Журнал «Новый мир» - Новый Мир. № 1, 2002
Мы посидели молча, пока Петр набирался духу на второй заход. К беседке был прислонен черный мотоцикл, еще пахнущий разогретым мотором.
— Славки моего, — не без гордости сообщил он. — Скотиной совсем не интересуется. Одна техника на уме. Гоняет все ночи с дружками своими! — (Как же, слышал их грохот!) — А теперь вот дрыхнет…
Не то что мы!
Глава 12Все! По рюмочке — и спать!
По дороге в гостиницу я выгреб на старый центр: буквою «П» три красно-белых кирпичных домика — прежде, видимо, тут самых главных. Управа? Полиция? Почта? Сейчас все здесь подзаросло лебедой, но жизнь, несмотря на ранний час, бурлила. Результаты ночного бдения бизнеса и власти были налицо: Крот получил в свое распоряжение дом, один из трех.
Мебель прежних обитателей, выкинутая решительными «секьюрити», валялась под окнами. Рядом стоял народ. Многие почему-то оказались слепыми, с какими-то бандурами, висящими на груди. Да, динамично тут работают: выселили не просто общество слепых, а филармонию слепых бандуристов! И вот они, сойдясь к дому и навострив свои бандуры, грянули «Интернационал»!
Вспомнился Петр: «„Красный пояс“, говорят! Так любой пояс покраснеет, коли все отнимать!»
Потом начался ор. Мэр все же вышел к народу. Постоял перед ним, слегка покачиваясь, почему-то с закрытыми глазами и вдруг как подкошенный рухнул в мягкую пыль. Застрелили?.. Через секунду раздался храп.
Я вошел внутрь. Крот, гулко стуча каблуками, ходил по комнатам. Подошел ко мне — бледный, невыспавшийся, похмельный.
— Ну что? Не нравится? Ну так и иди!
И я пошел.
В гостинице я вошел в лифт. Все как раз, свежие, побритые, благоухая лосьонами, струились на семинар. Вот как люди живут! Побрились, позавтракали и теперь будут говорить о высоком, наполняясь значимостью. А ты все где-то мечешься, как раненый скунс! Может, еще не поздно? Я пошел с толпой.
Но — поздно оказалось. Сысой, не находящий применения своей праведности, увидев меня, просто беркутом вылетел на трибуну. Счастью не верил своему — и торопливо, пока я не ушел, обвинил меня в чудовищной коррупции, безнравственности и пропихивании (спихивании с крыши?) ближайших родственников.
Это я удачно зашел! Быстро отделался. Я встал. Только честный Андре вышел за мной, но, как выяснилось, не с целью утешения, а, наоборот, для того, чтобы растравить мне душу еще больше.
— Явился? — спросил он гневно.
— В общем, да.
— Ну что, — спросил почему-то именно у меня. — Будет когда-нибудь справедливость или нет?
Трудно быть справедливым с похмелья. Но надо постараться.
— Слушаю тебя.
Мы спустились с ним на первый этаж. Он провел меня в комнату, оборудованную под монтажную. Стал прокручивать пленку вперед и назад, и на маленьком экранчике, торопливо размахивая руками, забегали фигурки.
— Вот! — дал нормальную скорость. — Вот Фалько говорит… А вот Лунь. А вот я забитые окна подснял, и здесь будет мой текст: «Любимец нашей демократии Фалько не хочет срывать последние шоры тоталитаризма, когда это касается лично его!» А вот опять Лунь вещает…
Голова моя сонно падала, но я мужественно ее поднимал.
— Ну как же ты? — проговорил я. — Хочешь последние наши устои порушить? Если не Лунь, если не Фалько — тогда кто же? Идеалы не бывают идеальными.
— А мне наплевать!
И я заметил, что он дрожит. Да. После того, как его земной бог — Фрол — покинул его, лишь отчаяние руководило им.
В холле встретил меня генерал Зорин, весь в белом. В петлице у него был тюльпан.
— Вы были у него?
— От вас ничего не скроешь.
— Вы видели это безумие?
— От вас ничего не скроешь.
— Что вы все повторяете одно и то же? — вдруг вспылил он. Потом взял себя в руки и даже пошутил: — Мы не для того вам дали свободу слова, чтобы вы все время одно и то же повторяли!
— …Извините.
— Вы знаете, как я люблю вас.
…Возможно.
— И я ценю вашу дружбу с Андре. И слишком люблю этого чистого, светлого человека для того, чтобы жертвовать им. Поймите — не все же зависит от меня! Однажды он уже оказался под автомобилем, но — к счастью! — отделался ногой. Поговорите с ним. Сейчас, когда ростки демократии и справедливости только-только укрепляются в нашей почве, не следует выдирать их с корнями, чтобы посмотреть, правильно ли они растут.
