Александр Александров - Без работы
— Павел Крючков, — сказал Павел, пожал крепкую, словно гранитную, руку и хотел было уточнить имя. Собеседник опередил Павла:
— Лев Троцкий. Меня так зовут. У вас есть другие вопросы?
— А если бы эти враги не помешали строительству, вышло бы лучше? — спросил, не скрывая иронии, Павел.
Троцкий ткнул пальцем в плакат на теле Крючкова:
— Разве не видно, что нас продали по дешевке. Растоптали все светлое. Наши ракеты первые вырвались в космос. Наша промышленность легко могла состязаться с Америкой.
А теперь? Посмотрите, во что превратились страна и народ. Посмотрите же на себя. Ответьте, что значит жить на вокзале? Носить на себе и внутри себя это… Наверно, считаете, что речь о временной жертве, но это и есть ваше будущее.
— Я не знаю. Никогда не думал об этом, — чистосердечно признался Крючков.
— Для того чтобы осознать, достаточно честно, без страха, без смятения заглянуть в свою душу. Ее вы еще не продали, верно? Я обязательно разыщу вас.
Более ничего не сказав, незнакомец развернулся и, оставив Павла в глубокой растерянности, зашагал к старинным дубовым дверям метро и скоро исчез за их массивными створами.
— Пирамиды, ракеты… Привиделось, что ли? — подумал Крючков. Он внимательно осмотрел опустошенный стаканчик из-под растворимого кофе. Потом плюнул, бросил стаканчик в контейнер для мусора и, следуя предписанию, продолжил гулять вдоль Садовой.
Конечно, Крючков не хотел зацикливаться на копеечных приработках. Он не желал работать «ходячей рекламой». Не затем он приехал в Москву. Он мечтал стать клерком, иметь рабочее место в благоустроенном офисе. Он мнил себя будущим яппи. И надеялся, что все будет, как он задумал.
На следующий день его ждали в крупной торговой компании. Поэтому, выслушав предложение распорядителя потаскать плакаты и завтра, Павел ответил: «Извините, у меня завтра дела».
Вечером на вокзале бомж Геннадий кряхтел в конопатое ухо Крючкова:
— Паря, будешь держаться меня, без работы не останешься. У меня есть хороший товар. Осталось найти хорошего продавца. Хочешь подзаработать?
— А чего надо продавать? — поинтересовался Крючков.
Старик внимательно оглядел зал ожиданий и, не заметив какой-либо угрозы, расстегнул молнию спортивной сумки. Крючков заглянул в нее. Там лежало около сотни коробок с CD-дисками. На белых листах самодельных обложек было что-то написано. Крючков взял несколько штук и прочел: «Влажные пещерки Ирены и ее стройных сестренок», «Голубой баклажан в общежитии страсти», «Потаскуха, или В гостях у двустволки».
— Это что, порнография? — спросил Крючков.
— Все думают, что там сиськи, жопы, голубой баклажан, который прет всех подряд. На самом деле они пустые. Там нет ничего.
— То есть как ничего нет?
— Да чистые они, — раздражаясь на тугодумие Павла, сказал бомж Геннадий. — За распространение настоящей порнухи отпетрушат мало не покажется. А здесь почти все легально.
— И кто же их покупает?
Старик ухмыльнулся:
— Всякие. И гастарбайтеры, и бизнесмены, и профессура. Главное, подкатить к скучающему в ожидании поезда дятлу и вежливо спросить: не интересуют ли его фильмы с разнообразным интимом? Если интересуют, суешь диск с подходящим названием, берешь двести рублей. Сто рублей возвращаешь, а сотню в карман. Прибыльно. В день до нескольких тысяч загрести можно.
— Так-так-так… — наморщив лоб, стал соображать Крючков. — За такой обман поймают и побьют.
Геннадий состроил на своем заросшем лице кислую мину:
— Местным не продавай, тогда не побьют. Короче, хорош мне мозги канифолить. Хватай сумку и давай сюда паспорт.
— С чего это я должен давать вам свой паспорт? — возмутился Крючков.
— А если исчезнет товар? Кто ты, откуда? — не знаю. Я тебе сумку, а ты мне сухарь.
За диски залог полагается.
— Нет уж, спасибо. Я на такое пойти не могу, — сказал Павел.
— Тьфу ты. Зачем тогда я перед тобой распинаюсь? — произнес недовольно Геннадий. — Думаешь, у бомжей времени вагон? Ошибаешься, паря.
