Эрик Сигал - Исцеляющая любовь
Гнусавый, высокомерный голос принадлежал Питеру Уайману.
— Этот тип серьезно? — сказал Барни на ухо Беннету.
— Надеюсь, что нет, — ответил тот.
Но Уайман продолжал свою проповедь:
— Мне начать с лейкемии и диабета, или можно считать, что вам хотя бы в общих чертах известно, что такое лейкоциты и язва желудка?
— Мне известно, что настоящая язва — это он, — опять шепнул Барни.
— А откуда ты, такой умный, взялся? — удивился Хэнк.
— Наследственность, окружение и учеба, — ответил Питер.
— А ты кто?
— Питер Уайман, Массачусетский технологический институт, красный диплом. А ты?
— Генри Дуайер, Общество Иисуса. В прошлом.
— Ты сделал правильный выбор, Генри, — отеческим тоном похвалил Питер. — Есть одна истинная религия — наука.
Дуайер вскипел от негодования, а Барни еще раз наклонился к Беннету:
— По-моему, наш святой отец сейчас врежет этому зануде.
Уайман все продолжал свои разглагольствования, не замечая, что его соседи по столу смолкли, сосредоточившись на своих мыслях. Меньше чем через час им предстояло первое в своей жизни занятие в анатомичке. Те, кто в колледже изучал сравнительную анатомию и резал лягушек и кроликов, сейчас старательно делали вид, что препарирование гомо сапиенс мало чем отличается от этого. Кое-кто подрабатывал в больницах и видел трупы. Но никто из них еще не вонзал лезвие в настоящую человеческую плоть и не вскрывал труп себе подобного.
Первое, что их поразило, — это запах.
Он ударил в нос еще до того, как они увидели штабеля тел, завернутых в пластиковые мешки, похожие на неправдоподобно длинные мешки с капустой.
— Господи Иисусе! — прошептала Лора. — Я задыхаюсь.
— Привыкнем, — успокоил ее Барни. — Это формалин, он предотвращает разложение.
— Парадокс, не правда ли, — произнес Мори Истман, — прежде чем научиться прод левать жизнь, мы должны освоить хранение покойников.
— Ерунда! — огрызнулся Барни. Он был на взводе и не расположен к пустопорожней болтовне.
Нимало не смутись, самозваный преемник Чехова продолжал философствовать:
— Интересно, кто это будет? Знаешь, ведь на каждом курсе бывают ребята, которые не могут выносить анатомичку. Есть такие, кто падает в обморок или начинает блевать. Я слышал, бывали случаи, когда человек прямо из анатомички шел в деканат забирать документы.
«Заткнись ты, черт бы тебя побрал! — вертелось на языке у Барни — Кто из нас не волнуется, как он это перенесет!»
— Добрый день, джентльмены, — окликнул их лысоватый человек в белом халате, стоявший у двери в противоположном углу. Это был профессор Чарльз Лубар, которому предстояло знакомить их с тайнами человеческого организма.
— Мне особенно приятно именно в этом семестре руководить исследованием человеческого тела, поскольку как раз исполняется сто лет с того дня, как вышла «Анатомия» Генри Грея — она и по сей день служит нашим основным пособием. Мы разбили вас на группы по четыре человека, каждая будет работать за своим столом. На столах вы увидите карточки с вашими фамилиями. Берите инструменты и рассаживайтесь по местам. И мы сразу начнем.
Барни с Лорой надеялись, что им выпадет работать с одним трупом, но этого не случилось. Барни быстро отыскал свое место за ближайшим столом, а Лора отправилась на поиски своего, бросив ему на прощанье беспомощный взгляд.
— Не нервничай, Кастельяно, — негромко посоветовал он, — все будет в порядке.
Она только кивнула и пошла дальше.
Барни с радостью обнаружил среди своих соседей по столу (и трупу) Беннета.
Третьей за их столом была миниатюрная девушка в мелких кудряшках и с очками на носу. Барни вычислил, что это Элисон Редмонд (Лора уже говорила ему о гениальной малышке из Сент-Луиса). Она явилась в тот момент, когда профессор Лубар начал свое традиционное наставление.
— Первым делом я прошу вас изучить описание тела, которое вам предстоит препарировать. Это, конечно, маловероятно, но, если у вас появится хоть малейшее подозрение, что это может быть кто-то из ваших знакомых, пожалуйста, не стесняйтесь заявить об этом, мы вас пересадим.
«Господи, — подумал Барни, — мне это и в голову бы не пришло! „Знакомый“ — вот был бы цирк!» И тут его посетила страшная фантазия: что, если бы это был отец!
