Максим Солохин - Сказка для старших
— Это вы сегодня напали на моего брата? — сказал он с тем же механическим выражением.
— Никто его не трогал. У нас был базар со своим корешем, — сказал атаман, пугаясь возможности увечий.
— Ну, базар. Брата за что били?
— Кто бил?! — возмутился Серый, обретая почву под ногами. — Никто его пальцем не тронул! Врет он все!..
— Хотели побить. Гнались, — сказал Сашка мягче.
— Он сам на нас наехал.
— Значит, не трогайте кореша. Значит, нужен брату этот кореш, — похоже, Саше понравилось слово "кореш".
— А мы почем знаем, что Митька ваш кореш?
— Все, хорош базарить. Теперь знаете.
Через пять минут Митька появился в поле зрения разбойников. В порядке следственного эксперимента. Под незримым надзором братьев он чувствовал себя совсем уверенно.
Разбойники, громко и непристойно бранясь, пытались зализывать раны. Менее всех пострадал Серый, и в этом восхищенный Митька усматривал тонкий психологический рассчет.
Увидев Митьку, бандиты напряглись, но затруднились что-либо предпринять. Митька взял инициативу в свои руки.
— Сергей! — позвал он атамана с предельной вежливостью.
Серый промолчал.
— Ты хотел меня пощупать, чтобы проверить моего мага?
Серый молчал.
— Вот, проверил.
На мгновение в глазах атамана плеснулся мистический ужас. Печальные события этого дня вдруг предстали пред ним в новом свете.
Митька молча развернулся и удалился с подобающей важностью. Хотя внутри у него все пело и плясало. И хотелось славить Бога и весь мир обнять. Про молитву он, впочем, наглухо позабыл.
Митька так возблагоговел перед Сашей, что когда тот непочтительно сказал про шапочку, даже ни капельки не обиделся.
— Все, теперь можешь выкинуть эту штуку на помойку, — сказал Саша.
— Слава Богу, — сказал Митька с искренним облегчением. Когда он увидел Серого напуганным, у него как гора с плеч свалилась. Теперь можно и правда обойтись без шапочки. По правде говоря, получив удовольствие от невидимости в первое время, он все больше тяготился тем, что люди его совсем уж игнорируют, будто нечто неприличное. Становиться вором, шпионом или ниндзей Митька все равно не собирался. Тогда зачем шапочка, по совести?
— Ребята, — сказал Митька проникновенно. — Научите меня драться.
Братья переглянулись без улыбки.
— А мы не можем научить, — сказал Мишка.
— Это обращайся к папе, — сказал Сашка. — Только он не станет тебя учить.
— Почему?
— Это ты его спроси. У него теперь такая идея. Он уже давно никого не учит драться.
— Вот я вот не умею драться, — сказал Мишка.
— Ну, конечно, — засмеялся Митька. — Ты-то — не умеешь?
— Не умеет, — подтвердил Саня серьезно. — Папа его никогда не учил драться.
— Только калечить и убивать, — сказал Мишка, глядя прозрачными голубыми глазами.
— Мишка у нас — ангел смерти, — пояснил Саня, невесело усмехнувшись.
Митька оторопело мограл.
— Что это значит — ангел смерти?!. - пробормотал он.
— Ангел смерти? — дядя Антон фыркнул от смеха. — Ну, они тебя и напугали. Это, понимаешь ли, шутка. В нашем доме так шутят.
— Ничего себе шуточки, — сказал Митька, вспоминая Мишкины глаза. И еще слова Волшебника: "Тебе повстречался настоящий воин. У него же был меч-кладенец. Как он их завалил!"
— Шутки глупые, — сказал Антон серьезно. — Но в каждой шутке есть только доля шутки. Вспомни Библию. Помнишь Ангела, который поразил войско Сенахиррима?
— Не помню.
Антон взял Библию с полки, полистал и прочел:
— И случилось в ту ночь: пошел Ангел Господень и поразил в стане Ассирийском 185 тысяч. И встали поутру, и вот все тела мертвые.
Антон закрыл Библию.
— Вот так. Не двоих-троих. А 185 тысяч живых людей в одну ночь. Он был добрый или злой?
— Наверное, добрый. Раз Господень. Но вообще — круто.
— Бог дал жизнь. Имеет право отнять?
— Имеет.
— Ну, вот. Ангел смерти — не обязательно злой. Просто он послан, чтобы убить.
— И что, Мишка послан, чтобы убить?
— Не знаю, — ответил Антон, подумав. — Может быть, и нет. Но пока — очень похоже. Знаешь ли, с ним все время случаются такие истории.
— А может, он забияка? — предположил Митька.
