянулся. Рядом стоял Луганский.
— Интересная работа, — дипломатично ответил Павел. Потому что ощущения не укладывались в простое «нравится — не нравится». Картина вызывала сложные чувства, непривычно будоражила, почему-то хотелось в ней разобраться, понять ее… или чувства, которые она вызывала.
— Полчаса перед ней стоите.
В самом деле? А он и не заметил.
— Это… как водоворот. Засасывает, — сказал первое, что пришло в голову.
Луганский усмехнулся.
— А это и есть водоворот. Картина так и называется: «Водоворот».
— Надо же, — удивился Павел такому поразительному совпадению. — А я и не знал. Я, правда, даже не посмотрел, как она называется.
— Тем более ценно то, что вы ее выделили. — Художник протянул руку. — Рад знакомству.
Постоял рядом, вглядываясь в свое детище.
— Вообще-то это не оригинал.
— Как — не оригинал? — не понял Павел. Как это может быть не оригиналом, если художник сам ее нарисовал?
— Копия. Или, если хотите, новая версия темы, — пояснил Луганский. — А оригинал я давно продал, немцу одному, архитектору, ему нужно было украсить свой новый дом, а мне деньги были нужны. То была первая картина, которую я за границу продал.
Фуршет проходил в маленьком зале за стеклянной дверью. Павел оглядел столы. Шампанское, красная икра, фрукты. Неплохо живут художники. Или это все не из их кармана?
— Интересно, кто организует подобные мероприятия?
— Я, — ответила Вика, накладывая себе полную тарелку бутербродов.
И добавила, словно извиняясь: проголодалась, с раннего утра на ногах.
С набитым ртом, Вика поинтересовалась, откуда Павел знает Каменеву.
— Какую Каменеву? — удивился Павел.
— Ту, с которой ты под ручку по залам ходил.
— Майю, что ли? А я и не знал ее фамилии, — признался. — Приятель познакомил.
Вика внимательно осмотрела бутерброд с икрой.
— Говорят, ее магазины обслуживают всю городскую верхушку. И всех этих бизнесменов новоявленных… Ты, что, тоже входишь в эту славную когорту?
Ему бы очень хотелось сказать, да, но Вике он почему-то не мог соврать.
— Да нет, что ты. У меня и денег-то таких не водится. Дорого очень…
— А было бы их больше? — Вика смотрела на него, как ему показалось, с усмешкой.
Ясно, свободные художники всегда против золотого тельца. Особенно те, кто его имеет.
Он развел руками.
— Мало ли, что было бы, зарабатывай я больше, — отшутился.
— Но в картинах, похоже, ты немного разбираешься, — произнесла Вика вдруг совсем другим тоном, в котором сквозило некоторое удивление. — После фуршета не убегай, поедем к нам.
— К тебе? — не понял он, зачем вдруг понадобился Вике.
— Луганский просил тебя пригласить, — объяснила она. — Понравился ты ему почему-то.
Вот так, вдруг, после фуршета Павел в составе небольшой свиты, сопровождавшей Мастера, оказался на чердаке Викиного дома. Здесь располагалась мастерская, ее и ее мужа Федора, тоже художника, который горел явным желанием показать мастеру некоторые из своих шедевров. Мазня, тут же определил для себя Павел, разглядывая гигантские пейзажи. Луганский же проявил деликатность, и ничего не сказав в целом, дал несколько дельных советов по технике исполнения.
Ближе к полуночи они приканчивали вторую бутылку водки, оставив мастеру пятизвездочную «Метаксу». Разговор то поднимался к высокому искусству, то опускался до сплетен об известных в мире художников людях. Павел их не знал, и отрабатывал свое участие в таком застолье тем, что кромсал на скорую руку хлеб, брынзу и колбасу, купленную по дороге предусмотрительной Викой, и время от времени кипятил на плите чайник.
После полуночи Луганский попросил вызвать такси. Павел тоже сел в машину, поскольку им было по пути. Еще ему очень хотелось кое-что узнать. Кое о чем спросить великого, по словам Вики, художника. У Вики он не решился его задать, поскольку вопрос был идиотский, и в компании художников и «ведов» он прозвучал бы вдвойне глупо. Как, откуда приходит то, что заставляет видеть то, что не видят другие? И что заставляет творить, создавать нечто, что не есть, на первый взгляд, необходимым для существования человека? Не еда, не орудие производства, не приспособление какое-нибудь для облегчения работы. И что почти никогда не оплачивается в полной мере. Вообще, с чего и когда начинается художник?
Луганский взглянул искоса и усмехнулся.
— Как я дошел до жизни такой? Вообще-то это долгая история. Но если интересно…
— Очень, — искренне признался Павел. — Я никогда еще ни с одним художником не встречался, тем более, такого масштаба… — Павел запнулся. Не хотелось бы, чтобы Луганский принял его слова за грубую лесть.
Но тот только кивнул, спокойно соглашаясь, да, с такими художниками, как он, встречаются не часто. Потому что он действительно малодоступен. И совсем не потому, что высокого о себе мнения.
— Работа. Иногда сутками из мастерской не вылезаю. А когда началось все это? Да всегда рисовал. С тех самых пор, как научился в руке ручку держать. Первые рисунки делал именно ручкой, в первом классе. Вместо того, чтобы выводить на уроках чистописания — был такой предмет в те далекие годы — буковки, размалевывал белые листы рисунками. Учительница ругала, объясняла, что нельзя в тетрадках малевать, мать ругала, наказывали, отец, случалось, даже шлепал по мягкому месту — ничто не могло остановить. Напишу несколько букв, а потом картинку какую-нибудь все равно нарисую. Домик, птицу, змею.
Ему повезло с первой учительницей.
— Будь на месте Анны Семеновны другая, точно сплавили бы в интернат для умственно отсталых, — хмыкнул Луганский. — Потому что я ни в чем не был силен — ни в письме, ни в арифметике, ни в чтении…
Они подъехали к гостинице.
— Может, зайдешь? — пригласил неожиданно Луганский.
— Да ведь поздно уже, — посмотрел на часы Павел. — Вам отдыхать пора, день был, наверное, не из легких. Выставка. Да и вряд ли меня пустят.
— Пусть попробуют! Выходи! — распорядился мастер. — Мне французский коньяк подарили, — похлопал по пузатому портфелю. — Один не пью. И с кем попало — тоже.
