Джоанн Хэррис - Шоколад
Жанно Дру — в каждой руке по коврижке, глаза сияют — жадно наблюдает за моей возней на кухне. У него за спиной стоит Анук, за ней — остальные. Стена детских глаз и шепота.
— А дальше что? — спрашивает он по-взрослому, всем своим обликом демонстрируя невозмутимость, хотя подбородок у самого измазан в шоколаде. — Что вы теперь будете делать? Что поставите в витрину?
— Это секрет, — ответила я, пожимая плечами, и продолжала, помешивая, вливать crime de cacao в эмалированный таз с расплавленной шоколадной глазурью.
— Нет, правда, — не унимался он. — Вы же должны что-то приготовить на Пасху. Ну, знаете. Яйца и прочее. Шоколадных курочек, кроликов, все такое. Как в магазинах Ажена.
Я помню их из детства — парижские chocolateries с корзинами завернутых в фольгу яиц, полками, уставленными кроликами, курочками, бубенчиками, марципановыми фруктами, засахаренными каштанами, черным пасленом и филигранными гнездами с печеньем и карамелью, а также сотнями разновидностей восточных миниатюр из сахарных волокон, которые скорее были бы к месту в арабских гаремах, чем на торжествах по случаю страстей Господних.
— Да, мама рассказывала мне про пасхальные сладости.
У нас никогда не хватало денег на то, чтобы купить что-нибудь из тех изящных лакомств, но у меня всегда был свой comet— surprise — бумажный пакет с моими собственными пасхальными подарками: монетками, бумажными цветами, раскрашенными яркой эмалью вареными яйцами, коробочкой из папье-маше, разрисованной цветными цыплятами, зайчиками и смеющимися детьми среди лютиков, одной и той же коробочкой каждый год, в которой я старательно копила на следующий праздник крошечные шоколадки в целлофане, чтобы потом подолгу с наслаждением смаковать их одну за одной темными незнакомыми ночами, застававшими нас на пути между большими городами, смаковать, глядя на мерцающие блики неоновых вывесок, просачивающиеся сквозь щели жалюзи, и слушая в темной тиши медленное и, как мне казалось, вечное дыхание матери.
— А еще она говорила, что в канун Великой пятницы колокола тайком ночью покидают свои колокольни и церковные башни и на волшебных крыльях летят в Рим.
Мальчик кивнул, скривив губы в присущей подросткам циничной усмешке, свидетельствующей о том, что он сомневается в правдивости моих слов.
— Их встречает папа римский в бело-золотых одеждах, в митре, с золоченым жезлом. И они выстраиваются перед ним в ряд — большие колокола и маленькие, clochettes, и bourdons, колокольчики и куранты, carrillons и chimes, do— si— do— mi— sols — и терпеливо ждут, когда он дарует им свое благословение.
Моя мать знала множество нелепых детских сказок, от которых у нее самой глаза загорались восторгом. Ей доставляли удовольствие любые выдумки и предания — про Иисуса, про Остару, про Али-Бабу, и в ее сознании грубая ткань народных поверий всякий раз превращалась в сверкающую парчу занимательных историй, которые сама она принимала за непреложную истину. Исцеление с помощью магического кристалла, путешествия в астрал, похищения людей инопланетянами, самовозгорания — моя мать во все это верила или притворялась, что верит.
— И папа до глубокой ночи благословляет их одного за другим, а тысячи опустевших колоколен Франции в ожидании их возвращения молчат до самого пасхального утра.
И я, ее дочь, с вытаращенными глазенками, внимала ее пленительным апокрифам о Митре, о Бальдре Прекрасном и Осирисе, о Кецалькоатле, о летающем шоколаде и коврах-самолетах, о трехликой богине и полной чудес хрустальной пещере Аладдина, и о пещере, в которой на третий день воскрес Иисус Христос. Аминь, абракадабра, аминь.
— И слова благословения превращаются в шоколадки самых разных форм и видов, и колокола переворачиваются, чтобы принять их в себя и отнести домой, а потом всю ночь летят и, когда достигают своих башен и колоколен — в пасхальное воскресенье, — вновь переворачиваются и начинают звонить, делясь своей радостью…
Колокола Парижа, Рима, Кельна, Праги. Утренний перезвон и траурный набат. Боем колоколов сопровождались любые перемены на протяжении всего периода наших скитаний. Пронзительный трезвон пасхальных колоколов до сих пор болью отзывается у меня в ушах.
— И шоколадки летят над полями и городами, а потом вываливаются из звонящих колоколов. Некоторые разбиваются при падении на землю. Но дети высоко на деревьях строят гнезда и ловят в них падающие яйца, пралине, шоколадных курочек и кроликов, зефир и миндаль…
Жанно поворачивается ко мне. Он возбужден, широко улыбается.
— Клево !
— Вот почему на Пасху вы едите шоколад.
