Виктор Левашов - Третья половина жизни
– Ну?
– Вкусно, даже не ожидал. Ладно, Эрик, не буду темнить. Ты спрашиваешь себя, зачем я пришёл. Скажу. Мне нужны бумаги Вадима Неверова.
– Нет никаких бумаг.
– А если я обыщу избу и найду?
– Не имеете права. Вы ревизор горисполкома, мне геологи сказали.
– Тебе не всё сказали. Я следователь норильской прокуратуры. Ордер на обыск могу выписать прямо сейчас.
– Всё равно не имеете права без понятых.
– Выговор за процессуальное нарушение я как-нибудь переживу. Но знаешь, что будет, если я бумаги найду? Тебя обвинят в препятствии отправлению правосудия. Это серьёзное правонарушение. Получится, что ты не выполнил условия досрочного освобождения. Хочешь вернуться в лагерь?
Саулис угрюмо молчал.
– Я не хочу этого делать, – добавил Егоров. – Но сделаю. Бумаги Неверова очень важны, они позволят узнать, почему он ушёл из жизни.
Саулис молча поднялся и вышел в сени. Минут через десять вернулся и положил на стол пакет в провощённом брезенте. Егоров развернул брезент. В пакете было три буровых журнала и общая тетрадь. В тетрадь вложены несколько писем без конвертов. Все они начинались одинаково: «Любимый мой!» Последнего письма из Красноярска, полученного Нестеровым, в тетради не было.
– Сам читал? – спросил Егоров.
– Ну?
– Почему не отдал это следователю?
– Не знаю, – не сразу ответил Саулис. – Не хотел, чтобы менты лезли в его жизнь. Он писал не для них.
– Для кого?
– Не знаю, – повторил Эрик. – Для себя.
Егоров просмотрел буровые журналы скважины Т-6. В них были отчёты смен, метры проходки, рапорты о поломках оборудования. В конце третьего журнала приведены сводные данные о составе кернов:
«41 м. – аргелиты… 52 м. – алевролиты… 64 м. – алевролиты и песчаники тунгусской серии… 70 м. – мергели… 76 м. – габродолериты… 124 м. – песчаники… 144 м. – песчаники…»
XIX
«Любимый мой! Я не раз проклинала себе за то, что приняла предложение работать в норильском театре. Первый сезон был ужасный. Мне всё здесь не нравилось – холодный каменный город без единого деревца, лишь с овсом на газонах коротким летом, равнодушная публика, бездарные режиссёры. Всё изменилось после встречи с тобой. Я до сих пор не понимаю, каким ветром занесло тебя в наш театр. Директор встретил тебя на входе, раздел в своём кабинете, усадил в своей ложе. Всё городское начальство суетилось вокруг тебя. И уж совсем непонятно, чем твоё внимание привлекла актрисуля второго плана в проходном спектакле. Я очень удивилась, когда мне в гримуборную принесли цветы от тебя (где ты в зимнем Норильске нашёл цветы?) и приглашение поужинать в ресторане «Лама».
Это был незабываемый вечер и незабываемая ночь. Я полюбила этот город за то, что он подарил мне встречу с тобой. И город полюбил меня. Мне стали давать главные роли и даже ставить спектакли для меня. Многие из них шли с аншлагом. И это тоже благодаря тебе. Любовь раскрыла во мне таланты, о которых я даже не подозревала.
Ты улетел в Москву. И тысячи километров, разделившие нас, рождают тоску и надежду на новую встречу.
Твоя Н.»
«Любимый мой! Что с тобой происходит? Ты пишешь, что жизнь для тебя словно бы обесцветилась, работа потеряла прежнюю привлекательность и ты понял, что я – единственное твоё спасение. Я рада этому признанию, но оно меня очень тревожит. Любовь не может быть единственным содержанием жизни для мужчины. Даже такая любовь, как наша. Я не перецениваю себя и хорошо понимаю, что не смогу заменить тебе всё. Ты многого добился, не каждый в твоём возрасте становится доктором наук и лауреатом Ленинской премии. Но вся жизнь ещё впереди. Помни об этом. Очень надеюсь, что твоё письмо продиктовано просто плохим настроением. Это бывает. Через неделю я прилечу в отпуск и постараюсь вернуть тебя к жизни. Твоя Н.»
«Любимый мой! Вот уже месяц, как я снова в Норильске и переживаю всё, что с нами случилось. Скажу откровенно, меня неприятно поразило то, что я увидела. Эта запущенная съемная квартира, пустые бутылки по углам, твои приятели-алкаши. Что у тебя с ними общего? Они друзья, пока у тебя есть деньги, а деньги кончатся и где они? То, что ты ушёл из семьи, меня не радует. Жена и сын привязывали тебя к жизни. Ты говорил, что женился по глупости, не подумав. Но ты взял на себя ответственность за их жизнь, нельзя об этом забывать.
