Алексей Смирнов - Небесный летающий Китай (сборник)
– Лучше вам полежать, – молвил он заботливо. – А то всякое бывает. Одна соплюшка наглоталась так без спроса, а после выпрыгнула из окна. Дескать, у неë оторвалась голова, показала язык и полетела в окно на улицу.
– Это что – разве не галлюцинация? – осторожно поинтересовался Богданов.
– Не умничайте, – аналитик нахмурился. – Даже для вас это слишком сложный вопрос.
Потянулось ожидание. От нечего делать аналитик запустил попрыгать по полу модель собственного изобретения: миниатюрная машина-уроборос. Как известно, уроборос является символом бессознательного и изображается в виде змеи, кусающей свой хвост. В нëм представлены оба начала – мужское и женское, инь и ян, поэтому машина аналитика работала попеременно то в полостном, то в фаллически-проникновенном режиме – в соответствии с материнским и отцовским архетипами. Самозабвенно сокращаясь, модель скакала по полу наподобие заводной лягушки. Богданов смотрел на неë с опаской. Он думал, что ему не очень хочется встретиться в глубинах подсознания с реальным прототипом модели.
«Реальный прототип – всего лишь упаковка для физико-химической реакции», – напомнил себе Богданов и немного успокоился. Ноги обдувал приятный ветерок, а голове, напротив, было необычно тяжело и тесно, и жарко впридачу. Ветерок проникал в помещение через большой оконный проëм, а на вспотевший череп давил увесистый шлем. Прямо напротив, на троне, развалился полуголый обрюзгший монарх и что-то наставительно оттуда изрекал. Персей помотал головой и уставился на странную личность, которая, тоже достаточно потрясëнная, держалась, тем не менее, довольно нагло и стояла от него по правую руку, непроизвольно притоптывая ногой.
– Это просто удивительно, – признал аналитик, потому что это была его личность. – Сразу – на трансперсональный уровень, в так называемое прошлое воплощение. Минуя зародыши и сперматозоиды.
– Что это за придурок? – раздражëнно осведомился царь. – Стража!
Аналитик моментально приувял: похоже было, что он тоже уловил дуновение ветра, и реальность ощущений произвела на него сильное впечатление. От стражи он не ждал ничего хорошего.
– Я буду с тобой мысленно, – быстро пообещал целитель и начал исчезать. Царь привстал на троне, закипая: чувствовалось, что волшебством его не удивишь, а бегство неизвестного говорит о слабости последнего – по всей вероятности, мелкого, слабенького чародея или бога.
Вбежала стража – звероподобные воины, закованные в металл, но было уже поздно.
– Послушай, Персей, – обратился монарх к Персею, – кого ты с собой привëл? Я хотел переговорить с тобой с глазу на глаз, без посторонних ушей.
– Не знаю, о Полидект, – отозвался тот. – Боги свидетели – я пришëл один.
И тут Персей, едва успев договорить, прикусил себе язык: неизвестно, откуда и неизвестно, как до его сознания добралось варварское слово «Богданов». Герой схватился за голову, боясь, что та сию секунду разломится пополам и непонятное слово полностью завладеет одной из половинок, а то и сразу двумя.
Полидект, на чьей физиономии сохранялось неудовольствие, поëрзал на троне.
– Идите вон, – повелел он воинам, и стража, тупо глядя перед собой, удалилась рысью.
– В конце концов, – заявил Полидект, – это твоë дело – выбирать себе помощников. Прискорбно, тем не менее, что в них не видно ни капли учтивости.
Персей промолчал, прислушиваясь к возне, которую неведомые демоны затеяли в его сознании. Оказалось, что он пока ещë принадлежит самому себе, а потому Персей почтительно склонил голову и прижал ладонь к сердцу.
– О, могучий царь, – начал он, но правитель остановил его жестом.
– Да пребудут с тобой боги, – сказал монарх миролюбиво. – Собственно говоря, мне больше не о чем с тобой разговаривать. Вполне ли ты уяснил свою задачу?
– Вполне, государь, – успокоил его Персей. Задача оказалась не из лëгких, но к подвигам герою было не привыкать. Полидект поручил ему разыскать ужасную Медузу Горгону и положить конец еë многочисленным злодеяниям. Сложность поручения состояла в том, что на преступницу нельзя было смотреть: она обладала волшебным даром превращать любого, кто на неë посмотрит, в камень и активно этим даром пользовалась.
– Вот-вот, – прозвучал в мозгу Персея посторонний голос. – Всë дело в Медузе. Иди и разберись с нею.
Персей вторично взялся за голову и потому, занятый проклятым демоном, не заметил хитрой ухмылки на лице Полидекта. Доверчивый герой никак не мог знать, что правитель, положивший глаз на его матушку Данаю, сознательно втягивает еë гораздого на благородные подвиги сына в опасную авантюру.
Тронный зал вдруг задрожал и рассыпался на мелкие кусочки.
Потрясëнный Богданов, продолжая держать на сердце ладонь, открыл глаза и увидел, что над ним склонился донельзя довольный аналитик.