— Хорошо, джентльмены, — продолжал профессор. — А теперь мне надо довести кое-что до вашего сознания со всей откровенностью. Тела, которые сейчас находятся перед вами, некогда были живыми людьми. Они дышали, двигались, чувствовали! И они проявили большое великодушие, позволив сохранить свои тела для науки, с тем чтобы даже в смерти послужить человечеству. Я хочу, чтобы вы отнеслись к этим людям с уважением. Если я замечу хоть малейший намек на дурачество и всякие фокусы, виновный будет удален с занятий раз и навсегда. Это всем понятно?
Студенты утвердительно загудели.
Он продолжил уже менее сурово:
— У каждого анатома свое представление о том, с чего начинать исследование человеческого тела. Одни начинают с самого знакомого — эпидермиса или покровного эпителия — и далее, слой за слоем, идут через кожу. Но я считаю более правильным сразу приступать к существу дела.
Он жестом велел им выйти вперед, к одному из столов в первом раду, где лежал труп мужчины. Широкие плечи, покрытая седой растительностью грудь и живот покойника были открыты, а лицо и шею прикрывала ткань.
Лубар рассек тело сверху вниз, одним движением «распоров» кожу, жесткую, как вощеная бумага. Преподаватель на мгновение остановился и перевел дух.
Затем из кожаного саквояжа с набором сверкающих инструментов, похожих на плотницкие, профессор Лубар извлек пилообразный нож и погрузил его в надрез, сделанный в верхней части грудины. Раздался скрежет, который заставил многих присутствующих содрогнуться, словно пилить начали их собственную грудь.
Профессор обрушил на них град анатомических терминов: «рукоятка грудины, мечевидный отросток, межреберные мышцы, торакальные нервы…» Вдруг грудная клетка с хрустом развалилась надвое, как расколотый орех, обнажив самый главный двигатель человеческой жизни — сердце. В обрамлении легких.
Студенты сгрудились поближе, чтобы лучше видеть. И в этот момент раздался звук, похожий на свист воздуха, выходящего из воздушного шара. На пол обрушилось чье-то тело. Все повернулись в сторону первой жертвы медицинского образования. На полу, белее трупа, лежал Мори Истман.
Барни нагнулся помочь павшему соратнику. Сверху раздался невозмутимый голос Лубара:
— Не беспокойтесь, это случается каждый год. Если он еще дышит, вынесите его на улицу, пусть вдохнет свежего воздуха. Если нет, кладите сюда, на стол, мы его сейчас вскроем.
Барни вдвоем с крепким однокурсником по имени Том потащили Мори к выходу. Уже на полпути тот начал приходить в себя.
— Нет-нет, — слабым голосом попробовал возразить он, — верните меня назад. Я, наверное, что-то съел в обед…
Барни с Томом переглянулись и поставили Мори на ноги. Убедившись, что он держится на ногах достаточно твердо, они бегом вернулись в зал и примкнули к остальным.
Лубар продолжал свой экскурс в полость грудной клетки: магистральные сосуды сердца, вилочковая железа, пищевод, симпатические стволы и так далее.
— Как его назовем? — спросил Барни, вместе с соседями по столу снимая с трупа простыню.
— Может, Леонардо? — предложила Элисон Редмонд. — Потому что рисунки Леонардо да Винчи не уступают всей «Анатомии» Грея, а ведь он их создал в тысяча четыреста восемьдесят седьмом году! По сути дела, он был пионером в использовании штриховки для передачи трехмерности изображения.
— Отлично! — согласился Беннет. — Пусть будет Леонардо. Рисунки и вправду потрясающие. Ведь в те времена, наверное, вскрытие вообще было запрещено.
— Но конечно, итальянское Возрождение представляет собой редкое исключение, — продолжала свою лекцию Элисон. — Леонардо на самом деле сам провел вскрытие в тысяча пятьсот шестом году, возможно, при содействии своего друга, профессора Маркантони делла Торре…
— Хорошо, хорошо, Элисон, — перебил Барни, дабы остановить этот речевой поток, — Мы уже все поняли. Не пора ли нам заняться нашим жмуриком? Кто хочет резать первым?
Хотели и Элисон, и Беннет.
— Я тоже хочу, — заявил Барни. — Тогда давайте пустим вперед женщин.
— Оставь свой покровительственный тон, Ливингстон! — с нескрываемой враждебностью огрызнулась Элисон. — Я ни в чем не уступаю никому из вас, иначе меня бы здесь не было!
— Ни на секунду не подвергаю это сомнению, — ответил Барни. — В таком случае тянем жребий.
— По-моему, это будет справедливо, — согласился Беннет. — Только что будем тянуть?
