Самид Агаев - Седьмой Совершенный
— Я бы ссудил вам, — сказал Абу-л-Хасан, — но сами понимаете, я недавно вступил в эту должность, и мне также пришлось отблагодарить везира, это обычная практика. Знаете, даже был такой случай, когда одному наместнику за место вазира один человек предложил восемь миллионов дирхемов, а тот, кто сидел на этом месте, предложил шесть миллионов за то, чтобы его оставили. Так знаете, что сделал наместник? Он скостил каждому по два миллиона и назначил их обоих на эту должность.
Абу-л-Хасан было, засмеялся, но тут же осекся, его собеседнику было не до смеха.
— Нельзя ли сказать халифу об этом?
— Можно, — сказал Абу-л-Хасан, — халиф удивится и возможно пожурит вазира. Мне же это будет стоить места, а также какой-нибудь части тела: языка, руки или даже головы.
— Что же мне делать? — спросил Ахмад Башир.
Абу-л-Хасан развел руками.
— Ну что-ж, значит не судьба, — Ахмад Башир поклонился и пошел к дверям, но остановился и спросил: — А как дела обстоят с помилованием того парня?
— Бумаги готовы, со дня на день должен подписать. Вы оставьте свой адрес, чтобы я мог вас найти, мало ли что.
— Это просто, — сказал Ахмад Башир, — караван-сарай, недалеко от ворот Аш-шаммасия.
Ахмад Башир поклонился и вышел. Абу-л-Хасан, оставшись один, развел руками и негромко сказал:
— Я выполнил свое обещание.
Он был искренне расстроен. Ахмад Башир был ему симпатичен, деятельный, умный человек. Прежний начальник Ма'уны никуда не годился, а сахиб аш-шурта Багдада погряз в роскоши и пьянстве.
Недавно Абу-л-Хасан послал секретаря по пустяковому делу, так тот вернулся через два часа, так как не мог перейти улицу из-за процессии, сопровождавшей выезд начальника полиции. А между тем разбойники обнаглели до того, что недавно едва не взяли в плен вазира, отправившегося на лодочную прогулку с двумя алидами и секретарем халифа. Они гнались за ними и кричали: «Давай сюда мужа распутницы!» Говорят, что в этот момент секретарь халифа, не потеряв присутствия духа, заметил: «Господа, видно эти разбойники давно за нами следят, иначе откуда бы они узнали, что наши жены распутницы». Все хохотали так, что вызвали замешательство у разбойников, и благодаря этому, преследуемым удалось уйти от погони.
Ахмад Башир, выйдя в приемную, отобрал у секретаря свой дирхем и покинул диван.
Рассказывали, что по пути в караван-сарай он напился в одном из кабачков, которых рассеяно вдоль набережной Тигра великое множество, и к вечеру затеял драку с какими-то купцами, только рассказчик не помнил, кто кого побил, он купцов или купцы его. Говорили, что он еще долго жил на постоялом дворе у ворот Аш-Шаммасия, добывая пропитание тем, что разгружал товары, говорили также, что он много пил и умер, упав и ударившись головой о колодезный камень.
Но другие люди утверждали, что видели человека, похожего на него, исправлявшего обязанности мухтасиба в Самарре, но доподлино нам ничего не известно. Впрочем, не будем забегать вперед, ибо рассказ наш еще не закончен.
* * *Ходжа Кахмас, подойдя к мечети, внимательно оглядел всех людей, находящихся в пределах двора, не заметив дервишеского колпака, успокоился и бодрым шагом вошел в судебный зал. Поскольку в этот раз он пришел вовремя, то кади посмотрел на него благожелательно и даже дернул головой в ответ на приветствие.
Секретарь положил перед кади бумаги по назначенным на этот день делам. Кади бегло просмотрел их и сказал:
— Зовите, кто первый.
Судейский поднялся, и заглянув в лежащий перед ним список, сказал:
— Жалоба Малика ал-Мухаджира.
— Где он сам, почему не приглашаете в зал?
— Его представляет поверенный, так как податель жалобы находится в тюрьме за растрату казенного имущества.
— Вот как, — сказал судья, — позовите поверенного.
Судейский, подойдя к двери, выкрикнул имя, и в зале появился поверенный.
— Изложите суть дела, — распорядился судья.
Поверенный кашлянул и сказал:
— Малик ал-Мухаджир приносит жалобу в том, что его содержат закованным в цепи и из-за этого он лишен возможности, совершать молитвенный обряд подобающим образом.
— Это все? — спросил кади.
— Все, — подтвердил поверенный.
— Цепи снять, — распорядился судья, — нельзя лишать мусульманина возможности молиться, пошлите в тюрьму с нарочным исполнительный лист. Следующий.
