Пьер Пазолини - Шпана
Но Плут уже вошел в раж и выкрикнул толстяку в неестественно прямую спину:
— Ах, ничего? А может, на звезды хочешь посмотреть, жиртрест? Так это я тебе враз устрою!
Тот промолчал. Но когда удалился на порядочное расстояние, вдруг круто обернулся и взвизгнул:
— Ворюги проклятые!
— Донесет! — всполошился Альдуччо.
Плут чуть сдвинул брови.
— Езжай, Альду, жди нас у больницы.
И ринулся в погоню за толстяком. Альдуччо покатил в другую сторону, а Кудрявый только головой крутил, не зная, за кем ему бежать. Толстяк, ясное дело, догадался, что Плут преследует его не затем, чтобы принести свои извинения, и потому как безумный припустил вдоль ограды Порта-Метрония. Тогда Плут отказался от своей затеи и вернулся к все еще стоявшему в растерянности Кудрявому. Вдвоем они устремились за Альдуччо, который так налегал на педали, что даже взмок от напряжения. Опять сменяя друг друга у руля тележки, они добрались до Новой Аппиевой дороги.
— Ох, сил моих нет! — выдохнул Плут и улегся прямо посреди трамвайных путей, широко раскинув ноги и сложив руки на груди, как покойник. — Еще пять шагов — и каюк!
Двое других бросили тележку и тоже повалились на придорожные камни под деревьями.
— Эй, Плут, ты часом не обделался? — кричал Кудрявый, просунув голову меж колес тележки.
Дорога в этот поздний час была пустынна — разве что проедет на мопеде парень, везущий девчонку в Аква-Санту.
При виде проезжающих парочек шпана вопила им вслед:
— Живей наяривай!
Или же:
— Эй, красотка, не верь ему — наплачешься!
Солдат, который проезжал со шлюшкой, уцепившейся ему сзади за штаны, не стерпел и выкрикнул с отчетливым неаполитанским акцентом:
— Хватит духариться!
Трое подскочили, как подхлестнутые, взметнув тучи придорожной пыли.
— Ну ты, мужлан неотесанный, пора бы уж подучиться немного, все-таки в Риме живешь! — крикнул Альдуччо.
— Во-во! — подхватил Кудрявый, сложив руки рупором возле рта. — В Сан-Джованни наведайся, там для таких неучей школа есть!
— У вас в деревне, небось еще под тамтам пляшут! — подлил масла в огонь Плут.
— Ладно, погнали, — сказал, отсмеявшись, Альдуччо. — Всю ночь, что ли, здесь торчать?
Плут встал, раскурил бычок.
— Дай затянуться, — попросил Альдуччо.
Плут неохотно отдал ему окурок. Альдуччо докурил, взгромоздился на тележку и едва крутанул разок-другой педали, как колеса с диким скрежетом сплющились, угодив меж трамвайных рельсов.
Ну и шут с ним, подумаешь! Благо, до Маранеллы уже рукой подать. К тому же у Кудрявого с Плутом после долгих дневных переходов открылось второе дыхание. Альдуччо же, скрепя сердце, остался возле тележки стеречь добро, которое они вывалили на обочину Новой Аппиевой дороги. Бодрым шагом друзья дошли до Маранеллы и направились прямиком к старьевщику. Но лавка опять оказалась заперта.
— Чтоб он сдох, бездельник этакий! — послал Плут проклятие по адресу неизвестно куда запропастившегося старьевщика.
— Ишь, чего удумал — так рано закрывать! — поддакнул Кудрявый. — Вот почистим его, тогда узнает!
Время, по правде сказать, уже перевалило за полночь, но друзьям было на это наплевать: они влезли во двор и нахватали там всякой всячины еще на полтележки.
— Прости-прощай, друг Ремо! — притворно вздохнул Плут, нисколько не чувствуя угрызений совести.
На Аппиевой дороге, где осталась тележка, не было не только Альдуччо, но и вообще ни одной собаки. Но не успели они дойти до угла виа Камилла, как навстречу им выдвинулась тень. Силуэт все приближался, и наконец перед ними возник тощий старикан из остерии. Он был в обтрепанной шапке и обеими руками сжимал полуось. Завидев ребят, он попытался спрятать ее за спину.
Плут напыжился, как индюк, и немедля приступил к допросу:
— Эй, господин учитель, вы где взяли эту железяку?
Кудрявый занял выжидательную позицию, став сбоку от тележки.
Старикан хитровато усмехнулся, скривив бледную, изможденную физиономию под засаленными ушами шапки.
— Да вот, понимаешь, припрятать хочу. Ночной патруль чуть вашего приятеля не загреб. А я его выручил. Но они поди-ка еще вернутся.
Ври больше, подумал Плут, но на всякий случай обежал окрестности.
Дурака Альдуччо и след простыл. Они заглядывали в подворотни, под навесы, звали:
— Альду. Альду!
