Владимир Дружинин - Тюльпаны, колокола, ветряные мельницы
Полвека спустя, в 1351 году, король Франции встречает у себя граждан Брюгге как гостей. Правда, они в свите графа Фландрского. Хоть чем-нибудь надо унизить простолюдинов… Поставить им голые скамьи! Не класть подушек! Молча сбрасывают гильдейские старшины свои богатые, расшитые меховые плащи и небрежно садятся.
Пир окончен, гости встают. Смятые плащи остались лежать, и мажордом громко окликает брюжан. Господа, верно, забыли… «Имею честь заявить, — отчеканивает Эртике, бургомистр Брюгге, — у нас тоже нет обыкновения уносить с собой подушки».
Даже королю пришлось проглотить урок вежливости, преподанный могучим городом Брюгге.
А богатства Брюгге… Жанна Французская, оглядев разодетых в бархат и драгоценности жен и дочерей купцов, восклицает: «Я думала, я одна здесь королева!»
Но надвигалась беда. Кораблям все труднее войти в Брюгге из-за песчаных отмелей. Все чаще товар переваливают на плоскодонки. Решено прорыть канал от Звина к реке Шельде. В начале следующего века он закончен. Бури разрушают его, лопаты землекопов лишь ненадолго смогут отсрочить падение Брюгге.
Лансело Блондель — художник, скульптор, архитектор и инженер, предложит другой канал, от Брюгге прямо к открытому морю. Проект, опередивший свое время на три с половиной столетия!
Сегодня по каналу Блонделя, осуществленному на заре нашего века, идут самоходные баржи. Брюгге снова порт, он принимает металлы и уголь, дает ткани, машины, химические вещества.
Но этого не замечаешь здесь, в старом центре города, в заповеднике прошлого. Строить тут запрещено. И ничто не мешает приезжему любоваться стариной, слушать колокола и вызывать образы давнего Брюгге — отца бельгийских городов.
На родине Уленшпигеля
«В городе Дамме, во Фландрии, в ясный майский день, когда распускались белые цветы боярышника, родился Уленшпигель, сын Клааса».
Мне сдается, когда Шарль де Костер писал эти строки, в небе звучал карильон, — так раздольно, таким эпическим запевом начата книга.
Дамме теперь почти слился с Брюгге. Туристы, приезжающие в Дамме, шлют во все концы света открытки с тихим каналом и старинной ветрянкой. Деталь пейзажа во Фландрии редкая, так как здесь повыше над уровнем моря, чем в Голландии, и нет надобности все время и повсюду качать, перекачивать воду. Ветрянка мелет корм для голубей Брюгге — их там несметные полчища. Держать их город обязался еще во времена испанские.
Однако главная достопримечательность Дамме — загадочная плита на кладбище.
Имя, если и было, то стерлось. Можно различить лишь изображение совы и зеркала.
Уленшпигель — так звучит сочетание этих слов по-фламандски. Могила великого геза? Но ведь и в Мелльне, на германской земле Шлезвиг, есть такой камень…
Был ли Уленшпигель?
Сова — птица мудрости, зеркало — символ комедии. Как знать, быть может, Уленшпигель — псевдоним бродячего актера, будоражившего людей дерзкими речами!
Нам ничего не известно о доподлинном Тиле. Но Тиль-легенда появился давно. Во Фландрии, при испанском владычестве, пользовалась успехом лубочная книжка «Земная жизнь Тиля Уленшпигеля». Автор ее неизвестен. За чтение этой книжки, опасной для властей, наказывали кнутом и ссылкой.
Существовали и другие Тили — герои безымянных сочинений, печатавшихся в Амстердаме, в Страсбурге.
Историки литературы нашли таких же озорных подмастерьев в народных лубках Франции, Австрии, Польши, Чехии. Узнали черты, родственные Уленшпигелю, в русском Ваньке Каине. Тоже смутьян, насмешник. