Нурбей Гулиа - Приватная жизнь профессора механики
Но с каждым часом сообщения по радио были всё оптимистичнее, всё радостнее. Вскоре заработало и телевидение, закончив трансляцию Лебединого озера. Хорошо потом выразился Зиновий Гердт: 'Больше я никогда не пойду на этот балет!'
Двадцать первого августа стало ясно, что ГКЧП проиграл. Дождь прекратился, светило тёплое солнце, весёлый и оживлённый народ сновал по центру Москвы. Лозунги и стишки на тему дня виднелись на стенах зданий.
- Забил заряд я в тушку Пуго! - прочёл я на стене дома на Арбате.
Бедный Пуго - это был единственный человек чести из этого протухшего заживо ГКЧП. Он покончил жизнь самоубийством, осознав, что проиграл. За что только жену свою тоже застрелил - непонятно! Остальных, кого в постели нашли пьяными по-поросячьему, кого в бане - в таком же состоянии. Послали самолёт за Горбачёвым, героем этого рейда был Руцкой. Привезли бледного от страха Президента с семьёй.
- Как чувствуете себя на советской земле? - первым делом обратился к нему корреспондент с микрофоном.
- А что, Крым уже не советская земля? - осторожно поинтересовался Горбачёв, и корреспондент извинился. Как в воду глядел Президент!
Потом были огромные демонстрации, пьянки, митинги. После затхлой советской жизни это было совершенно незнакомое нам чувство свободы, вседозволенности, что ли. Народ был пьян даже без вина. На митингах, в толпе, люди были вежливыми и предупредительными друг к другу - чувствовалось, что это собрались единомышленники. Врагов в толпе не было!
Враги были на Старой площади в ЦК КПСС. Я видел лица этих людей, когда их выпускали из зданий ЦК. Шли они сквозь узкий проход в толпе, и каждый из толпы готов был плюнуть в проходящего. Лица были с мёртвыми, но, тем не менее, полными ненависти глазами. Потом ожили, гады, даже миллионерами заделались некоторые. Не идеи руководили ими в советское время, а, простите, расчётец!
Но и среди победителей были люди разные - откуда же взялись 'демократы', обворовавшие своих же сторонников, присвоившие бывшую 'социалистическую' собственность?
Атеисты говорят, что Бога нет, и он обществу не нужен. Кант же считал, что даже если невозможно доказать существование Бога, он необходим для нравственности людей, для их нормальной жизни. И с какой бы толстой свечкой не стоял в церкви 'новый русский', или просто ворюга, обобравший своих же близких, я не поверю, что это верующий. А иной, может, в церкви и раза не был, а в душе его жив нравственный закон, о котором говорил Кант. А говорил Кант, что его удивляют две вещи - звёздное небо над головой и нравственный закон внутри него!
Жаль, не часто встретишь таких людей, как Кант! 'Нет больше турок, остались одни проходимцы!' - как орал с минарета небезызвестный Тартарен из Тараскона.
А жиденькая цепочка функционеров из ЦК КПСС, всё текла и текла сквозь толпу, унося свои пожитки - сменную обувь, какие-то папки, телефонные аппараты, посуду.
- Через несколько часов перестанет существовать КПСС - эта преступнейшая из организаций за всю историю! - громко вещал через мегафон из милицейской 'Волги' голос демократа Сергея Юшенкова.
- Да, стоит жить на свете, хотя бы для того, чтобы услышать такие слова открыто, не шёпотом на кухне! - подумал я.
Увы, конечно же, демократии в современном смысле слова у нас не получилось. Уж очень силён был в нас советский менталитет - 'совок', как его грубо, но совершенно справедливо называют. Ещё Маяковский писал так про разграбление барских усадеб крестьянами:
- 'Тащь в хату пианино, граммофон с часами!'.
Тащили предметы, совершенно не нужные в быту, а уж если речь заходила о деньгах: Вот и хапают наши демократы эти денежки у 'своих же ребят', без всякой демократической совести! Но будем думать, что если мы всё-таки пойдём по цивилизованному пути развития, то лет так через двести-триста станем всё-таки нормальной демократической страной. Да ещё с российским колоритом!
Венчание и свадьба
Рассыпался СССР, начались реформы Егора Гайдара. Инфляция была сумасшедшей, мы никак не могли привыкнуть к ценам. Зарплаты отставали от уровня цен, их индексировали, но недостаточно. Молодёжь, чувствуя, что пахнет палёным, навострила лыжи за кордон.