Наконец он все-таки вынырнул из какого — то темного проулка.
— Ну что, пронесло? — спросил Кудрявый.
— Почем я знаю? — поежился Альдуччо. — Я сразу ноги в руки — и привет.
Приятели договорились сделать вид, будто верят старику. Тот стоял перед ними, широко расставив ноги, прижимал к груди полуось и улыбался, обнажая беззубые десны.
— Ладно, давай грузить, — решил Кудрявый.
Пока Альдуччо тянул велотачку в тупик, подальше от света, Кудрявый и Плут с помощью старика грузили на нее новый товар. Наконец Кудрявый переглянулся с Плутом, и тот, задумчиво почесав в затылке, изрек:
— Вот что, Альду, ты давай, иди вперед с тележкой, а то мы втроем больно в глаза бросаемся.
Альдуччо это совсем не понравилось, он поворчал, надулся, но все же внял голосу разума и, надрываясь, потащил за собой полную тележку.
Остальные трое последовали за ним на некотором расстоянии, готовые в случае чего смазать пятки и раствориться в темноте городской окраины. Плут с довольным видом показывал Другу глазами на Альдуччо и шептал:
— Погоняй, быдло!
Кудрявому нравились выходки этого сукина сына, он чувствовал себя его сообщником и посмеивался. Старик едва за ними поспевал, шаркая шлепанцами по тротуару. Под мышкой у него был свернутый мешок, а шлепанцы и шапка придавали ему какой-то озорной, залихватский вид.
— И куда ж ты, дед, намылился с этим мешком? — спросил его Плут, незаметно подмигивая Кудрявому.
— За цветной капусткой. Мне как-никак пять ртов накормить надобно.
— Сыновья? — поинтересовался Плут.
— Дочери.
— Ну? И сколько ж им лет? — давясь от смеха, осведомился Кудрявый.
Плут вдруг зашагал уверенней, словно осел, почуявший запах стойла.
Старик гордо приосанился.
— Первой двадцать, второй восемнадцать, третьей шестнадцать, а две совсем еще пацанки.
Кудрявый с Плутом вновь переглянулись. Пройдя еще немного, Плут ткнул под локоть приятеля и остановился — якобы справить нужду.
Кудрявый тоже поотстал, а старик уже разогнался и шпарил без оглядки.
— С Альдуччо надо разобраться, — шепнул Плут.
— А как? — удивился Кудрявый.
— Как, сядь да покак! — огрызнулся Плут. — Придумай что-нибудь, ты ж у нас на выдумки хитер.
Кудрявый помолчал, потом, осененный внезапной мыслью, доверительно подмигнул.
— Сделаем! — И, застегнув штаны, бросился догонять маячившую впереди темную тень Альдуччо.
— Только деньги пусть отдаст! — крикнул ему вслед Плут.
— Сделаем! — повторил Кудрявый и растворился в темноте.
А Плут, беззаботно посвистывая, поравнялся со стариком, но краешком глаза все же следил за тем, что делают двое приятелей там впереди, возле недостроенного барака, за которым уже начинались поля Аква-Санты.
По их позам было видно, что они о чем-то спорят. Спустя миг Кудрявый бегом вернулся, Альдуччо же, согнувшись в три погибели, принялся вновь толкать вперед тележку.
— Мы решили, что он и сам до Маранеллы допрет, — пояснил Кудрявый старику. — Вместе нам лучше не светиться.
— Оно и верно, — согласился старик.
Вот и Аква-Санта: направо заброшенные поля и пустыри, налево тянется во тьме виа Аркоди-Травертино. Там и сям домишки — беленькие или розовые, но попадаются средь них и полуразвалившиеся бараки, цыганские кибитки без колес, амбары, — то вразброс по лугам, то лепятся к ограде водокачки, в самом что ни на есть живописном беспорядке.
Среди домишек один, прямо у спуска с дороги, выделялся своей пышностью. Над ним красовалась вывеска, накарябанная огромными красными буквами: “Вино”. Из-под двери еще сочилась тонкая полоска света.
— Открыто, — констатировал Плут и многозначительно зыркнул на Кудрявого.
Тот кивнул и запустил руку в карман светло — зеленых штанов.
— А что, господин учитель, очень вы торопитесь за своей цветной капустой? — спросил Плут.
— Да нет, — с готовностью откликнулся тот, — не так чтоб очень.
— Тогда, может, составите нам компанию, если, конечно, вас не затруднит?
— Да я что, я с дорогой душой! — обрадовался старикашка.
Ну еще бы, подумал про себя Плут, а вслух сказал:
— Выпьем по глоточку, а, господин учитель? В полях сыро, не худо и разогреться на дорожку, а после мы вам подсобим.
Тому только того и надо: глазки лукаво заискрились, но для виду он все же поломался немного:
— Да что вы, зачем такое беспокойство? — сказал он и суетливо переложил мешок из левой подмышки в правую.