Некоторое время старик и Крючков сидели не разговаривая. Наконец бомж Геннадий смягчился и стал пояснять, что на вокзале крутится множество всякого бизнеса, в котором участвуют разные силы: коммерсанты, мошенники, сутенеры, бандиты, цыгане. Отдельно Геннадий упомянул о ментах. Все эти, назовем их, сословия представляли угрозу, но также несли в себе неоспоримую пользу и выгоду. С его слов выходило, что привокзальная площадь и прилегающие территории — маленькое, обособленное государство, чьи жители существуют по нигде не прописанным правилам, а точнее понятиям. Местность делилась на зоны влияния. Излюбленным местом воров были здания вокзалов. На «Кресте» чаще других промышляли грабители, нападающие из-за угла. На Казанском вокзале производили и продавали липовые регистрации. У входа в здание Ленинградского вокзала паслись кидалы и проститутки. На площадке перед метро, так называемой «Плешке», функционировала бомж-биржа труда.
Постепенно перед ошарашенным Павлом разворачивалась мрачная, полная страшных опасностей, дикая, какая-то средневековая жуть.
— Положим, ты получил у цыган эти диски, — откровенничал бомж, — и случайно их прохрюкал. Цыгане же успокаивают, мол, не тронем, мол, отработаешь. А на деле берут тебя в рабство. Могут продать.
— И вы хотели, чтобы я взял цыганские диски? — в ужасе округлив глаза, спрашивал Павел.
— Я ничего не хотел, — отвечал бомж Геннадий.
— Так вы же мне только что предлагали.
— Мало ли я предлагал. Тебе говорят, а ты думай. На то голова на плечах.
— Но я вам доверился!
— Доверяй, но проверяй, — ухмыльнулся в свою черную бороду хитрый старик. — У нас тут задача — выжить и, если мозгов хватит, руки нагреть.
— А что такое труба? Где это? — немного успокоившись, задал давно вертевшийся на языке вопрос Павел.
— Труба она есть труба. Вернее сказать, трубы, потому что их много. Находятся они в зоне отчуждения, на задворках Ярославского вокзала. Это последнее место, где можно согреться, когда идти уже некуда. Целый город — столица бродяг.
— Мне столько страстей рассказывали про эту трубу, — сказал Павел.
— Каких страстей? — презрительно хмыкнул Геннадий.
— Ну, к примеру, если там побываешь, то нормальным уже не воротишься. Убить могут ни за что. Да вы же сами мне толковали.
— Ничего я тебе такого не толковал, — рассердился старик. — Да, можно прожечь мясо до кости, если пьяный забудешь расстелить картон на трубе. Она горячая, как раскаленная сковорода. Снизу жаришься, сверху мерзнешь. А убить тебя и здесь могут.
— А как же зловещие призраки? — не унимался Крючков. — Говорят, они выходят оттуда вместе с туманом.
Лицо Геннадия перекосилось, он засвистел кривым носом, затрясся мелкой дрожью от тихого хохота.
— Да вон твой призрак сидит, — старик указал Павлу на грязного цветника, который мирно спал, развалившись на кресле. — Нет там никого, кроме бомжей. Кто-то намерено слухи распускает, народ пугает, чтобы лишний раз не совались. Менты в те места не суются, потому что боятся болезней и беспредельщиков. Конечно, жизнь ничего не стоит на трубе.
— А вы знаете что-нибудь про Льва Троцкого? — вспомнив странного собеседника, спросил Павел.
На сей раз бомж Геннадий вытаращил глаза так, словно его неожиданно кинули в прорубь:
— А ты с ним знаком? — прохрипел он, моментально сделавшись очень серьезным.
Павел рассказал старику все, что с ним приключилось. Геннадий внимательно выслушал и произнес:
— А вот его, паря, обходи стороной. Избегай его, мой тебе совет. Очень опасный мужик.
— По-моему, он просто несчастный сумасшедший, как та вчерашняя пьяная дама, которая представляет себя травмированной балериной-княжной, — возразил Павел.
— Троцкий намного хуже. Он сумасшедший и других с ума сводит. У него мания на самоубийство людей подбивать. Кореш у меня был — Владимиром звали. Так он попал под влияние этого черта и вальтанулся жестоко. Вышел на Красную площадь, облил себя спиртом, поджег и сгорел. Их тогда много пошло. Акцию устроили — самосожжение в знак протеста. Они горели и кричали какую-то чушь про справедливость перед толпой иностранных туристов. Те по-русски ничего не понимали. Смеялись, фотографировали.
Думали, им шоу показывают. Люди погибли напрасно. Это все он… — старик замотал головой, пытаясь избавиться от нахлынувшего на него воспоминания. — Страшный тип. Я как-то имел случай с ним пообщаться, так потом всю неделю в дикой тоске размышлял, почему у нас снесена система противолазерной обороны. А нужна мне эта система? Лучше ей будет, если я пойду и под электричку брошусь?
— Троцкий сказал, что он разведчик и его предали, — сообщил Павел.
