Генри Лоусон - Рассказы • Девяностые годы
Погонщикам и сезонникам разрешено будет останавливаться в отеле только на одну ночь. У меня будут действовать ванны и души, но я никого не буду насильно заставлять мыться. Все, кто остановится в отеле, смогут поесть за накрытым скатертью столом, выспаться на простынях и почувствовать себя, как в те времена, когда еще были живы их старенькие мамы или когда они еще не сбежали из дому.
— Кто? Мамы? — спросил я.
— Бывало и так, — ответил Митчелл. — А еще я построил бы хороший прохладный домик на берегу моего озера, подальше от главного здания, чтобы погонщики могли сидеть там после чая, покуривать свои трубочки, болтать о всякой всячине и не заботиться о том, какие они при этом употребляют выражения. А на озере я бы завел лодки, на случай если заявится кто-нибудь из бывших оксфордцев или кембриджцев или какой-нибудь старый матрос — такой посидит немного на веслах и сразу прибавит себе несколько лет жизни. Помнишь того старого моряка, что ведал насосом у государственного водоема? Помнишь, как он содержал машину — чистенькая, блестящая, кругом порядок, как на корабле, — и лачуга-то его была устроена словно корабельная каюта. Ему, наверное, частенько казалось, что он ведет корабль по морю, а не качает посреди выжженных зарослей из дыры в земле грязную воду для голодного скота. А может, ему представлялось, что он дрейфует на своей шхуне.
— А рыба у тебя будет в этом озере? — спросил я.
— Обязательно, — сказал Митчелл, — и любой тронувшийся старик пастух или бродяга-сезонник, обезумевший от жары и одиночества, как тот старый хрыч, что мы встретили на днях, сможет усесться на бережку в вечерней прохладе и удить, сколько его душе угодно. Приспособит бечевку с крючком из булавки и будет воображать, что он сбежал из школы и удит в речушке близ своей родной деревни в Англии, как оно бывало лет пятьдесят тому назад. Во всяком случае, это лучше, чем удить в пыли, как делают некоторые рехнувшиеся старики в зарослях.
— Неужели ты стал бы пускать всех без разбора? — спросил я.
— Всех, — ответил Митчелл. — Включая поэтов. Я и их попытался бы излечить хорошей едой и усиленными физическими упражнениями. «Отель Пропащих Душ» был бы приютом и для бывших каторжников, и для бывших джентльменов, и для старых развалин, и для спившихся алкоголиков, и для здоровых, честных стригальщиков. Я стал бы подсаживаться и разговаривать с пьяницей или преступником, словно он не хуже меня, что, впрочем, вполне возможно. Больных я бы держал в отеле до тех пор, пока они либо поправятся, либо помрут. А пьяницу, свалившегося после запоя, я бы оставлял в отеле, пока он снова не встанет на ноги.
— Тебе тогда пришлось бы и доктора завести, — заметил я.
— Да, — согласился Митчелл. — Так бы я и сделал. Я бы не гнался за каким-нибудь известным врачом из города, а раздобыл бы врача-неудачника, перед которым когда-то открывалась блестящая карьера в Англии, но который свихнулся и сбежал в колонии, человека, знающего, что такое белая горячка, самого прошедшего через это.
— А потом тебе понадобился бы управляющий, или клерк, или секретарь, — сказал я.
— Пожалуй, что и понадобился бы, — согласился Митчелл, — сам я в цифрах ничего не смыслю. Пришлось бы дать объявление. Если явился бы человек с блестящими рекомендациями, в том числе еще и от священника, то я сказал бы ему наведаться через неделю; а молодому человеку, который доказал бы, что происходит из хорошей христианской семьи, регулярно ходит в церковь, поет в церковном хоре и преподает в воскресной школе, я бы прямо сказал, что приходить ему больше незачем, что место уже занято, — потому что такому человеку я никогда не смогу доверять. Кто очень уж религиозен, честен и трудолюбив смолоду, обязательно потом свихнется. Я скорее доверюсь какому-нибудь бедняге клерку, который в молодости попал в лапы женщины или букмекеров, и сбился с пути, и отсидел свой срок за растрату. Во всяком случае, я бы его взял — глядишь, и опять встанет на ноги.
— Ну а как же насчет женской руки? — спросил я.
— Что ж, пришлось бы, наверное, завести и женщину, хотя бы для того, чтобы доктор не сбежал. Я бы раздобыл женщину с прошлым, видевшую всякое в жизни, у таких большей частью бывает доброе сердце. Ну, скажем, бывшую актрису или старую оперную певицу, потерявшую голос, но не совсем. Женщину, знающую, почем фунт лиха. А ей в компанию я бы нанял еще девушку-служанку и в помощь им пару чернокожих или метисок. Нашел бы какую-нибудь бедняжку, обманутую и брошенную, — не возражал бы даже против ребятенка или двух — они забавляли бы постояльцев, и с ними в отеле было бы уютнее.
