Грандиозное приключение - Бейнбридж Берил

Сент-Айвз говорил: какое счастье, что он все-таки не попросил Мередита ее уволить. Слава тебе Господи, не взял на душу греха. Но ведь он собирался, просто руки не дошли, значит, виновен в намерении. Дотти отвечала, что он напрасно терзается, тем более учитывая, что он методист, а у них хоть все грехи разложены по полочкам, но как — разобраться мудрено.

Сама она ужасно изнервничалась, прямо извелась за те десять минут в кабинете Розы Липман, когда помогала раздевать Дон и засупонивать в уличную одежду. Так Дон могла сойти за зрительницу. Лично Дотти казалось, что бедняжку надо бы оставить до «скорой помощи» в будке, вместо того, чтоб Джордж волок ее через площадь под старым одеялом к пожарному лифту, но Роза ее убедила, что следовало избежать скандала любой ценой.

Письмо было краткое, без знаков препинания.

«Милый Свин у меня ни денег ни работы ни друзей вы с девчонкой можете радоваться Аве Цезарь а это тебе пользуйся на память обо мне»

Бонни бросил зажигалку в фарфоровую вазу в горке реквизитной, письмо сжег. Потом помыл руки.

*

Рождество надвигалось, и соответственно изукрашивались витрины. Ангел у Джорджа Генри Ли осенял серебром своих крыл простертых на ватном снегу трех волхвов. Двадцатиметровая елка, дар жителей Стокгольма в благодарность за гостеприимство, оказанное во время войны шведским морякам, прибыла в Док и была торжественно встречена лордом-мэром. В четверг посреди утренника оркестр Армии спасения грянул на площади рождественский гимн, и Роза выслала пожертвование с просьбой отойти подальше.

Дома дядя Вернон шарил в ящиках с бельем под лестницей, обтряхивал пыльный серпантин, цветные бумажные цепи. Красные настольные лампы увешал мишурой. Лили ее содрала. Она вся обтрепалась, висела криво, была подпаленная, Лили сказала, что мишура — пожароопасная вещь.

— Праздник же, — не унимался он. — Как-никак, Рождество.

Но она намекала, что не каждому нравится, чтоб ему про этот праздник напоминали.

— Некоторым, — сказала, — лучше бы вообще это все проспать.

По ее лицу он заключил, что среди таковых она числит себя. Решив обидеться, он тут же выскочил из дому и хотел, чтоб ей насолить, купить елку, но потом вспомнил, что ближе к делу можно будет достать подешевле.

Не одной Лили действовала на нервы праздничная колбасня. Елки, свечки, шныряющие из магазина в магазин покупатели, пакеты в блестящих обертках, дети, выстраивавшиеся в очередь к Санта-Клаусу. Вифлеемская звезда на крыше у Блэкера, под которой толпились зеваки и ахали, глядя, как обегают шесть лучей и взрываются в потухающем небе огни, окончательно портили настроение Стелле. Стоит ли жить, не говоря уж — праздновать Рождество, когда Мередит на нее не обращает внимания?

Он к ней переменился, она заметила, как только они начали репетировать в театре. Четыре утра подряд она проторчала на сцене, выставляя вперед блокнот, ожидая его указаний, и, не дождавшись, смотрела, как дымок его сигареты вьется над опрокинугыми стульями, и сама будто улетала, таяла во тьме. «Меня отвергают, — думала она. — Я теперь — душа в чистилище».

Он и не думал с ней заговаривать, когда она ему приносила кофе. Благодарил, конечно, вежливо, но улыбка была такая, что не подступиться. Когда она его обгоняла на лестнице, он смотрел на нее так, как будто не совсем ее узнает. Она понимала, конечно, что он перегружен. Рабочие сцены шумели, что их загоняют, как лошадей. Джордж сплошь да рядом являлся в плотницкую рубить пиратский корабль ни свет ни заря. Он-то, например, работу свою любил. Готов был до седьмого пота работать, раз сдельно платили. Только вот закавыка — Роза Липман жалась, говорила, что они превышают смету. Он бы лично принанял еще рабочих, по одному на каждый трос. А она уперлась: на какие шиши? Тогда он сказал, что снимает с себя ответственность. Чуть что, трос может лопнуть, как струна у скрипки, и вместо полета человек без подстраховки сверзнется вниз.