Первым из моих учеников рванул на Запад - в США Ося Юдовский. За ним уехал один из моих учеников - Павел, аж в Австралию. Следующим был Володя - мой аспирант, недавно защитивший кандидатскую диссертацию. Он уехал на стажировку в Германию и остался там. Защитив докторскую диссертацию, исчез из моего поля зрения Моня. Он уволился из ИМАШа, перестал заниматься наукой, ушёл в коммерцию. И исчез - не звонил, не отвечал на звонки. Поговаривали, что и он смотался на Запад:
Мы с Сашей осуждали такие поступки наших близких коллег, но задержать их не могли. Ни денег, ни перспектив - ничего не было для этого. К этому времени я, уже заведующий кафедрой 'Детали машин', 'сколотил' свою научную школу и жил нормальной жизнью зрелого учёного. У меня были любые специалисты: теоретик высшего класса - Моня, хитроумный изобретатель - Ося, блестящий конструктор - Саша, деловой человек - Володя, и универсал - Павел.
И вот я лишаюсь их, одного за другим. Вся надежда на Сашу. Он поступает в докторантуру и начинает спешно готовить докторскую диссертацию. Потом вдруг остывает к науке и отдаляется от кафедры, от меня. Я звоню ему, не даю покоя, требую объяснений. Наконец обращаюсь за разъяснениями к Тамаре Витольдовне. И она признаётся мне, что Саша все дни изучает английский язык - навострил лыжи в Канаду. Я почувствовал себя капитаном тонущего корабля, с которого сбегает на шлюпках вся команда, да и не только она, но и корабельные крысы:
Разговор начистоту только обострил ситуацию - здесь (в России, то бишь), нет будущего, перспектив. Кафедра, которую я хотел 'передать' Саше после защиты им докторской, ему и даром не нужна. Что он с ней будет делать, если денег не платят?
- А как же твой учитель, как же я? - запаниковал ваш покорный слуга, - меня что, подыхать здесь оставляете, гады?
- Нурбей Владимирович, я открою вам военную мудрость - из окружения выходят по одному! - поучительно сказал мне Саша. - Да, вы учили меня уму-разуму, но и я вносил свою посильную лепту в наше общее дело. Разве не так? И я чувствую себя свободным в своих поступках!
- А что тебя в Канаде, ждут, что ли? - напрасно пытался я испугать Сашу.
- Нурбей Владимирович, - пристально глядя мне в глаза, отвечал Саша, - когда вы 'правили' мою биографию в отделе кадров, чтобы я мог поступить в аспирантуру, вы же знали, что я еврей?
- Какой ты еврей, окстись, я же сделал тебя русским, я крестил тебя, наконец! - взмолился я.
- Ну и получился я евреем-выкрестом, а это ещё хуже, чем обычный еврей. Вот по еврейской линии у меня и обнаружились родственники в Канаде, и они зовут меня!
- Боже, а ведь он прав! - холодея от убийственной правды, подумал я. - Ведь и Ося, и Володя, а теперь и Саша - ведь я знал, что они евреи! Но я заставлял забыть их самих об этом, 'правил' им биографии, крестил, внушал принципы великорусского шовинизма! И вот - в трудный момент всё стало на свои места - природу не обманешь! Точно как у моей второй жены Ольги, притворявшейся всю жизнь француженкой!
И попался на это я, цитирующий Фейхтвангера близко к тексту! Как я не оценил предостережения великого писателя, знавшего евреев не понаслышке! А теперь они все оставили меня на тонущем корабле - одного! Ради денег, ради сытой жизни - не ради науки, которой там они и не собирались заниматься! Ой вэй, горе мне, горе! - чуть не запричитал я, как старый, брошенный своими детьми еврей.
А почему же, собственно, я - один? - спросил я сам себя. - А Тамара? Она-то пока со мной и, видимо, бросать не собирается, если не бросила даже под страхом СПИДа. И евреев у неё в роду нет: из нерусских - одни болгары. Всё - надо скорее жениться, даже венчаться, чтобы не ушла, не бросила одного, как мои ученики!
Я был в панике. Потом, гораздо позже, я понял, что отпуская учеников по свету, я как бы разбрасываю свои, простите, семена на, простите, унавоженную почву, и, дав всходы, они прославят меня на чужбине. Получается патетически, но это, в принципе, так. И в разговоре упомянут - вот, был, дескать, у меня мудрый учитель, он так-то говорил, и так-то делал! И в статье отметят, и в лекциях, в докладах, в отчётах - вот и будет обо мне знать и говорить в далёкой стране 'всяк сущий в ней язык'.
Ученики потом звонили мне из своих стран, рассказывали о своих успехах, поздравляли с днями рождений. Ося Юдовский прислал даже свою фотографию среди снегов Аляски - скучает, поди, по нашим морозам! Они-то, наверное, читают мои труды и радуются - дескать, жив ещё старый разбойник! А я всё жду - когда кто-нибудь из них получит Нобелевскую (или 'шнобелевскую', как любил шутить Ося Юдовский) премию. Или станет гендиректором концерна 'Дженерал Моторз', чтобы внедрить там мои коробки передач. Или миллиардером, чтобы подарить старому учителю, хоть одну тысячную долю своего состояния, а мне больше и не надо!
