Жаклин Митчард - Поворот судьбы
В конце концов, я тоже не святоша. Дело в том, что дети, обучающиеся по одной особой образовательной программе, тоже не находят общего языка. И в этой среде действуют свои законы разделения. Вы никогда не скажете, что у меня есть какие-то проблемы. Моя мама, конечно, думает, что я очень красивый парень, но это не так. Я не красивый, но и не уродливый. Я похож на Лео. А вот другой парень, с которым я дружу, он… отличается. У него широко расставленные и очень глубоко посаженные глаза. Но он прекрасный парень. Может починить любую технику в мгновение ока, соберет и разберет самую сложную машину за десять минут. Он начнет напевать себе под нос какую-то мелодию, которую никто не знает, — и вот уже вырисовывается знакомая вещь. Существуют категории внутри категории под названием «особый педагогический случай». Самое тягостное зрелище представляют дети с большими эмоциональными проблемами, из неблагополучных семей, усыновленные или серьезно обиженные в детстве. У меня всего этого, к счастью, не было.
У меня не было проблем с поведенческими реакциями. Я не относился к категории умственно отсталых. Поэтому я не хотел, чтобы меня ассоциировали с детьми, чьи родители беспробудно пили, еще когда их дети переживали внутриутробное развитие. Я был другим.
Я мог делать домашнее задание, но потом забыть его сдать, начать делать тест, но после одного пропуска перепутать все, как иногда неправильно застегивают рубашку, путая пуговицы и петельки.
Так или иначе, но Люк мог только одним способом во всеуслышание заявить о своей дружбе со мной, но так, чтобы никто не обратил на это внимания: он мог выполнять вместе со мной творческие задания. В этот раз мы делали английский, и наш проект предусматривал сочинение мюзикла. Пародийного, как я уже говорил.
Люк тоже был плодом смешанного брака. Гибридом. Я шучу.
Его зовут Люк Виттер, и мать Люка была католичкой-полячкой, а отец евреем. Они постоянно спорят из-за этого, потому что у них отношение к религии вовсе не такое легкомысленное, как у моих родителей. Пэг истовая католичка, а Нейт неукоснительно следует своей вере. У Люка есть три младших брата: Джошуа, Джонни и Даниэль. Итак, мы с Люком занимались сочинением мюзикла, и все шло как по маслу.
Я предложил свою строчку к переделанной песне, а он — свою, и тут вдруг до нас донеслось:
— Идиотизм. Жизнь без страсти? А как же семья? Как быть с четырьмя людьми, живущими в этом доме?
— Я не могу разобраться, как нам лучше перейти от одного куплета к другому, — начав печатать, произнес я, чтобы отвлечься от неприятного разговора.
— Это не имеет значения… — отреагировал Люк. — Мои родители могут начать с того, что не хотят есть что-то на обед, а потом за три минуты дойти до темы Холокоста. Но твои-то никогда не ссорились. Они всегда такие вежливые: «Не будешь ли ты любезен подать мне соль, Джулиана? Как сегодня прошел день, Лео?» И они не производят впечатления чудаков. Они такие и есть. Приятные, обходительные.
— Не знаю, просто мой отец в последнее время немного взвинчен.
— Наркотики?
— Наркотики? — Я чуть не упал со стула. Лео? И наркотики? Это был бы перебор. — Нет, он просто помешан на здоровом питании и прочей чепухе, а недавно ездил в отпуск фотографировать какую-ту ерунду. Маме все это надоело. Я тебе уже рассказывал.
— Лично я, — начал Люк, — никогда не женюсь. Думаю, что все женатые пары из двенадцати месяцев, проведенных вместе, один месяц тратят на то, чтобы ругаться. Они все одинаковые: громко или тихо, но выясняют отношения. Родители Марка Хан-та вообще не разговаривают, а мои могут ругаться из-за того, что мама считает, будто нам заказан путь в рай или еще по поводу какой-то чепухи.
— Но как у тебя появятся дети, если ты не женишься?
— Ты хочешь иметь детей? Я пожал плечами.
— Я люблю Аори.
— Нет, у меня никогда не будет детей. Я буду менять барышень, как перчатки. Дети — это ведь еще одна тема для скандалов. Наверное, главная. Один из родителей считает, что другой их портит, и пошло-поехало. Отец очень уступчивый или очень жадный. У матери несносный характер, и дети будут похожи на нее. Как со всем этим справиться?
— Знаешь, я бы хотел, чтобы они ругались из-за всего того, о чем ты говорил. Но мой отец с нами проводит время, а живет по-настоящему, только когда общается со своими чудаковатыми дружками по переписке. Я думаю, что это так несправедливо! Моя мама все делает, но он ничего не замечает.
— А Джастин сегодня у вас? — спросил меня Люк.
Люк, как и все полноценные особи мужского пола в Шебойган ла Фоллетт, был неравнодушен к Джастин, одной из подружек Каролины. Я был единственным, кто не сох по ней, подобно тому, как это бывает в ресторане, когда все без ума от какого-то блюда, — но не ты, потому что его всегда готовят на твоих глазах. Я не знал, пришла ли Джастин к нам в гости или нет. Хотя она и Кара были подругами не разлей вода и Джастин ночевала у нас или Каролина отправлялась к ней почти каждый уикенд, они только в последний момент решали, у кого остаться (обычно это зависело от того, у кого в данный момент не было дома родителей). Мы постучали в комнату сестры, но ответа не услышали.