Извини за нравоучения. Я и сама живу не как правильно, а как получается. Больше не буду о неприятном.
Три недели в Пицунде были восхитительными. Чистое море, мандарины и финики в саду, чудесные тёплые вечера. А самое восхитительное – это был ты, заботливый и нежный любовник, каких у меня никогда не было. Ты разбудил во мне женщину, и я этого никогда не забуду.
Сегодня в Норильске выпал первый снег, ночи стали заметно длиннее. Меня они уже не угнетают, мне есть о чём вспоминать в бессонницу.
Твоя Н.»
«Любимый мой! Меня очень обрадовала твоя телеграмма о том, что ты решил переехать в Норильск. И одновременно встревожила. Что ты здесь будешь делать? Ты сообщил, что в Норильской экспедиции тебе предложили возглавить группу математического анализа, но та ли та работа, которая тебя устроит? Это всё-таки не академический институт с его возможностями для научной деятельности. Не получится ли так, что работа быстро тебе наскучит?
Я думаю и о другом. Сейчас ты для города знаменитость, а станешь привычным, своим. А к своим всегда относятся без всякого пиетета. Не будет ли это ударом по твоему самолюбию?
Но если решил – приезжай, жду.
Твоя Н.»
«15 ноября. Макус.
Вот уже второй месяц я в тундре на гидрологическом посту номер 14. И только сегодня понял, что уже в состоянии спокойно разобраться в том, что произошло. А разобраться можно только тогда, когда напишешь об этом. Честно, ничего не приукрашивая и ничего не стесняясь.
Я никогда не понимал, что означает слово любовь. Произносил его, не задумываясь. Но в глубине души, наверное, всё-таки чувствовал, что это не просто слово, и старался не говорить его всуе. Даже жене говорил не часто, хотя был уверен, что её люблю.
Встреча с Ниной перевернула во мне все представления о любви. Всё началось со случайной связи, какие нередко бывали в командировках. Сейчас я даже не могу сказать, чем привлекла моё внимание эта актриса, тускло игравшая тусклую роль в заурядном спектакле. У неё были длинные чёрные волосы, зеленые глаза на смуглом лице и низкий доверительный голос. Ничего особенного. Но чем-то она меня зацепила. Я попросил директора театра достать цветов и передал ей вместе с приглашением поужинать. Она согласилась, а после ужина пошла со мной в гостиницу, где у меня был «люкс». Это было очень смело с её стороны – в небольшом городе, падком на сплетни.
Не могу сказать, что эта ночь была какой-то необыкновенной. Но уже в самолёте, уносившим меня из Норильска в Москву, я ощутил что-то похожее на тоску – по её зелёным глазам, по её доверчивости. В Москве я окончательно понял, что не могу без неё жить. Эта фраза, затертая в романах, наполнилась для меня смыслом.
20 ноября. Макус. Три тысячи километров, разделявшие нас, превратили мои чувства к Нине в болезнь. Ещё два раза я прилетал в Норильск для консультаций, хотя никакой надобности в них не было. И каждая встреча становилась для меня праздником. И для неё тоже. Мы встречались уже не в гостинице, а в её квартире в центре города. Однажды я пошёл на её спектакль. И был поражён тем, что увидел. Это была совсем другая актриса, ничем не похожая на ту, какую я видел раньше. Каждое её появление заставляло зал затихать, каждый жест был актом, каждая пауза наполнена смыслом. И откуда всё взялось? Она писала, что встреча со мной раскрыла её талант. Вряд ли так, но читать это было приятно.
10 декабря. Макус.
Вот и пришла полярная ночь. Вторую неделю держится минус 40. Теперь и я понял, Нина, как ты здесь жила.
Но продолжу. Хоть это и нелегко.
Чувство к Нине, которое можно назвать любовью, а я называю болезнью, изменило моё отношение к жизни. Меня перестала интересовать работа, она превратилась в скучную обязанность. Я стал много и часто пить, друзья постепенно сменились собутыльниками. Из дома ушёл, невмоготу было видеть осуждающее лицо жены. И то, что она в своём осуждении права, ещё больше озлобляло меня. Я понимал, что ничем хорошим это не кончится и нужно что-то предпринимать. Летом Нина прилетела в отпуск. Три недели мы провели в Пицунде, они подвигли меня к решению всё бросить и переехать в Норильск. Об этом решении я сообщил Нине телеграммой. Она ответила странным письмом. Мне показалось, что её почему-то испугало моё решение.
