Йен Бенкс - Улица отчаяния
— А стриптиз-то ты помнишь? — вопросил он театральным шепотом.
— Господи Иисусе…
— Так ты что, совсем не помнишь?
— Нет, — сказал я и безнадежно вздохнул. Так вот куда подевалась моя одежда.
— А тебе знаком… — Макканн упер руки в столик, подался вперед и наконец завершил фразу: — Обрубленный виадук?
Томми секунду поосмысливал услышанное, а затем громко фыркнул в стакан. Меня охватил неподдельный ужас, я смотрел на Макканна и буквально чувствовал, как глаза мои вываливаются из орбит.
— Боженька, — прошептал я, — милосердный…
— Да, — кивнул Макканн и весело побарабанил по столику пальцами.
— Боженька милосердный и сорок святых великозасранцев. — Я уронил лицо в ладони, посидел так немного и снова взглянул на Мак-канна. — Да как же нам это сошло?.. Да нет… нет… нет!
Я снова уронил лицо в ладони. Макканн заржал. Томми заржал. Я не знаю точно, но думаю, что и Белла заржала. Я не совсем уверен, что из-под стола не донеслось собачье ржанье.
Шоссе М-8 проложили прямо через Глазго; оно идет с северо-востока, поворачивает почти прямо на запад, огибает городской центр с севера, проходит между центром и Вест-Эндом, пересекает Клайд по Кингстонскому мосту и завершает нижнюю часть S-образного путешествия через город поворотом на запад, к Пейсли и Гриноку. Для строительства этой штуки очень много порушили, однако город каким-то образом выжил и получил в награду за страдания едва ли не самый быстрый в Европе маршрут от центральных районов к аэропорту.
Но были, конечно, и ошибки, кое-где появились не связанные с основной трассой объезды, ответвления, утыкающиеся в земляные насыпи, эстакадные развилки, повисающие одним концом в воздухе. Одна из этих дорожно-транспортных причуд возникла чуть к северу от виадука Соксихолл-стрит — бетонная эстакада, пересекающая шоссе и ровно никуда не ведущая, ее дальний, обрубленный конец сиротливо висит прямо над бегущим внизу потоком машин. Судя по широким бетонным ступеням на другом, норт-стритском конце, в какой-то момент проектировщики решили приспособить это чудо света под пешеходный переход, но было то давно и неправда, теперь эти ступеньки наглухо перекрыты, а со стороны Ньютон-стрит никакого строительства не наблюдается.
Гладкая, без единой зацепки, поверхность опор и высокие стальные ворота на входе должны бы вроде защитить бестолковый обрубок от излишнего внимания детей и придурков, однако встречаются придурки, способные преодолеть любые препятствия. Я перелез через ворота, пробежался по заросшему травой бетону и начал выплясывать у самого края этой дороги в никуда, в нескольких десятках футов от мчащихся внизу машин. А затем перешел к стриптизу. По свидетельству Макканна, я воспылал желанием распределить свои шмотки по всей стране, даже миру, а для того прицельно метал их в проезжающие по шоссе контейнеровозы. Оставалось только надеяться, что я поступил таким же образом и со своими кроссовками, а не оставил их наверху: в городе не так-то много людей, у кого одна нога одиннадцатого размера, а другая двенадцатого. Во всяком случае, теперь я понял, почему утром у меня были такие грязные ноги.
Затем подъехала патрульная машина, и Макканн крикнул мне, чтобы я смывался. Я перекинулся через край, повис на пальцах, свалился в кусты, ничего себе не поломал и с диким гоготом умчался в неизвестном направлении.
Ну, псих я, псих, кто же спорит. Я очень стараюсь действовать разумно и все-таки раз за разом удивляю себя какими-то дикими, крайне рискованными выходками.
И ведь все эта пьянка проклятая.
— А кто такой этот самый Тамблер, который к тебе приезжает? — спросил Макканн, когда мы трое, не считая собаки, сидели уже под сводами собора Св. Джута, снимая пробу с венгерского бренди и запивая его «Будвайзером». Точнее говоря, пьянствовали они, я же по-прежнему вел себя паинькой, пил исключительно апельсиновый сок и газированную артезианскую воду. Все тихо-мирно, и тут вдруг Макканн ошарашивает меня фамилией Тамбер (простим ему небольшую неточность).
Получается, что вчера по пьяни я что-то такое ему сболтнул. А ведь боялся я, всегда боялся, что однажды напьюсь и выдам кому-нибудь вроде Макканна всю свою игру, и тогда все вокруг узнают, что я не забулдыга-сторож, а кошмарно, отвратительно богатый… композитор? басист?.. одним словом — рок-звезда. Макканн перестанет со мной дружить — какая же дружба с человеком в миллион раз богаче тебя? Крошка Томми запрезирает меня за другое — за то, что когда-то, в семидесятых, я был главной движущей силой одной из тогдашних показушных, нарциссических и продажных рок-групп… и ни один из них не простит мне моего вранья. Мне и самому не хотелось бы врать, но ведь иначе же было никак… ладно, поздно об этом думать.