— А что, если экономка влюбится в доктора? — спросил я.
— Ну что ж, разве есть меры против любви? — сказал Митчелл. — Я и сам не раз влюблялся и думаю, что только выиграл бы, если бы подольше задержался в этом состоянии. Эхма! Допустим, что она влюбится в доктора и выйдет за него замуж или что она влюбится в него и не выйдет за него замуж, и допустим, что девушка-служанка влюбится в секретаря! Какой от этого вред? Это только поднимет им настроение и крепче привяжет к дому. Они все будут жить одной счастливой семьей, а в «Отеле Пропащих Душ» станет только веселее и уютнее.
— А что, если они все повлюбляются друг в друга и уйдут от тебя? — сказал я.
— Не вижу, зачем им понадобится уходить от меня, — ответил Митчелл. — Но допустим, что они уйдут. В Австралии найдется не один врач-неудачник, и не одна женщина с прошлым, и не один сбившийся с пути и попавшийся на растрате клерк, который остепенился в тюрьме, и не одна обманутая девушка. Я легко смогу заменить их другими. Таким образом, «Отель Пропащих Душ» помог бы склеить многие разбитые жизни — дал бы, так сказать, людям с прошлым еще один шанс на будущее.
— Ты, наверное, и музыку завел бы, и книги, и картины? — сказал я.
— Конечно, — ответил Митчелл. — Только у меня не было бы никаких желчных книг или книг о проблемах пола. Ничего хорошего в них нет. Испокон века проблемы были проклятием мира. Я считаю, что один благородный, добрый и веселый герой в романе приносит больше пользы, чем все когда-либо придуманные умные негодяи или привлекательные авантюристы. И я считаю, что человеку следует давать волю хандре только наедине с собой или когда он выпьет. Как было бы хорошо, если бы каждый писатель изливал всю свою желчь в одной книге и потом сжигал ее.
Нет. Я бы держал только добрые, веселые книги о самом лучшем и светлом в человеческой природе — Чарльза Диккенса, Марка Твена, Брет-Гарта, вот таких людей. И я бы развесил только австралийские картины, изображающие самые светлые и лучшие стороны австралийской жизни. И у меня пелись бы только австралийские песни. В «Отеле Пропащих Душ» не пели бы ни «Лебеди на реке», ни «Дом, милый дом», ни «Анни Лори» — ни одну из старых английских песен. Сколько людей из-за них падают духом в зарослях, пьют и кончают жизнь самоубийством. И если какой-нибудь новичок запоет в моем отеле «Перед самым боем, мама» или «Пожалей меня, мама родная», то он тут же убедится, что и в самом деле пел перед боем. Ему придется убираться из отеля и идти спать в заросли, а там его во сне будут, не жалея, жалить москиты и муравьи, так что он живо проснется. Я ненавижу мужчин, которые вечно скулят о маме, потому что, как правило, они никогда ни мать свою, да и никого другого, кроме свой собственной ничтожной персоны, не любили.
У меня будут вестись интеллектуальные, возвышенные разговоры для тех, кто…
— А этим кто же будет заведовать? — быстро спросил я.
— Вообще-то я полагал взять это на себя, — задумчиво ответил Митчелл, — во всяком случае, на время, но, пожалуй, у доктора или у женщины с прошлым будет больше опыта в этом отношении. Я буду заменять их при нужде. Ты, конечно, не можешь судить о моих способностях в этой области, так как мне не с кем было практиковаться с тех пор, как я хожу с тобой. Ну да это не важно. Интеллектуальные разговоры будут вестись ради новичков из опустившихся. А если в отель заявятся какие-нибудь прогоревшие актеры, то они смогут, если захотят, поставить там пьесу, — это внесет некоторое оживление и поможет поднять культурный уровень погонщиков и бродяг-сезонников. У меня и сцена будет устроена, и кое-какие декорации припасены. Я сделаю все, чтобы завлечь стригальщиков в мой отель сразу после сезона стрижки и помешать им кинуться со своими деньгами в ближайший кабак или в Сидней, где их обчистят официантки.
А в последнем акте героя прикончат за подлость, а героиня выйдет замуж за злодея, в конечном счете с ним она скорее найдет свое счастье.
— Ну, а кто будет ведать фермой? — спросил я. — Ты, наверное, залучишь экспертов из сельскохозяйственного колледжа?
— Нет, — ответил Митчелл, — я найду какого-нибудь разорившегося после засухи местного фермера и поставлю его на это дело. Беда тут только в том, — добавил он в раздумье, — что если взять фермера, который всю жизнь работал, как вол, на пыльных, каменистых клочках земли в зарослях, и посадить его на землю, где полно и воды и навоза и где, бросив горсть семян в почву, остается только закурить трубку и сидеть посматривать, как они растут, то он может затосковать. Такова уж человеческая природа.