Грейс Берд передавала, что Роза недовольна Мередитом, зачем, мол, замахнулся на две такие постановки подряд. На ее взгляд, это была промашка. Не очень-то ее удовлетворяли и сборы за «Цезаря и Клеопатру». Оно, конечно, похвально — нести культуру в массы, но когда массы кажут мероприятию спину, отдуваться приходится акционерам. Эдак Мередит сглотнет весь годовой бюджет меньше чем за четверть сезона.

Когда Дотти и Бэбз неуважительно отзывались о Мередите, Стелла прикусывала язык. Зато Джеффри доставалось.

— Он такой ранимый! — орала она, когда Джеффри ей рассказал про то, как Мередит смылся якобы в оркестровую от безработного актера, которому назначил свидание. — Он не любит огорчать людей.

— Хорошо, — нашелся Джеффри. — Но тогда зачем же, во-первых, он с ним уславливался?

Они сидели в кафе-кондитерской, дожидаясь, пока можно будет забрать краску и скипидар, заказанные художником со склада Хаггерти на Сил-стрит. Договаривались еще на утро, но Хаггерти звонил в театр и сказал, что у него сломался фургон. Заказ до сих пор не разгружен.

Они разделили пончик и препирались, чья часть больше.

— Да ешь ты все, — вдруг сказала Стелла. — Мне так тяжело, что не до еды.

— А из-за чего? — спросил Джеффри, поспешно уминая обе части, пока она не передумала.

— Из-за мистера Поттера. Я его чем-то расстроила. Ты, наверно, заметил. Он ко мне переменился. Так обидно.

— Не хочу оскорблять тебя в твоих лучших чувствах, — сказал Джеффри, — но, по-моему, ты ничем и никогда не можешь расстроить Мередита. — Видя, как у нее затряслись губы, он прибавил: — Ты не ставь его на пьедестал. Тип он сомнительный. Из виндзорского театра его, например, вытурили. Он тогда был актером… в одной труппе с этим сногсшибательным О’Харой.

— При таком твоем низком мнении, — отбрила его Стелла, — интересно, зачем же ты вечно ошиваешься около него?

— Ну, мы скорей собутыльники, — сказал Джеффри и покраснел.

— Быть бы мне постарше, — томилась она. — Знать бы к нему подход. Вот ведь точно знаю, какие сказать слова, а увижу — и ничего не могу из себя выдавить. Раньше я ни при ком не лишалась дара речи.

Ей хотелось плакать, и она печально наслаждалась своим настроением.

Вдруг Джеффри сказал:

— Я, наверно, не останусь в театре. Наверно, по совету отца в бизнес ударюсь.

— Балда, — сказала она. — Чего ты там не видел?

— Я запутался. Совершенно не понимаю этих людей. Говорят тебе важные вещи, ты уши развешиваешь, а через пять минут они уже не помнят, что говорили. Я ведь здесь только потому, что мой дядя председатель правления.

— А я здесь только из-за дяди Вернона, — сказала Стелла. — Они с братом Розы Липман ухаживали оба за одной девушкой, и мистер Липман победил. Ему, наверно, неудобно стало.

Стелла разглядывала Джеффри: вид неважнецкий. Несвежая рубашка, в углу рта назревает прыщик, другой вот-вот лопнет над галстучным узлом. Ему бы мать.

— Нет, уж я-то это дело не брошу, — сказала она. — Мне податься некуда, кроме Вулворта.

— Неужели тебя никогда не одолевали сомнения? — спросил он. — И ты никогда не задумывалась, не легче ли делать то, что от тебя требуется?

Она, кажется, не совсем его поняла. Не улавливала ход рассуждений. Дядя Вернон, конечно, кой-чего от нее требовал, но хотел от нее того же, чего хотела она сама.

— В себе-то я никогда не сомневаюсь. — сказала она. — Только в других.

Они вернулись на склад и попятились, потому что мальчик с листом стекла под мышкой спускался но лестнице. Ботинки были ему велики и без шнурков. В самом низу он оступился, потерял ботинок, нагнулся и перекувырнулся на мостовую, на смертельные осколки. По другую сторону улицы прохожий приподнимал шляпу, приветствуя даму, отчетливо выговаривал: «Чудный день для такого времени года», а мальчик упал. Лежал, совершенно неподвижный, изумленно вздернув брови, и только голые пальцы подрагивали и хлестала кровь.

Стелла и Джеффри вернулись в театр без всякой краски. За десять минут до их прихода все уже вс± знали. Бэбз Осборн сказала — странно, вечно Стелла тут как тут, когда происходит трагедия. Притом она вовсе не хотела обидеть Стеллу.