Судейский заглянул в список и выкрикнул Мухаммад б. Исхак, Али б. Исхак, Зубейр б. Исхак.
В зал вошли трое мужчин.
— Чего они хотят? — спросил судья.
— Мы хотим справедливости, — заговорил один из вошедших.
— Подожди, — остановил его судья, — я не к тебе обращаюсь. Будешь говорить, когда тебя спросят, — и, обращаясь к судейскому, — слушаю.
— В прошлом году был убит их родственник, убийца до сих пор не понес наказания.
— Почему?
— Вынесение приговора было приостановлено по просьбе начальника полиции, он ссылался на обстоятельства государственной важности.
— Просьба была письменной?
— Да, ходатайство подшито в деле подсудимого.
— Где находится дело?
— Здесь, в архиве.
— Принеси.
Судейский удалился.
— Теперь говорите, — сказал судья, обращаясь к истцам, — чего вы хотите?
— Мы хотим, чтобы нам выдали убийцу, чтобы мы могли совершить кисас.[99]
— Но ведь существует суд, — заметил кади, — сейчас мы разберемся, и если он заслуживает, то приговорим его к смертной казни. В тюрьме есть палач, который приведет приговор в исполнение.
— О, достопочтенный судья, — сказал один из истцов, — мы приехали из Кайруана, издалека, не зря же мы проделали такой путь. Мы настаиваем, по закону мы имеем на это право.
— Перерыв, — объявил судья, — очистить помещение.
— Мы подождем во дворе, — с этими словами родственники убитого направились к выходу. Вернулся судейский из задней комнаты и положил перед кади «дело» подсудимого. Судья принялся внимательно изучать его. Читал он долго и когда, наконец, оторвался от бумаг, сказал:
— Ну что же, здесь все ясно. Свидетельские показания имеются, есть имена людей, которые поручились за свидетелей, и самое главное, что подсудимый безоговорочно признал свою вину. Наказание за убийство мусульманина у нас существует одно — смертная казнь. Но вот, что касается просьбы родственников выдать им убийцу на руки, здесь у меня сомнения. Что ты на это скажешь, ходжа Кахмас?
Ходжа Кахмас поднялся и, на минуту задумавшись, привел подходящую к этому случаю цитату, предварив ее словами:
— Абу Йусуф в своем сочинении «Китаб ал-харадж» сообщает следующее: «Если на заключение имама будет представлен человек, который умышленно убил мужчину или женщину, причем самый факт будет общеизвестен и несомненен и против этого человека будут представлены соответствующие доказательства, то имам должен войти в рассмотрение этих доказательств; если будет установлена безупречность репутации свидетелей или хотя бы одного из них, то имам отдает этого человека во власть ближайшего правопреемника, либо доверенного лица убитого, который может убить его или простить. Так же имам поступает в тех случаях, когда убийца добровольно признается в совершенном им убийстве, хотя бы против него и не было представлено доказательство».
— Ну что же, — задумчиво сказал судья, — «Китаб ал-харадж» есть ли что иное, как основа ал-фикха, мы не можем принять решение, противоречащее ясным указанием Абу Йусуфа. Подготовьте предписание начальнику тюрьмы о выдаче. Как там его?
— Имран ибн Али ал-Юсуф — сказал судейский, заглянув в бумаги.
— О выдаче Имрана ибн Али ал-Юсуфа родственникам убитого мутаккабиля.
— Мутаккабиля? — неожиданно переспросил ходжа Кахмас.
— Мутаккабиля, — раздраженно повторил судья, недовольный тем, что его перебили, — Сулеймана б. Исхака, каковые в числе трех, перечислить всех поименно, должны оставить расписку, для совершения обычая кровной мести. Ну и так далее. Я иду обедать. После перерыва я объявлю приговор по этому делу и рассмотрю еще одну тяжбу. И все на сегодня.
— О Аллах, кажется, сейчас я окончательно погубил парня, — сказал себе ходжа Кахмас, растерянно глядя в спину удаляющегося кади. — Самодовольный болван, факих проклятый, знаток! Убивать надо таких знатоков!
Он с трудом высидел оставшуюся часть дня и, как только судья объявил заседание закрытым, поспешил покинуть помещение. Стражников во дворе не оказалось. Ходжа Кахмас послал за ними мальчишку-посыльного, стоявшего у дверей, но тот, обежав вокруг мечети, сказал, что их нигде нет и тогда богослов, поручив себя заботам Аллаха, отправился в тюрьму один. Двигался он скорым шагом, оглядываясь и сторонясь толпы, но в одном из переулков услышал за спиной голос, произнесший: «Что такое раскаяние — это значит не забывать о своих грехах».