Так что же я ему сказал? И что теперь-то врать, чтобы не запутаться окончательно?
В подобных случаях лучше всего не слишком отклоняться от истины.
— Он из записывающей компании, которая выпускала пластинки этого парня. — Далее следовало уточнить обстановку. — А что, чего я там про него говорил?
По проходу неторопливо проследовал Зам; в его пасти было нечто сильно напоминавшее мою кроссовку.
— Ты собирался припарковать этот бульдозер прямо поверх евоного «порше».
Ох, господи. Да еще, наверное, не «этот», а «мой» бульдозер.
— Что, прямо так и сказал? — Я неуверенно хохотнул и с наслаждением высосал полбутылки «Будвайзера». Томми громко рыгнул. Из северного трансепта доносилось трудолюбивое чавканье. — Ну-у, — протянул я, — он, в общем-то, хочет посмотреть, как тут что, ну и… ну, я надеюсь, что он не увидит ничего такого, что, ну, ему не понравится.
— Типа, — заметил Томми, — полтыщи пивных бутылок в ковше бульдозера?
— Ну… да нет, мне же было сказано, чтобы пил сколько влезет, но с другой… не знаю. Пожалуй, мне просто не нравится, что кто-то там будет меня проверять… — Я пожал плечами и задумчиво приложился к бутылке. Пока что мое вранье выглядело вполне убедительно. На мой собственный взгляд. — Да чего там заранее трепыхаться, он же когда еще приезжает… двадцать первого, так он вроде сказал.
— Он что сюда, типа на Рождество? — лениво полюбопытствовал Томми.
— Не, вроде на один день.
— Так он что тогда, без машины будет? — спросил Макканн.
— Ну да, — кивнул я. — Прилетит, наверное.
— Так ты начинай уже перегонять бульдозер в аэропорт, — посоветовал Макканн. — Долгая история.
— Да хрен с ним, с бульдозером. У него и номера нет, и вообще руль слева. Так что я просто приберусь здесь малость и угощу его чаем.
— Без телеги всю эту посуду не выволочь, придется тебе брать напрокат.
— Да, пожалуй.
Я допил бутылку и тревожно посмотрел налево. Жующие звуки, доносившиеся все это время из северного трансепта, стихли, а затем сменились вроде как блюющими, в собачьем исполнении. Томми тоже взглянул в ту сторону, но без особого интереса. Вопреки моим предсказаниям, в «Грифоне» собака честно заказывала на всех, как только подходила ее очередь, и продолжалось это не менее часа. Белла даже позволила Крошке Томми отвести Зама в туалет — пресловутый дядюшка научил пса аккуратно мочиться в водосток. Перед уходом мы там немного перекусили — мы, кроме Зама, который презрительно отвернулся от бобов с паштетом.
— Он сел на высоковолоконную диету, — объяснил Томми.
— Бобы — они и есть самые высоковолоконные.
— Ну, значит, там избыток сахара в соусе или еще что.
— Ишь ты, какой набалованный сукин сын, — сказал я псу и честно разделил его порцию между нами троими.
Когда у Зама кончились деньги, мы решили перебазироваться в мою церквуху. Пес шел по прямой, не шатаясь, только справлял малую нужду у каждого фонарного столба, а на Бат-стрит попытался сцепиться со здоровенным догом. Поводка у Томми не было, поэтому нам пришлось отделить яростно лающего дога (и его насмерть перепуганную хозяйку) от напружинившегося, негромко рычащего Зама чем-то вроде живой стенки. В этот момент я впервые понял, что чувствует футболист, стоящий на пути штрафного удара, мои руки инстинктивно метнулись вниз и прикрыли самое дорогое.
Когда Макканн и Томми взялись за коммунистические напитки, я высказал предположение, что пес, наверное, тоже был бы не против.
— Не знаю, — покачал головой Томми. — Он как-то не очень привычный к этому континентальному пойлу. А у тебя что, совсем нет нормального стаута?
— Не-а.
— Ну ладно, попробуем тогда, как ему понравится «Будвайзер».
Еще как понравился. Зам пил его быстрее, чем Макканн, а уж тот-то никак не копуша. Правда, псу было легче — он не перемежал пиво глотками бренди. Мы оставили его на кухне в компании большой миски, куда я вылил три бутылки «буда». А вот теперь меня сильно интересовал вопрос — съел он мою кроссовку или нет.
— Так что, нам тогда лучше не заваливать к тебе двадцать первого, так, что ли? — спросил Макканн.
