Валерий Залотуха - Свечка. Том 1
– Постой, отец… – обратился о. Мартирий к брату во Христе. – Почему же не прояснить. Значит, ангелов нет, потому что их не видно, души нет, потому что хирурги не обнаружили, а Бога нет, потому что…
– Нет! – обрадованно закончил Марат Марксэнович.
– Нет, – удовлетворенно кивнул о. Мартирий. – Но как же вы, гражданин Челубеев, можете отрицать то, чего нет? На нет, как говорят, и суда нет, а вы всё: «Бога нет, Бога нет!» – тут поневоле закрадывается сомнение.
Сказанное произвело на православных впечатление.
– Боже, как просто! Как все просто, – прошептала Светлана Васильевна и даже обхватила руками голову.
«Всё… – мелькнуло в ослабевшем челубеевском мозгу, но он тут же взял себя в руки. – Спокойно, Марат, без паники. Сейчас скажу… Сейчас…»
– А все очень просто: вы утверждаете, я отрицаю, – объяснил он и облегченно выдохнул.
– Да ничего мы не утверждаем, – спокойно возразил о. Мартирий. – Утверждать, что Бог есть, это как говорить, что воздух прозрачный…
– А сахар сладкий-нат! – вставил свое толстяк.
– А вода мокрая! – выкрикнула Людмила Васильевна так, как будто большое физическое открытие сделала.
«Тебя-то кто спрашивает, курица», – зло на нее зыркнув, подумал Челубеев и встретился глазами с женой.
Она смотрела на него, скорбно качая головой.
«А ты, Марат, – дурак» – такой горестный вывод делали ее глаза, и это оскорбляло больше всего.
«Стрелять не стану – удавлю! Сегодня же ночью удавлю», – окончательно решил Марат Марксенович.
– Так что, гражданин Челубеев, мы не утверждаем, а всего лишь подтверждаем, – закончил о. Мартирий. – Жизнью своей и своим в ней служением.
– Утверждаем, подтверждаем, какая разница? – отмахнулся Челубеев. – Вы мне тогда скажите, что было первым: яйцо или курица? – обращался он теперь не только к священнослужителям, но ко всей противоборствующей стороне.
– Яйцо! – тут же ответила Людмила Васильевна.
– Курица! – не согласилась с ней Наталья Васильевна.
Челубеев хмыкнул. Это была старая домашняя заготовка, и она сработала. Надо было врага запутать, и это наконец удалось.
– А-а, не знаете! – засмеялся он и погрозил православным пальцем.
– Никак! – не согласился о. Мартирий. – Бог был первым. Он все на свете создал, если не ошибаюсь, в третий день творения… – Монах вопросительно посмотрел на Наталью Васильевну как на знатока Бытия, и та подтвердила кивком головы, сделавшись в одно мгновение важной и значительной: мол, не ошибаетесь, именно в третий день это и было, а о. Мардарий закивал так, будто сам при этом присутствовал и, может быть, даже держал в руках ту курочку, щупая ее на предмет яичка.
– И она снесла яичко-нат! – радостно закончил он.
– Боже, как просто, как все просто! – вновь вырвалось у Светланы Васильевны откуда-то из душевных глубин.
Казалось бы, поражение, окончательное поражение, но с Челубеева опять как с гуся вода – засмеялся, переводя все в шутку:
– После того, как петушок ее потоптал! Ничего вы мне не доказали, ни в чем меня не убедили!
– Мы тебя не убедили, Марксэныч, а ты нас и подавно! – совершенно неожиданно заговорил Шалаумов, интонацией, глазами и лицом показывая, что всему должен быть предел.
– Точно! – рубанул ладонью воздух Нехорошев, обозначая существование того самого предела.
Людмила Васильевна и Наталья Васильевна посмотрели на своих супругов удивленно, но с явным одобрением.
– Вот вам к вашей иконе еще одно чудо – немые заговорили! – хохотнул Челубеев и персонально обратился сначала к Шалаумову, а потом к Нехорошеву: – Лично тебе, Геннадий Николаевич, и тебе, Николай Михайлович, я сейчас продемонстрирую данный предел. Влеплю вам по выговорешнику за развал работы и соответственно премии лишу по итогам года!
Услышав это, Шалаумов с Нехорошевым растерялись и вмиг сникли. Удивление и даже гордость за них в глазах их жен сменились досадой и негодованием. «Ну кто вас просил рты открывать?» – читалось в осуждающем взгляде Людмилы Васильевны и Натальи Васильевны.
– Римлянин, – качая головой, едва слышно прошептала Светлана Васильевна и повторила это слово так, что его услышали все. – Рим-ля-нин! – В голосе челубеевской жены причудливо смешивались изумление и возмущение, но, как в самом начале дискуссии, Марат Марксэнович поднял руку и тем же тоном заговорил:
– Не римлянин! Не римлянин, а русский человек, для которого дороже всего на свете правда! Да успокойтесь, получите вы свою премию. Это я для примера сказал. А пример заключается в том, что я в бога не верю, а вы верите, но делать будете то, что я, неверующий, вам скажу. Потому что вы все тут находитесь подо мной!
– Марат, – попробовала остановить его Светлана Васильевна, но, в данном контексте, зря.
Челубеев ткнул в ее сторону пальцем и хмыкнул:
– А ты и подавно подо мной! И днем, и ночью, между прочим…
Светлана Васильевна прижала ладонь ко рту, закрыла глаза и безмолвно замерла.
Стало тихо. Кажется, у всех было такое чувство, что разговор зашел в окончательный тупик, однако Челубеев так не думал. По тактике и стратегии боя перед последним решающим наступлением надо сделать вид, что собираешься отступить, перед рывком вперед сделать шаг назад, и Марат Марксэнович его сделал.
– Ну, допустим! – воскликнул он и, замерев, замолчал.
В детстве у Челубеева была любимая книжка под названием «Занимательная математика», автор – Перельман[45]. Книжка давно потерялась, и больше такой он никогда не видел, но фамилию автора не забудет никогда и, разбуди Марата Марксэновича посреди ночи и спроси: «Кто автор “Занимательной математики”?» – без раздумий ответит: «Перельман!» Маленький Марат особо выделял в книге одну страничку, а на ней одну задачку, в которой доказывалось, что дважды два пять. Деталей, арифметических расчетов Челубеев уже не помнил, но помнил главное. Доказательство начиналось со слова «допустим». Допустим, говорил автор, что два это не два, а, допустим, полтора – что-то в этом роде. Допустим, а дальше все пошло, как по маслу, – легко и убедительно доказывалось то, что всегда представлялось невозможным, ох и ловок этот Перельман! В наше смутное время на своем доказательстве он сделал бы большие деньги, но в советские, в этом плане правильные, времена после демонстрации фокуса обязательно следовало его разоблачение, чтобы ни у кого сомнений в законности материального мира не возникало, вот и товарищ Перельман на следующей странице вынужден был объяснить читателям, как это у него вместо положенных четырех вышло пять. А фокус заключался в том самом слове. Математика – наука точная, здесь невозможен и малейший допуск: два это только два, и именно поэтому дважды два всегда только четыре. Для кого – мимолетная головоломка, математическая шутка, для Челубеева данное доказательство стало жизненной установкой.
