Тибор Фишер - Идиотам просьба не беспокоиться
– В чем проблема?
– Vous etes злобно обиженные артисты, и сейчас будем рвать и метать, – сказал Ральф. – И крушить мебель. Джим, переведи ему.
Джим объяснил на французском, что мидии, к сожалению, сухие.
– Но мы же их поменяли, – сказал мужик на английском.
Джим объяснил на французском, что первые мидии были холодные, а эти – сухие.
– Они сухие. – Ральф взял в рот одну мидию и выплюнул ее на значительное расстояние для такого откровенно неспортивного человека. – Видите?
Джим подумал, что если кто-нибудь соберется ударить Ральфа, он не станет его защищать. Интересно, у Хьюго все деловые партнеры такие?
– Вижу, – сказал мужик по-английски. – Так вы хотите, чтобы вам их поменяли?
Джим сказал по-французски, что это было бы славно.
– Хорошо, – сказал владелец ресторана и, уже уходя, посмотрел на них так, словно хотел убедиться в правильности своих выводов.
– У вас есть болгарское вино? Красное? – крикнул Ральф ему вслед. Прошло еще двадцать минут. Наконец, прибыли очередные мидии. От них исходил густой пар.
– Ну? – спросил Джим.
– Слишком горячие, – сказал Хьюго, отложив вилку.
– Пойду чего-нибудь выпью, – сказал Ральф. – Ты мне составишь компанию, Джим?
– Почему бы и нет? – Быть может, прогулка его взбодрит.
– Мы через часик вернемся.
– Не торопитесь, – сказал Хьюго. – Я еще не просил счет.
Они прошли через пляж и поднялись на дорогу. Ральф потреблял немереное количество спиртного, и Джим никак не мог уразуметь, почему убежденные выпивохи так любят перемещаться из бара в бар. Если ты хочешь надраться, то зачем тратить время и силы на походы по барам, когда можно напиться в каком-нибудь одном месте?
Поблизости не обнаружилось ни одного бара.
– Пойдем туда, – сказал Ральф. – Кстати, у Елизаветы нет никакого бойфренда. Она разговаривала со своим сыном.
Стало быть, с сыном. Похоже на то. Эта суровая напряженность… Ему бы следовало догадаться. Всем матерям свойственен этот убийственный вид.
– А про отца что-нибудь знаешь?
– Да какой-то придурок. Обычное дело. Бросил ее, как только узнал, что она забеременела.
Минут через пять впереди показалось кафе. Но когда они подошли, бармен, который увидел их в окно, вышел из-за стойки и встал в дверях, загораживая проход, при поддержке свирепого вида повара, который весьма недвусмысленно вертел в руках здоровенный разделочный нож.
– Мы тебя знаем. Ты уходи, – его английский был вполне приличный.
Ральф растерялся.
– Может быть, вы меня все-таки впустите для начала, чтобы я своим отвратительным поведением заслужил, чтобы меня вышвырнули?
– Мы тебя знаем.
– Нет, не знаете. Я здесь в первый раз.
– Мы тебя знаем. Ты невежественный и злой.
– Эй, погодите. Можете обвинять меня в чем угодно: что я плохо катаюсь на лыжах, что я люблю концептуальное искусство, что я слишком много курю, – но только не в том, что я якобы невежественный. Я зарабатываю двести тысяч в год, и я перетрахал многих известных актрис.
– Уходи.
– Лиз Херли – раком. – Он изобразил соответствующие движения. – Я не шучу.
– Уходи.
Джим взял Ральфа под локоть. Он заметил, что у повара чешутся руки устроить показательное выступление по разделке мяса. Они поплелись обратно на пляж.
Когда они вернулись на виллу, там арестовывали Дерека. Он вышел в магазин и потерял ключи. Он не знал, когда все вернутся, и к тому же был зол на всех и вся и решил никого не дожидаться. Разбил окно и как раз сражался с сигнализацией – которую сам же и включил, уходя, и которая никак не желала отключаться, – когда приехала полиция. А Дерек почти не говорил по-французски.
Джим с самого начала отказался спать в одной комнате с Дереком, но теперь ему было по-настоящему страшно находиться с ним в одном доме. В своей слепой ненависти к Дереку он и не замечал, что тот – тип во всех отношениях неприятный и извращенный. Снайпер на неприступной башне. Уровень исчезающей двенадцатилетней девочки. Ярость Дерека была вовсе не праведным гневом психически здорового человека, это была ярость, которая будила тревогу и страх. Он заметил, что все остальные тоже встревожены, и им так же противно. У сочувствия тоже есть свои пределы. В качестве официального связного Дерека с внешним миром Ральф предпринял попытку завести разговор, но когда Дерек надулся и погрузился в мрачное молчание, Ральф только вздохнул с облегчением. Во всяком случае, было видно, что ему все равно. Быстрый прирост членов клуба Дереконенавистников весьма порадовал бы Джима, если бы он не был таким уставшим. У него не было сил даже на то, чтобы от души позлорадствовать.