— Давай провернем операцию ТБ, — предложил Люк.
— Люк, но дом Джастин в миле отсюда, — заметил я.
— Ну, давай же! — Упрашивая меня, Люк больно ткнул меня в ребра.
Мы направились в прачечную, где хранилась туалетная бумага. Вы, конечно, могли бы сказать, что забрасывать туалетную бумагу на деревья соседей — это глупейшее занятие. Если уж навлекать на свою голову гнев чужих и своих родителей, то ради чего-то стоящего, например из-за машины, которую ты взял без спросу. Я делал это, потому что, несмотря на свою плохую способность концентрировать внимание, я прекрасно вожу машину. Но когда ты в девятом классе, то отказаться обмотать рулонами туалетной бумаги деревья перед домом симпатичной тебе девочки или оставить свою надпись на той знаменитой рекламной вывеске, о которой я вам уже говорил, — это все равно что признать себя отморозком. Мы вытащили четыре рулона бумаги. И в этот момент на нас налетела моя мама. У нее была безобразная прическа, а на коленях — какие-то огромные повязки. Она сказала:
— Каролина, мне надо с тобой поговорить. Привет, Люк, думаю, что сегодня тебе здесь не будет интересно.
— Ты хотела сказать Гейб, — поправил ее я.
Она посмотрела так, как будто у меня обнаружили тропический вирус.
— Что?
— Ты назвала меня Каролиной.
— Неважно! Что ты собираешься сделать с этой туалетной бумагой?
— А что у тебя за повязки на коленях?
— Я упала.
— Ты упала?
— Я упала со ступенек в ресторане.
Моя мама была танцовщицей, и я знал, что она могла надеть чулок стоя, когда на ней уже было платье, — я сам это видел, когда был младше. Мне было очень сложно представить ее падающей. С другой стороны, я заметил, что в последнее время у мамы проблемы со зрением и руки иногда трясутся. Но я решил, что это ее реакция на безумные выходки папы. Но она сама была в некоторой степени виновата, потому что, кроме нее, никто уже давно не обращал внимания на его странности, на его лекции, на его занудные рассуждения.
— Тебя папа толкнул? — неожиданно спросил я.
— Мне лучше уйти, — сказал Люк.
— Подожди, — позвал я его. — Мы можем позже поговорить, мама?
Но она, похоже, уже забыла о том, что мы вообще о чем-то говорили. Она отвернулась и, ковыляя, прошла к гостиной.
— С тобой все в порядке? — окликнул ее я. Мне было трудно рассмотреть маму в темноте.
— У тебя нет сотрясения или воспаления?
— Я просто поранила колени, — ответила она. — Идите. Все нормально. Позже поговорим.
Я заглянул в комнату родителей и увидел Лео, который был укрыт едва ли не с головой своим грубым одеялом (у мамы было отдельное — пушистое, белое). Он крепко спал.
— Давай машину возьмем, — предложил я Люку.
— Скажи сразу, какие слова написать на могильной плите, — рассудительно заметил Люк.
— Но Лео спит.
— А если он проснется и заметит, что машины нет?
— Он не проснется, даже если у нас в гараже запустят космический корабль.
— А Джулиана?
— Она не в себе.
— Я двумя руками за. Вперед. Нас ждет огненная колесница. Этот вечер оказался самым прекрасным в моей жизни.
Мы проехали по улице и остановились у дома Джастин, где опутали все деревья туалетной бумагой. Но тут вышла ее мама и отругала нас. Впрочем, она понимала, что Джастин очень популярная девочка, и ее распирала материнская гордость, да и самой маме Джастин было только сорок. Она была разведена, поэтому считалась «горячей штучкой». Мама Джастин пригласила нас войти в дом. Каролина находилась здесь. В гостях у них оказались и какие-то парни с дикими прическами, в изорванных рубашках по последней моде, которых Люк хорошо знал. Так как я был за рулем, все стремились набиться ко мне в друзья. Мы пили «Диетический доктор Пеппер», который, на мой взгляд, немного отдавал лекарством от кашля, но больше у них ничего не было. Мы все дружно залезли в машину, и мама Джастин не возражала. Потом направились туда, где строили поля для гольфа. Там не было ни жилых домов, ни каких-либо других зданий. Перед въездом на зеленые лужайки можно было бы просто повесить плакат: «Для молодежи, которая хочет позаниматься „этим“». Там уже стояло много других машин с отключенными фарами. Мы проехали к самому краю, где раньше было поле. И я впервые в жизни занялся «этим». Для меня это был незабываемый опыт. Ее звали Тиан, она училась в нашей школе около двух месяцев, попав к нам по программе обмена. Каролине Тиан очень нравилась. Другие девочки называли ее просто Ти. Мы лежали на зеленой траве, которая на ощупь казалась мне мягче и пушистее ковра. Это была идеальная ночь, без досаждающих комаров. Над нами раскинулся огромный небосклон, щедро усыпанный звездами, словно кто-то разбил стеклянный шар, рассыпав осколки по всему небу. Мы говорили о том, кем она хочет быть. Она сказала, что в будущем видит себя педиатром. Потом спросила, кем хочу быть я, и я ответил, что мечтаю писать песни. Она привстала и запела своим чудным голосом, как у Белоснежки: «Такая же юная, как весна». Тиан поинтересовалась, известна ли мне эта песня, и я сказал, что, конечно, так как у моей мамы есть записи всех мюзиклов на компакт-дисках.