— Да нет, какой забияка. Ему все время приходится иметь дело с теми, кто его старше, сильнее, как правило враг не один, а сразу двое-трое. Он словно притягивает к себе опасность.
— И — убивает?!
— Слава Богу, никого еще не убил. Вот чему я его и учу — осторожности. Жестокость должна быть умеренной. Соответствовать обстановке.
— Жестокость?… — переспросил Митька. — А Вы считаете, вообще без жестокости нельзя?…
— Если противник превосходит тебя силой, числом, оружием или уменьем — как правило, нельзя, — отрезал Антон.
Митька заболел. Заболел дядей Антоном. Волшебник, молитва — все как-то отодвинулось на задний план.
Дядя Антон оказался на редкость интересным человеком. В детстве он занимался единоборствами, несколько раз становился чемпионом чего-то там. Потом стал военным, не то десантником, не то разведчиком, и долго воевал в горах. Потом был тяжело ранен, чудом остался жив и стал жить при храме.
Детей своих он воспитывал сам. В школу они не ходили, точнее, ходили только чтобы сдавать экзамены.
Кроме того, он писал книги. Воспоминания о войне, потом рассказы о детстве, потом какую-то историческую повесть о Манчжурии. Митька почитал его книжку о войне и ужаснулся — такая она была несказочная. Странными, тревожными были и рассказы о детстве. Зато стали понятнее слова насчет жестокости. И Мишкины странности стали понятнее — он, похоже, пошел в папочку.
А вот Сашка совсем был не в папочку. Он оказался человеком общительным и мягким, и никакие истории с ним никогда не происходили. Иногда Митьке казалось, что он завидует Мишке, жизнь которго была щедрой на нешуточные приключения. А дядя Антон будто нарочно подогревал эту зависть, подшучивая над старшим сыном.
— Мишка у нас — воин, а ты — артист.
Артистом он называл Сашку за зрелищную манеру боя.
— Стоит ему почувствовать у противника слабинку, и он тут же начинает затягивать дело, играть. Издеваться.
— А в настоящем бою это ведь нехорошо?
— Естественно! К настоящему бою это отношения не имеет. Потому и говорю — артист.
Митьку взволновала идея настоящего боя. Он пытался понять, что это такое, и чем это отличается от знакомых ему школьных потасовок, уличных драк и восточных боевиков.
Одним словом, Митька увлекся дядей Антоном как раньше Волшебником. Он хотел научиться драться. Теперь это казалось важнее, чем волшебство. Молитва тоже как-то отшла на второй план. Митька не бросил повторять слова молитвы, но как-то внутренне охладел к этому делу. Молиться ни о чем не думая он совсем забросил.
— А чему именно ты хочешь научиться? — спросил дядя Антон.
— Драться.
— А тебе еще кто-то угрожает, кроме этих… Анбала и Веллера? — спросил Антон деловито, очевидно, намереваясь ликвидировать заодно и всех остальных Митькиных недругов.
— Да нет. Пока — нет. Но в жизни всякое бывает, — сказал Митька, вспомнив Папу.
— То есть, тебя заботят будущие враги. Которых пока нет, но — появятся.
— Ну, да.
— Хорошо. А что значит для тебя — драться?
Митька подумал.
— Чтобы меня не могли побить.
— Значит, для тебя бой — это самооборона, так?
Митька пожал плечами.
— Естественно. А как еще? Нападать что ли на кого-то?
— Нет, зачем. Оборона, так оборона.
Антон мгновение поразмыслил и предложил:
— Научись быстро бегать.
Митька скривился.
— Куда я побегу, — сказал он кисло.
— Некуда бежать? Тогда вооружись.
— Чем?!
— А возьми в руки что попало. Что-нибудь твердое. Или хлещущее. Или даже острое.
Митька помотал головой.
— Не поймут.
— Вот оно что, — пробормотал Антон. — Ты хочешь, чтобы твои враги тебя еще и понимали.
— Не враги, — возразил Митька. — Приятели.
— А они считают, нельзя вооружаться? Ну, тогда заведи себе союзников. Сколоти команду. Один за всех и все за одного. Или присоединись к кому-то.
— Я про это уже думал.
— И что?
— Не хочется. Яљ — кошка, которая гуляет сама по себе. А так — придется соблюдать какие-то правила.
— Э-э, брат! Да ты и так опутан всякими правилами. Убежать тебе нельзя, вооружиться нельзя; кстати, что надо быть независимым — это тоже правило. Тогда пожалуйся родителям, что для тебя в школе небезопасно. Они же тебя в школу отдали.
Митька удивился.
— Да родители и так, наверное, понимают. И что я им скажу?
— Скажи все, как есть.
— А как же омерта?
— Ах, омерта! — Антон клоунски вскинул руки кверху. — Ты тоже поклоняешься этой богине?!.