Девушки ушли на кухню готовить ужин. Джим ничего не имел против. Он заметил, что Елизавета повесила лифчик от своего купальника на его кожаную куртку на вешалке в коридоре. Два предмета одежды очень уютно и даже интимно прильнули друг к другу. Что это – знак?
Джим не знал, что ему делать. То есть он знал. Шея болела так, что он с трудом поворачивал голову – диван рисовался в его воображении не местом, где спать, а откровенно омерзительным орудием пытки. Когда он во второй раз плюхнулся в кресло (у него даже не было сил, чтобы пройти через комнату), он твердо сказал себе: надо соблазнять Елизавету.
Его пробный панегирик Елизаветиным ногам не встретил с ее стороны никакого поощрительного отклика. Его хвалебная речь была искренней; у нее были самые красивые ноги, может быть, на всем пляже; странно – хотя его «послужной список» с женщинами не давал никакого повода, чтобы гордиться, – он всегда нравился решительным и сумасбродным женщинам. Женщины, которые смело встречают превратности судьбы, женщины, которые могут колоть орехи интимным местом, женщины, которые не боятся ездить автостопом на юге Франции в одиночку – они что-то в нем находили. Знать бы еще, что именно. Он не раз собирался задать этот вопрос, но все-таки не задавал, опасаясь, что тем самым он обнаружит, что сам не знает, какими именно привлекательными качествами он предположительно обладает, и что причина, почему он этого не знает, заключается в том, что – на самом деле – он ими не обладает.
Сейчас он мечтал об одном: как следует выспаться на просторной удобной постели с чистым бельем. Но ему это счастье никак не светило.
– Почему бы нам не сыграть в питейную игру? – предложил Ральф, который, что удивительно, был почти трезв.
– Потому что мы не алкоголики, Ральф, – сказал Хьюго, высыпая окурки из пепельницы в мусорную корзину.
Джиму было ясно, что Хьюго думает о работе; еще пять дней – и он снова в седле, переставляет фигуры по клеткам; заработавшись, забывает пообедать или мужественно выносит третью перемену блюд с унылыми и скучными деловыми партнерами из Японии, которые даже при двухнедельной усиленной подготовке не смогли бы сказать ничего забавного; приходит домой совершенно без сил, и его едва хватает на то, чтобы принять душ и упасть в кровать, а на выходных закупает продукты на всю неделю. Но Джим вернется во все это первым, может быть, без деловых партнеров из Японии, безусловно – без денег, и наверняка – в самом дурном настроении.
В конце концов деньги – сильнодействующее успокоительное. Деньги по крайней мере дают обособленность. Независимость. Джим представил себе Хьюго на пенсии: как он ест в дорогих ресторанах, ворчит на плохое обслуживание, как его пользуют самые лучшие доктора, как он каждое утро проверяет процентные ставки по своим сбережениям, охотится на распродажах, чтобы купить вино подешевле, вкладывает скромные суммы в культурные проекты, предметы искусства или антиквариат, чтобы было о чем поговорить на вечеринках. Джим знал, что лет через тридцать – если он доживет – он будет толкаться в какой-нибудь букмекерской конторе, пытаясь поймать удачу, будет читать газеты в публичных библиотеках, чтобы сэкономить наличность и посидеть в тепле. Впереди маячила такая беспросветная чернота, что ему просто не оставалось ничего другого, как только прибегнуть к одной детской хитрости: сделать вид, что ее там нет, черноты.
Почему бы им не устроить оргию в бассейне? Тогда хотя бы можно будет сказать, что жизнь прожита не зря.
Джим внес свой вклад в приготовление ужина: оттащил ножи и вилки на стол в саду и убедился, что стульев хватает на всех. Дерек молча встал у плиты на кухне, действуя девушкам на нервы. Катерина с Елизаветой и он поглядывали друг на друга с нескрываемой неприязнью, пока он демонстративно варил себе яйца и намешивал некое подобие соуса карри. Потом Дерек разложил маленький столик для пикников в непосредственной близости от большого стола, принес себе вилку с ножом и салфетку и уселся за ужин, спиной ко всем остальным, со скучающим видом разглядывая цветочки, как будто он был совсем один. На закуску у них были креветки под майонезом, потом – сочная телячья печень с кусочками хрустящего бекона и вкуснейший салат из фиалок. А Дерек так и кушал свои яйца вкрутую в гордом одиночестве за отдельным столом.
