Иосиф Гольман - Счастье бывает разным
— Отдашь в какой-нибудь фонд. Желательно не в наш, чтоб не разворовали.
— Это вариант, — согласилась дочка. — Вот только…
— Что — только?
— Сдается мне, кроме меня, у него и нет никого.
— А Катя? — вырвалось у Чистова. Басаргина он пока не был готов жалеть.
— Это ненадолго, — жестко сказала дочка. — Мама просто сглупила. Она не привыкла принимать важных решений, кроме рабочих. Вот и сглупила.
— Твоими бы устами… — вздохнул Чистов.
— Папик, а ты ее не жди, — вдруг спокойно сказала Майка. — Она, конечно, вернется, но ты не жди. Ты ведь самодостаточный. И пусть все это увидят.
— О господи, о чем папа с дочкой разговаривает, — ужаснулся Владимир Сергеевич.
— Не переживай, — успокоила его Майка. — Еще молодой папа с уже взрослой дочкой.
Он обнял дочку и поцеловал ее в затылок.
— Ты попробуй все же помягче рулить, ладно? — попросил Чистов напоследок. — Дай парню шанс.
— Не бери в голову, папик, — улыбнулась Майка. — Все под контролем. И еще знаешь что?
— Что, дочка?
— Спасибо, что приехал. И вообще спасибо.
— Вообще — пожалуйста, — засмеялся Чистов. — Береги себя.
Он повернулся и легкой походкой зашагал к стойкам регистрации.
Потом обернулся, помахал рукой.
Майка помахала в ответ.
8
Странно, но путешествие в Нью-Йорк в известной мере успокоило и самого Чистова.
Главное — он убедился, что его дочка хоть и находилась в слегка растрепанных чувствах, однако вполне могла постоять и за себя, и за своего еще не родившегося сыночка.
А значит, теперь можно подумать о себе.
Это был его постоянный жизненный алгоритм: сначала — о детях, потом — по остаточному принципу — о себе.
Думать о себе предстояло в нескольких аспектах сразу. И первый был сколь банален, столь же и неотвратим — деньги.
Текущий финансовый вопрос остро не стоял: и поступления были, и расходы легко минимизировались. Скорее, если думать о финансах, то следовало принимать какие-то перспективные решения. Коль жизнь начала меняться так стремительно, Чистов не собирался останавливать этот процесс.
Так, например, он больше не был намерен по восемь часов в день просиживать на постылой работе. Но и бросать наотмашь нельзя: не будешь же каждого пятого и двадцатого звонить бывшей жене с просьбой об алиментах для брошенного мужа.
Вот почему разговор с Фирсовой был так важен.
Наталья пришла с тетрадкой: она всегда приходила к шефу с тетрадкой. Ну, может, кроме того раза, когда пришла позвать на именины.
Молча села, приготовилась записывать.
В воздухе повис незаданный вопрос: как дальше жить будем?
— По-прежнему будем жить, — вслух ответил на него Владимир Сергеевич. — Все, что было раньше, сохраняем.
Наталья согласно кивнула и что-то черкнула в тетрадке.
— Прибыль у нас сейчас ежемесячно тысяч пять-семь, так? — спросил он.
— Если в зеленых, то так, — подтвердила Наталья. — После выплаты зарплат и налогов.
— Этот уровень, скорее всего, сохранится, — размышлял Чистов. — Большинство клиентов — старые и нашей работой довольны.
— Похоже на то, — согласилась Фирсова. — Я, кстати, хотела предложить: пока у вас проблемы, я могу сама здесь справляться.
— У меня немного другое предложение, — неожиданно перешел он на официальный тон. — От текущей работы я действительно хочу самоустраниться и заняться только крупными заказами, чрезвычайщиной, если, не дай бог, возникнет, и созданием новых бизнесов.
— А вам интересно создавать новые бизнесы? — Похоже, Наталья больше удивилась этому намерению, нежели решению Владимира Сергеевича оставить директорский пост.
— Мне кажется, да, — улыбнулся Чистов. — Правда, я никогда не пробовал.
— У вас получится, — улыбнулась Фирсова. — У вас подходы фундаментальные.
— Я тоже так думаю, — не стал скромничать Владимир Сергеевич. — Теперь о тебе. Я официально приглашаю тебя в партнеры по «Птице счастья».
— С вами — куда угодно, — согласилась Наталья. — Но у меня нет финансов.
— У меня тоже, — утешил Чистов. — Это учтено. На еду будет давать «Птица». Под твоим руководством. А богатеть будем на новых проектах.
— Богатеть я всегда согласна, — жизнерадостно заявила Фирсова. — Только как будет с моей зарплатой? У меня же тылов нет.
— У меня тоже, — теперь уже открыто засмеялся Владимир Сергеевич. Хотя, казалось бы, чего здесь смешного? — Сколько ты сегодня получаешь? — спросил он.
— Сорок тысяч рублей плюс десять процентов от прибыли.
— Значит, если станешь получать половину прибыли, то ничего не потеряешь.
— Сильно выиграю, — посчитала в уме Наталья.
— Вот и выигрывай, — подытожил Чистов. — До выходных подготовь все необходимые документы. В банк, в налоговую, в регистрационную палату. А мне освободишь руки.
— Устраивает, — согласилась Фирсова. И, поскольку деловая часть явно завершалась, захлопнула тетрадку. — Ну, я пойду? — спросила она.
— Давай, Наталья. — Он уже что-то искал в компьютере, а подняв глаза, обнаружил, что новоиспеченный директор все еще в кабинетике. Стоит у двери с немым вопросом в глазах.
Очень даже ладный директор.
Красивые, стройные ноги, сексуально обтянутые темными колготками.
Копна рыжих волос над голубыми глазами, женственная фигура, крепкие груди — Чистов еще помнил их в своих ладонях.
На незаданный вопрос ответил, как сумел:
— Не знаю, что будет завтра. Сегодня я в раздрае. Но вешаться точно не стану.
— И не надо вешаться, Владимир Сергеевич, — согласилась Фирсова. — В жизни еще столько приятного.
— Очень на это надеюсь, — улыбнулся Чистов.
Наталья все поняла верно и пошла руководить «Птицей счастья» — уже в качестве полноправного директора и партнера.
А Чистов тем временем набирал телефон Ефима Аркадьевича Береславского. Профессора Береславского — тот не только занимался практическим бизнесом и исследовал его, но еще и возился со студентами.
Звонил Чистов Береславскому не слишком часто по ряду причин. Потому и пришлось искать номер в компьютере.
Об этом персонаже следует сказать несколько слов особо.
Чистов с ним не дружил.
Не в смысле — конфликтовал, вовсе нет. Относились они друг к другу замечательно.
Просто темперамент у них был разный.
И жизненные подходы.
Можно сказать, люди-антонимы.
Чистов — трудяга и человек-кремень. Береславский — лентяй, разгильдяй и сибарит к тому же.
Для Чистова долг — превыше всего. Для Береславского превыше всего — жизненные удовольствия. И чтоб побольше, побольше.
