Пэлем Вудхауз - Вперёд, Дживз!
— Благодарю вас, сэр. Подать к чаю тосты? Да, сэр. Слушаюсь, сэр.
Я вернулся в гостиную. Она так и сидела на краешке стула, не поменяв позы. Спина у неё была прямая, словно она аршин проглотила, а зонтик в её руках был направлен на меня, как копьё. Когда я вошёл, она одарила меня ещё одним взглядом, от которого мурашки бегают по спине.
И дураку было ясно, что я пришёлся не по душе миссис Рокметеллер. Должно быть, она не могла мне простить, что я не Джордж М. Коен. Согласитесь, это ни в какие ворота не лезет.
— Удивительно, что? — сказал я примерно после пятиминутного молчания, пытаясь хоть как-то наладить с ней отношения.
— Что удивительно?
— Ну, то, что вы приехали, и всё такое.
Она подняла брови и посмотрела на меня поверх очков.
— Вас удивляет, что я приехала навестить своего единственного племянника?
— Нет, нет, что вы! Конечно, нет! Ни в коем случае! Я только хотел сказать…
В этот момент в гостиной материализовался Дживз с чаем. Я был ужасно рад его видеть. Когда ищешь, как выкрутиться из дурацкого положения, лучше всего заняться делом. Я налил ей чай. Она отхлебнула глоток, и, задрожав с головы до ног, поставила чашку на стол.
— Молодой человек, — ледяным тоном спросила тётушка Рока, — неужели вы считаете, что эту бурду можно пить?
— О, конечно! Здорово подхлёстывает, знаете ли.
— Что означает выражение «здорово подхлёстывает»?
— Ну, бодрит, знаете ли. Освежает на все сто. Одним словом, воодушевляет.
— Я не поняла ни единого вашего слова. Скажите, вы англичанин?
— Э-э-э, да.
Она промолчала, но молчание её было таким красноречивым, что я предпочёл бы услышать, как она ругается. Каким-то непонятным образом ей удалось довести до моего сведения, что она не любит англичан вообще и меня в частности.
Пауза затянулась.
Затем я сделал вторую попытку, хотя всё больше склонялся к мнению, что невозможно вести оживлённый разговор тет-а-тет, когда один из собеседников выдавливает из себя слова в час по чайной ложке.
— Вам понравилось в отеле? — спросил я.
— В каком отеле?
— В котором вы остановились.
— Я не останавливалась в отеле.
— Собираетесь погостить у друзей, что?
— Естественно, я буду жить у своего племянника.
Сначала я просто не понял, о чём она говорит, затем меня прошиб холодный пот.
— Как?! Здесь?! — прохрипел я.
— Конечно! Зачем мне куда-то идти?
Внезапно я осознал весь ужас своего положения. Я просто не знал, что мне делать. Если б я объяснил ей, что Рок здесь не живёт, то выдал бы бедолагу с головой, потому что она потребовала бы у меня его адрес, и на этом всё закончилось бы. Я едва успел оправиться от потрясения, как тетушка снова заговорила.
— Вас не затруднит попросить слугу моего племянника приготовить мне постель? Я хочу прилечь.
— Слугу вашего племянника?
— Человека, которого вы назвали Дживзом. Если Рокметеллер уехал на автомобиле, вам необязательно его дожидаться. Как вы понимаете, он захочет побыть со мной наедине, когда вернётся.
Эта женщина меня добила. Я не помню, как вышел из гостиной и очутился в каморке Дживза.
— Дживз! — прошептал я.
— Сэр?
— Подай мне б и с, только покрепче. Я сейчас упаду.
— Слушаюсь, сэр.
— Всё хуже и хуже, Дживз.
— Сэр?
— Она считает тебя слугой мистера Тодда. Она уверена, что квартира и всё в квартире принадлежит мистеру Тодду. Я думаю, тебе ничего не остаётся, как поддерживать её в этом заблуждении, Дживз. Мы не можем ничего ей сказать, потому что она сразу унюхает, что её надули, а мне не хочется подводить мистера Тодда. Кстати, Дживз, она требует, чтобы ты приготовил ей постель.
Он укоризненно на меня посмотрел.
— Вряд ли мне пристало, сэр…
— Знаю, Дживз, знаю. Но прошу, сделай это ради меня. Уж если на то пошло, мне тоже не пристало уходить из собственного дома и снимать номер в отеле. Что?
— Вы намереваетесь жить в отеле, сэр? А во что вы будете одеваться?
— Святые угодники и их тётушка! Об этом я как-то не подумал! Ты не мог бы сложить мне небольшой чемодан, когда она уснёт, и притащить его в «Аврору»?
— Я не премину это сделать, сэр.
— Ну, кажется всё, Дживз. Когда мистер Тодд приедет, скажи ему, где я.
— Слушаюсь, сэр.
Я огляделся по сторонам. Пришла пора расставания. Знаете, мне стало грустно. Я почему-то вспомнил одну мелодраму, где кого-то выкинули за что-то холодной зимой из собственного дома.