— Сделайте это! Пожалуйста, сделайте! — неожиданно с силой и благоговением в голосе произносит он.
— Что сделать? — спрашиваю я, ловко обваливая трюфели в какао-порошке.
— Ну это! Пасхальную сказку. Это же будет так здорово… колокола, папа римский и все такое… Вы могли бы устроить праздник шоколада… на целую неделю… И у нас тоже были бы гнезда… и мы ловили бы пасхальные яйца… и… — Он взволнованно умолкает и настойчиво тянет меня за рукав. — Мадам Роше… пожалуйста…
Анук за его спиной пристально смотрит на меня. За ней десять чумазых мордочек шевелят губами в беззвучной мольбе.
— Grand Festival du Chocolat. — Я раздумываю. Через месяц зацветет сирень. Я всегда делаю для Анук гнездышко с яйцом, на котором серебряной глазурью пишу ее имя. Этот праздник мог бы стать нашим личным триумфом, наглядным свидетельством того, что городок принял нас. Идея для меня не нова, но в устах этого мальчика она звучит почти как свершившийся факт.
— Нужны афиши, — говорю я будто бы с сомнением.
— Мы их напишем! — первой предлагает Анук. Ее лицо пылает возбуждением.
— И флаги… знамена…
— Вымпелы…
— И Иисус из шоколада на кресте с…
— Папа римский из белого шоколада…
— Шоколадные барашки…
— Будем катать с горки крашеные яйца, искать сокровища…
— Пригласим всех, это будет…
— Круто!
— Так круто…
Я со смехом машу руками, призывая к молчанию. С моих ладоней летит едкая шоколадная пудра.
— Афиши за вами, — говорю я. — Остальное предоставьте мне.
Анук бросается ко мне, раскинув руки. От нее разит солью, дождем, кисловатым запахом почвы и тины, в спутанных волосах блестят капельки воды.
— Пойдемте в мою комнату! — кричит она мне в ухо. — Можно, татап, да? Скажи, что можно! Мы начнем прямо сейчас. У меня есть бумага, карандаши…
— Можно, — разрешаю я.
Спустя час витрину украшает огромный плакат — эскиз Анук в исполнении Жанно. На нем крупными неровными зелеными буквами выведено:
«НЕБЕСНЫЙ МИНДАЛЬ» ОРГАНИЗУЕТ
GRAND FESTIVAL DU CHOCOLAT.
ОТКРЫТИЕ СОСТОИТСЯ
В ПАСХАЛЬНОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ.
ПРИГЛАШАЮТСЯ ВСЕ!!!
НАЛЕТАЙ, ПОКА НЕ КОНЧИЛОСЬ!!!
Вокруг текста резвятся причудливые существа. Фигура в сутане и высокой короне, очевидно, папа римский. У ног его неряшливо наклеены вырезанные из бумаги колокола. Все они улыбаются.
Почти всю вторую половину дня я обрабатываю новую партию брикетов шоколадной глазури и украшаю витрину. Трава — толстый слой зеленой папиросной бумаги. Цветы — бумажные нарциссы и маргаритки. К оконной раме пришпилены поделки Анук. Скалистый склон горы сооружен из наставленных одна на другую жестяных банок из-под какао-порошка, выкрашенных в зеленый цвет. Склон покрыт мятым целлофаном, изображающим наледь. Мимо вьется змейкой, убегая в долину, синяя шелковая лента реки, на которой мирно восседают, не отражаясь в воде, плавучие дома. А внизу процессия шоколадных фигурок: кошки, собаки, кролики, кто с глазами-изюминами, кто с розовыми марципановыми ушками, хвосты из лакричника, в зубах сахарные цветочки… И мыши. Всюду, где только можно. На косогорах, в укромных уголках, даже на палубах плавучих домов. Розовые и белые мышки из засахаренного арахиса, из шоколада всех цветов, пестрые, отлитые под мрамор мышки из трюфелей и вишневого ликера-крема, изящно подкрашенные мышки, пятнистые мышки в сахарной глазури. А над ними возвышается во всем своем великолепии Крысолов. На нем красно-желтый наряд, в одной руке дудочка из ячменного сахара, в другой — шляпа. У меня на кухне сотни формочек: тонкие пластмассовые — для яиц и фигурок, керамические — для рельефных изображений и шоколадных конфет с ликером. Благодаря им я могу воссоздать любое выражение лица на полой шоколадной скорлупке, на которой потом узкой трубочкой выдавливаю волосы и прочие детали. Туловище и конечности я делаю из отдельных кусочков и скрепляю их в цельный силуэт с помощью проволоки и расплавленного шоколада… Осталось только приодеть фигурку: красный плащ из марципана, из этого же материала рубаха с поясом и шляпа с длинным пером, подметающим землю у его ног в сапогах. Мой Крысолов немного похож на Ру — такой же рыжий, в таком же нелепом наряде.
