Донна Тартт - Щегол
— Да, он самый.
— Так, — он с грубой, безыскусной простотой скрестил на груди руки, и я мельком вдруг увидел другого Хоби: не антиквара в пошитых на заказ костюмах, а копа или крутого священника, которым он мог бы стать в Олбани, в своей прежней жизни.
— Ты его знаешь? Кто он такой?
— Ох, — Хоби неуклюже похлопал себя по нагрудному карману, искал сигареты, которые тут было запрещено курить.
— Ты его знаешь? — настойчивее повторил я, то и дело поглядывая в сторону бара, где сидел Хэвисток.
Иногда, если речь заходила о щекотливых вопросах, из Хоби трудно бывало что-нибудь вытянуть — он часто менял тему, умолкал, выражался очень обтекаемо, и для расспросов не было места хуже, чем битком набитая комната, где нас то и дело мог прервать какой-нибудь общительный гость.
— Ну, не то чтобы знаю. Я с ним сталкивался. Что он здесь делает?
— Друг невесты, — сказал я таким тоном, что получил в ответ изумленный взгляд. — А ты его откуда знаешь?
Он быстро заморгал.
— Ну, — как-то неохотно начал он, — как его на самом деле зовут, я не знаю. Нам с Велти он представился как Слоун Грискэм. Но по-настоящему его зовут как-то совсем не так.
— А он кто?
— Визитер, — сухо ответил Хоби.
— Понятно, — ответил я, растерянно помолчав.
Визитерами антиквары звали мошенников, которые втирались в доверие к старикам, чтобы выманить у них ценные вещи, а то и попросту ограбить.
— Я… — Хоби покачался взад-вперед, смущенно отвел глаза. — Ему тут раздолье, это уж точно. Первоклассный пройдоха — и он, и напарник его. Эта парочка — хитрее черта.
К нам, ослепительно улыбаясь, пробирался лысый мужчина с пасторским воротничком, я сложил руки на груди и попытался встать от него в сторонке, перекрыть ему подход, надеясь, что Хоби его не заметит и не свернет свой рассказ, чтоб его поприветствовать.
— Люциан Рейс. По крайней мере представлялся он так. О, та еще была парочка. Понимаешь, Хэвисток, или Слоун, или как он там сейчас себя называет, обычно убалтывал старушек, да и старичков тоже, узнавал, где они живут, заходил в гости… отлавливал их на благотворительных обедах, на похоронах, на аукционах по продаже американского искусства, везде, где только можно. В общем, — он глядел в свой бокал, — в гости он заходил вместе со своим милейшим другом, мистером Рейсом, и пока он отвлекал старичков… правда, они ужас, что творили. Брали драгоценности, картины, часы, серебро, все, что плохо лежало. В общем, — добавил он другим тоном, — это было давно.
Мне так хотелось выпить, что я с трудом отводил взгляд от бара. И уже заметил, как Тодди показывает на меня пожилой паре, которые выжидающе мне улыбались, похоже, собираясь приковылять и познакомиться, но я упрямо повернулся к ним спиной.
— Старичков? — переспросил я, надеясь, что удастся выжать из Хоби что-то еще.
— Да, должен сказать, что их жертвами становились совсем беспомощные люди. Да каждый, кто их на порог пускал. И у многих стариков ведь и не было особо ничего, таких они обчищали в один заход, но если уж в доме было чем поживиться… Ооо, тут уж они неделями могли слать корзины с фруктами, вести задушевные беседы, по ручкам их похлопывать…
Священник, пастор, или кто он там, увидел, что я занят, дружески махнул рукой — попозже, мол! — протиснулся дальше, и я с благодарностью улыбнулся ему в ответ. Это тот самый, что ли, англиканский священник, отец как-его-там, который и должен будет нас поженить? Или какой-нибудь католический священник из церкви Святого Игнатия Лойолы, куда зачастила миссис Барбур после смерти Энди и мистера Барбура?
— Очень, очень они ловкие. Иногда притворялись оценщиками мебели, предлагали свои услуги бесплатно, под этим предлогом и проникали в дом. И совсем уже гнусь — это в случае с лежачими стариками, с маразматиками, — когда они дурили сиделок, притворяясь членами семьи. Но все-таки… — Хоби покачал головой. — Ты ел что-нибудь? — спросил он, по голосу слышно — меняет тему.
— Да, — соврал я, — спасибо, а если…
— О, прекрасно! — сказал он с облегчением. — Там вон есть устрицы и икра. И эти штучки с крабом тоже вкусные. А то ты так и не зашел пообедать. Я тебе оставил в холодильнике тарелку тушеной говядины со стручковой фасолью и салатом, она так и стоит нетронутая…
— А вы с Велти какое к ним отношение имеете?
Хоби заморгал.
— Что, прости? — рассеянно переспросил он. — А, — он кивнул в сторону Грискэма, — к нему-то?
— Да. — Вся комната сияла так празднично — свет, зеркала, полыхает огонь в каминах, сверкают люстры, что у меня было кошмарное чувство, будто меня окружили со всех сторон, будто за мной следят отовсюду.
— Ну! — Он отвернулся: в буфет как раз снова принесли полную чашу икры, и он уже было направился туда, но потом все-таки передумал. — Он как-то раз заявился к нам в магазин, хотел продать кучу украшений и серебра, давным-давно это было. Говорил, мол, это все ему по наследству досталось. Только вот там была солонка, старинная, очень редкая, и Велти ее узнал, потому что он знал даму, которой он эту солонку продал. И знал, что ее обжулила парочка визитеров, которые обманом проникли к ней в дом, сказав, что собирают старые книги — на благотворительность. В общем, Велти взял у него эти вещи на продажу, а сам позвонил той старушке и в полицию позвонил тоже. Что до меня, то я… — Он вытащил из кармана носовой платок в цветочек — из «Либерти», промокнул лоб, голос у Хоби стал такой тихий, что слышал я его с трудом, однако не решался попросить, чтоб говорил погромче. — Года за полтора до этого я у этого же парня купил наследственное имущество, мне бы догадаться, что тут что-то нечисто, но… придраться было не к чему вроде бы. Новехонькое здание в Ист-Сайде, на Восьмидесятых… посередине комнаты свалена чудная подборка предметов американского искусства: ящички для чая, часы-банджо, фигурки из китового уса, виндзорских стульев столько, что хватит на целую школу, но — ни ковриков, ни дивана, ничего такого, на чем можно было бы есть или спать — в общем, ты бы, наверное, сразу все понял. Не было там ни наследства, ни тетки. Он просто подснял эту квартиру, чтоб хранить там наворованное. А все потому — это-то и сбило меня с толку — что я был уверен, будто он тоже торговец, потому что тогда у него был свой магазинчик, так, лавочка даже, всамделишный закуток прямо на Мэдисон, недалеко от того места, где был «Парк-Бернет», симпатичное такое местечко, открывалось по предварительной договоренности. «Антиквар Шевалле». Там у него были первоклассные французские вещицы — не по моей части. Как ни приду, там вечно было закрыто, я всегда в окна заглядывал. Что это его магазин, я узнал только тогда, когда он мне позвонил насчет того имущества.
