Валерий Залотуха - Свечка. Том 1
– Какое звание?! – первым не выдержав, прокричал из толпы невидимый Шиш.
– Почетный говночист России.
Чушки ахнули, ухнули, заржали.
– Сам-то! – запоздало завопил Шиш, проявляя в серой человеческой массе свою красную от возмущения моську. Чушки заржали еще громче, но Игорек даже не улыбнулся.
– Сами перед Хозяином об этом ходатайствовали, заявление ему писали, а теперь ржете…
– Кто? – не поняли вонючие и перестали смеяться.
– Вы?
– Мы?!
– Да вот же – подписи ваши. И первая – Жила.
– Моя? – Жилбылсдох взял листок, подошел к висящей у входа лампочке, глянул и тут же отверг подобное предположение.
– Не моя!
Обиженные приблизились, сгрудились вокруг бригадира, заглядывая в листок, выискивая «свою» подпись.
– Не моя!
– И не моя тоже!
– Я не так расписываюсь! – возмущенно затараторили чушки.
Не нашлось ни одного человека, который бы признал подпись своей. Этому Игорек не удивлялся. Он удивлялся тому, что никто до сих пор не поинтересовался, под каким же текстом стоит его грубо подделанная подпись. Но надо было ковать железо, пока горячо.
– А как вы докажете? – обратился он ко всем обиженным, глядя на их бригадира.
– Что докажем? – До Жилбылсдоха по-прежнему не доходило.
– Что подписи не ваши.
– Да так и докажем…
– Как?
– Можем показать, как мы расписываться умеем?
– Ну давай, – равнодушно пожал плечами Игорек.
В большинстве своем малограмотные, а то и неграмотные вовсе, чушки очень любили расписываться, подписями своими гордились, и, попадись кому ручка или карандаш, а в придачу бумажка, он тут же начинал свою фамильную финтифлюшку выводить, любуясь на ходу и тренируясь на будущее – мало ли где, когда и по какому поводу придется расписаться. (Замечено – чем мизерней человек, тем величественней его подпись.)
Игорек положил папку на чью-то услужливо подставленную спину, дал ручку и велел каждому расписаться напротив подписи в заявлении. Первым расписался бригадир, вторым подошел Шиш, который вконец осмелел, поняв, что Игорьку сейчас не до мести за невыполненное поручение. Кстати, две первые подписи перещеголяли все остальные по числу завитушек и стремительно рвущихся вверх линий – такие фамилии, как Герберсдорф и Шишиморов, требовали к себе творческого отношения. Но, глядя на расписывающихся чушков с вытаращенными от усердия бельмами, открытыми, дурно пахнущими пастями и ржавыми язычищами, Игорек вдруг с ужасом ощутил, что операция «Левит» находится на грани провала. Среди всего этого человеческого сора не было ни одного, кому он мог бы доверить переписывание библейского текста.
– А теперь я вам прочитаю, что здесь у вас написано, – сочувственно проговорил Игорек.
Чушки мгновенно осознали собственную оплошность, восхищенно глядя на Игорька, подобострастно заматерились. Он усмехнулся и, посматривая в листок, заученно произнес текст заявления.
Чушки потрясенно молчали.
Жилбылсдох кашлянул в кулак и заговорил:
– Степана мы, конечно, помним и память о нем чтим, но зачем нам «степановцами» называться – не понимаю… – Недоумение было в глазах бригадира.
– Нам и жилбылсдоховцами быть хорошо! – крикнул Шиш, и все засмеялись. Слово это – «жилбылсдоховцы» – звучало впервые, но всем понравилось. Вроде как чапаевцы.
Жилбылсдох смутился, но продолжал недоумевать.
– Кто ж такое мог написать?!
– 21-й отряд, – насмешливо глядя, ответил на этот вопрос Игорек.
– Мы не писали.
– А подписи чьи? – спросил Игорек, помахивая листком, и засмеялся. И до обиженных наконец дошло, как ловко Игорек их развел, и они тоже засмеялись, указывая пальцем друг на дружку.
Самым любимым словом Игорька в последнее время было слово «массы».
Всех находящихся в поле зрения людей он разделял на три категории, на три массы.
Первая в его табели о рангах масса именовалась народом, и к ней принадлежало лагерное мужичье, рабочая скотина, быдломасса.
Массу номер два он называл рвотной и причислял к ней умников вроде Рубеля, Хозяйки или секретарши Юлечки. Все они считали себя умными, не понимая, что ум сам по себе еще ничего не значит.
Третья масса была каловой, и именно с ней приходилось сейчас общаться.
– Хозяин сказал: «Найди автора живого или мертвого».
Чушки вмиг тоже посерьезнели, Жилбылсдох развел руками, мол, где же мы тебе его найдем?
– Сколько у тебя сейчас народа? – обратился к нему Игорек.
– Около сорока.
– А точно?
– Точно – тридцать восемь.
– С тобой или без тебя?
– А какая разница?
Игорек усмехнулся.
– Я в приемной у Челубеева список твоего отряда смотрел, там двадцать один человек.
Жилбылсдох, усмехнувшись, сплюнул.
– Везде бардак… Двадцать один только здесь, остальные на других объектах.
– А подписей в заявлении семнадцать.
– Так там у тебя внизу «и дэрэ» написано.
– Ну и где они?
– Кто?
– И дэрэ.
– А, – понял бригадир, и, усмехаясь, ткнул пальцем в дощатый пол.
Теперь не понял Игорек.
– Да там чурки, чего они написать могут. Работают… – равнодушно проговорил Жилбылсдох.
– Прикажи, чтоб поднялись.
Жилбылсдох коротко глянул на Игорька и дал команду. Кто-то, кажется Хомяк, наклонился и сипло прокричал в вырезанную в толстой доске круглую дыру. Чуть погодя из нее показалась голова восточного человека. В узких его глазах стоял немой непереводимый вопрос.
– Вылезайте, черти нерусские! – закричали со всех сторон, и еще через минуту один за другим наружу вылезли требуемые Игорьком лица через прорезанный сбоку люк.
Они были грязные, вонючие, неотличимые друг от друга и смотрели одинаково приветливо.
– Как же они там пролезали? – высказал брезгливое удивление Игорек.
– Эти где хочешь пролезут. – засмеялись обиженные. – Такие черти нерусские!
– Двадцать, – сообщил Игорек Жилбылсдоху.
– Двадцать, – согласился тот.
– А ты сказал – очко…
– Тьфу ты! – плюнул в сердцах Жилбылсдох. – Забыл! Там этот, как его, я про него все время забываю… Самый последний…
– Позови.
– Сам позови.
– Почему я?
– А почему я?
– Ты староста или кто? – прямо спросил Игорек Жилбылсдоха, и, подумав, тот так же прямо ответил:
– Потому и староста, что не даю приказов, какие не станут выполняться. Это тебя там назначали, а меня тут выбирали. У нас демократия.
Игорек внимательно посмотрел на Жилбылсдоха – шутит он или всерьез. О. Мартирий говорил недавно во время проповеди: «Это в аду демократия, а в раю иерархия и порядок». Игорек тогда не понял, а теперь стало понятно. «Добро пожаловать в ад?» – спросил он сам себя.
– А он не цыган?