Не выдернем… Конечно, ничего этого я Андре не передам. Гнусно — сбивать ангела с полета!.. Ну так другие его собьют… машиной. И все при этом благородно стоят ничего не делая! Принципы — не тронь! И так же — и даже еще благороднее — будут стоять на похоронах: погиб за идеи — и это хорошо!.. Только такой суетливый тип, как я, может еще что-то спасти.
У Зорина зазвонил телефончик, он послушал и стал вдруг белей ослепительного своего костюма, а нос, что удивительно, — алей тюльпана в петлице.
— Ваш Крот тоже сошел с ума! Все буквально обезумели!
И Крот, получается, у меня на руках? И этого вот, с тюльпаном, тоже жалко.
— Так что произошло?
— Он купил это здание!
— Это?
— Да! В котором мы с вами находимся!
У спящего мэра купил!
— Объясните хоть вы ему, — (довольно-таки обидная формулировка!), — что здесь ему все равно не жить!
— Уточните, — пробормотал я.
— Никогда не будет того, чтобы кто-то взирал на тот домик сверху. Поймите — никогда! Ни при какой власти! Эту ошибку архитекторов уже не исправить. И поймите: я начальник охраны Фалько, самого гуманного из политических лидеров! А ведь туда могут и другие приехать!
Думаю, хватит и тебя! Однако я пытался еще защищать позиции частной собственности, чуждые мне:
— Но ведь он это здание купил!!
— Да. Но у него нет наследников! — жестко произнес он. — А в действенности наших методов вы уже убедились!
Убедился…
— Попробую. — Я побрел к лифту.
Двери его разъехались — и оттуда выпорхнула почти обнаженная Любовь. Неуместность ее наряда бросалась в глаза, во всяком случае, в мои глаза — это точно.
— Отличная погода! — пропела она.
Не до погоды! У меня два кандидата в трупы на руках.
Я поспал у себя минут двадцать и пошел к Кроту. Он был уже на месте — что значит деловой человек.
— Аг-га! — произнес он яростно, увидев меня.
Опять достанется все мне! Ну что ж — такая работа. К сожалению, неоплачиваемая. Перешел уже на «ты» — видно, крепко мы за это время сблизились:
— Ты все хотел звериного оскала капитализма — так получи его.
Почему же все мне?
— Так что — все! Твои разорившиеся ортопеды, падающие братья, надоели мне. Выметайся! И кстати, этот свой дурдом на колесах — тоже забирай! Надоела мне их бессмысленная болтовня: только о себе и думают, исключительно — как поширше сказать! Вагон уже заказан, тот же самый, на четыре часа! И если кто-то тут задержится — пусть пеняет на себя! Крепость Ваниных кулаков ты уже испытал — не делай так, чтобы другие их попробовали!
Ну ясно. Как «самый понятливый» и тут всех опередил! Набрал столько авансов, что прямо разбегаются глаза.
— Понял, нет?
Понял. Но его угроза на меня действовала как-то меньше: другая опередит!
— Осторожнее будь — ты в опасности! — предупредил его я и вышел.
В холле подбежал ко мне Зорин, в том же безукоризненном костюме. В петлице у него был огурец. Судя по встревоженным глазам — уже в курсе.
— Все будет о’кей! — бодро произнес я. — Могу я видеть Великого Старца?
В глазах у Зорина появились слезы, и, несомненно, то были слезы счастья.
— Я думаю, вы просто обязаны! — улыбнулся он.
И мы пошли к домику-прянику. Сердце прыгало. Давно я в нем не бывал. С самой юности!
Зорин отпер калитку. Ничего тут почти не переменилось! Лишь копию Шишкина убрали со стены да скатерти-знамена со столов. Неужто холодильник тот же? Этого сердце может не выдержать.
Перед террасой два титана пилили дрова, и опилки сыпались в паутину на козлах. Я поглядел на их снующие бицепсы, кулаки на ручках пилы. Не их ли я осязал тогда, в темноте?.. Да нет! То, наверное, другая смена.
Лунь с Фалько скорбно сидели на покосившейся террасе и, увидев меня, еще больше понурились: вот так вот и живем, без затей! Все вокруг было какое-то скрипучее, ветхое… какое-то тургеневское, я бы сказал. Не хватало только стройной девушки с косой… насчет косы не поймите меня превратно: тьфу-тьфу-тьфу!
Вот, говорил их вид, столько пережито, стольким пожертвовано, столько сделано… и где она, человеческая благодарность?.. Да вот же она!
— Без вас как-то худо! — Я тяжко вздохнул.
Они подняли головы: ну? ну?
— Тут вообще оркестр слепых музыкантов из помещения выгнали!
— Как? — воскликнул Лунь. При нем такого быть не могло! — …Слепых?!
— Слепых! Без приюта остались!.. А тут вон какой Пень-хауз пустует!
Лунь и Фалько поняли друг друга без слов: есть вещи, которые в словах выглядят грубовато — лучше их оставить в сфере эмоций.