— Прощай, Дживз, — сказал я.
— До свидания, сэр.
И я ушёл, спотыкаясь на каждом шагу. Честное слово.
* * *
Знаете, я всё больше склоняюсь к мнению, что этот-как-его-там поэт или философ был абсолютно прав, когда утверждал, что каждый парень должен прыгать от радости, если он попал в передрягу. Этот, как его, вообще много чего говорил о страданиях, которые тебя очищают. И ведь так оно и есть. Когда страдаешь, поневоле сочувствуешь ближнему, потому что ты уже подцепил несчастье, а ему это ещё предстоит.
Когда я стоял в одиночестве перед зеркалом в номере отеля, пытаясь самостоятельно повязать галстук, меня вдруг как обухом по голове хватило. Я внезапно понял, что на свете живут толпы парней, вынужденных ухаживать сами за собой, потому что у них нет камердинеров. Я всегда считал Дживза естественным феноменом, но — прах побери! — если задуматься, в мире существует множество молодых людей, которые сами гладят брюки, наливают себе чай по утрам, и так далее, и тому подобное. Знаете, от этой мысли мне стало жутковато. Я хочу сказать, с этого момента я начал понимать, в какой ужасной нужде живут бедняки.
С грехом пополам я оделся. Дживз ничего не забыл, в чемодане лежало всё необходимое — до последней запонки. Честно говоря, от этого моё настроение только ухудшилось. Я загрустил ещё больше, как будто — не помню, кто это сказал, — получил послание с того света.
Я пообедал в маленьком ресторанчике, затем отправился на какое-то представление, но мне всё было безразлично. У меня просто не осталось сил, чтобы пойти поужинать. Никогда в жизни я не чувствовал себя так отвратительно. Я полежал на диване, потом принялся ходить по комнате, стараясь двигаться бесшумно, как будто у меня умер ближайший родственник. Если б рядом со мной находился собеседник, я разговаривал бы шёпотом; и когда зазвонил телефон, я ответил так печально и тихо, что парень на другом конце провода пять раз повторил «алло», видимо решив, что нас не соединили.
Звонил Рок. Бедолага был взволнован донельзя.
— Берти! Это ты, Берти? Проклятье! Я умираю!
— Откуда ты говоришь?
— Из «Полуночников». Мы торчим здесь целый час и, по-моему, застрянем на всю ночь. Я сказал тёте Изабель, что позвоню другу и попрошу его к нам присоединиться. Она просто приклеилась к стулу, а на её лбу крупными буквами написано: «Вот это жизнь!» Она в полном восторге, а я сейчас сойду с ума!
— Что стряслось, старина?
— Ещё немного — и я улизну отсюда, доберусь до реки и утоплюсь! Неужели ты хочешь сказать, Берти, что каждый вечер добровольно отправляешься на эту каторгу? Такое в кошмарном сне не приснится! Я только успел задремать, прикрывшись меню, как откуда ни возьмись появились тысячи визжащих девиц, одетых в воздушные шарики! Здесь два оркестра, и каждый пытается доказать, что может играть громче другого. Я превратился в дебильного калеку! Когда пришла твоя телеграмма, я как раз собирался прилечь и выкурить трубку. В моей душе царили тишина и покой. Мне пришлось одеться на скорую руку и две мили мчаться, как угорелому, чтобы не опоздать на поезд. Я чуть не умер от разрыва сердца; и в довершение ко всему совсем заврался, не зная, что сказать тётушке Изабель. А затем мне пришлось втиснуться в этот твой проклятый фрак!
Крик ужаса вырвался из моей груди. До меня только сейчас дошло, что Року придётся пользоваться моим гардеробом.
— Ты его загубишь!
— Надеюсь, да, — мстительным голосом произнёс Рок. По-видимому, за несколько последних часов характер его резко испортился. — Должен же я хоть как-то отомстить ему за то, что он со мной сделал. Твой фрак на три размера меньше, чем нужно, и я жду не дождусь, когда в нём что-нибудь лопнет. Чем скорее, тем лучше. Тогда у меня появится шанс свободно вздохнуть. Я вообще не дышу с половины восьмого. Если б Дживзу не удалось купить мне воротничок, я давно стал бы трупом, а если бы не оторвалась верхняя пуговица рубашки, я получил бы кровоизлияние в мозг! Берти, это сущий ад! Тётушка всё время уговаривает меня потанцевать. Проклятье! С кем мне танцевать, когда я никого здесь не знаю? Я уж не говорю о том, что каждое движение в твоих брюках — огромный риск. Я вынужден был сказать ей, что подвернул ногу. Она каждые пять минут спрашивает, куда подевались Коен и Стоун: думаю, пройдёт немного времени, прежде чем она узнает, что Стоун сидит в двух столиках от нас. Надо что-то предпринять, Берти! Придумай, что хочешь! Это ты заварил всю эту кашу!