3
– Кто бы мог подумать! – аналитик восхищëнно покачал головой. – По вам бы никогда не сказал. Такой неказистый субъект – и сразу в Персеи!
Обида на короткий миг затмила в Богданове все прочие впечатления. Он приподнялся на локте, угрюмо взглянул на туловище, которым наградила его природа, и попытался сказать что-то дерзкое, но аналитик его опередил:
– Не смейте обижаться. Мелкие оскорбления входят в психотерапевтическую программу.
Богданов нехотя закрыл рот и сел на кушетке. Аналитик, важно расхаживавший по комнате, споткнулся, наконец, о механический уроборос и чуть его не испортил. Испугавшись за модель, он бережно поднял еë с пола и убрал в шкаф.
– В вашу программу действительно входит много такого, о чëм я не подозревал, – заметил Богданов. – Меня преследует чувство, что галлюцинацией там и не пахло.
– Это хорошо, – кивнул аналитик, усаживаясь за стол. – Давайте я вам кое-что объясню. Ваша восприимчивость отменна. Вам с ходу повезло нырнуть на самое дно подсознания. И с первого же раза вы сумели уловить самую суть того, что вам надлежит сделать в дальнейшем.
– Послушайте, – сказал Богданов. – Прежде, чем вы приступите к толкованию, ответьте на маленький вопросик: откуда там, во дворце, взялись вдруг вы? Ведь вы не принимали лекарство. А если бы приняли, то, насколько я понимаю, очутились бы в каких-то своих собственных чертогах.
Аналитик вздохнул и снисходительно улыбнулся:
– Очень просто. Вы же не молчали, и наш контакт не прерывался. Странствуя по мифу, вы тем временем исправно сообщали мне обо всëм, что видели. При этом, естественно, вам казалось, будто я стою рядом.
– Тогда почему вы испугались Полидекта? – Вот ещë! – скривился аналитик. – Никакого Полидекта не было. Я просто не хотел мешать. Разговор мог уйти в сторону. К тому же вы – вы, а не Полидект! – так сжали кулаки, что я не исключал агрессии. И кроме того – разве не очевидно, что древнегреческий правитель должен выражаться несколько иначе, чем в вашем случае? Что это ещë за «придурок» у него прозвучал?
– Ну, хорошо, – Богданов говорил с явным сомнением в голосе. – Ладно. Я более или менее удовлетворëн. Действительно, «придурок» – слово, которым я пользуюсь часто.
– То-то и оно, – подхватил аналитик. – Ну-с, теперь позвольте высказать кое-какие соображения. Итак: вы получили от царя конкретное задание. Мы не будем сейчас касаться сложных взаимоотношений Персея с Полидектом, Данаей, Андромедой, Зевсом и прочими персонажами. Все они имеют психологическое происхождение и символизируют процессы рождения, созревания, индивидуации и много чего ещë. Но нас интересует прежде всего Медуза. Это настолько недвусмысленный, яркий образ, что мне остаëтся только аплодировать нам обоим. Вам – за покладистость и силу воображения, себе – за методику.
Богданов задумчиво потëр лоб.
– Я, конечно, догадываюсь, что это за Медуза, – молвил он неуверенно. – Мне, однако, трудно соотносить еë с какой-то символикой. Клянусь богами, всë было чрезвычайно реально.
– Ну, раз вы уже клянëтесь богами, значит – реально. Можно только порадоваться. Чем ближе к жизни, тем ощутимее результат. И всë же остановимся на образе Медузы. Если б вы задались целью подумать, вы бы смекнули, что Медуза Горгона символизирует первичный океан, ужасное женское начало, превратившееся по мере высвобождения личного «я» из доброй материнской стихии в хищный, чудовищный феномен, ибо оно недовольно и хочет удержать дитя в его прежнем качестве – безличностным и безынициативным. Оно пытается захватить ваше неокрепшее, инфантильное самосознание и вернуть его в первобытную пучину неосознанного существования. Такое женское начало символизируется архетипом Ужасной Матери. Формы, в которых этот архетип существует, весьма разнообразны, и Медуза Горгона – классический, безупречный вариант. Давайте вспомним миф как таковой: даже Персей не посмел заглянуть ей в лицо. Он вынужден был пользоваться зеркальным щитом и ограничивался одним отражением – в противном случае он, как и все прочие, рисковал превратиться в камень. В этом мифе создатели греческой мифологии отразили очень мощный конфликт, который от века существует как в психологии отдельного лица, так и в психологии человечества в целом. Искорка сознания, немощное личное «я», окружëнное материнским праокеаном, стремится вверх, к небесам, страшась бросить взгляд на первичные воды, ибо те слишком сильны, чтобы герой мог противостоять их зову. Нечто похожее мы наблюдаем в другой легенде – о жене Лота, которая обернулась и стала соляным столпом. Но логика развития человека и общества заставляет, как бы не было страшно, заглянуть в этот древний, полный хаоса омут и осознать его как часть самого себя. Вот в чëм состоит глубинный, психологический смысл данного вам поручения.
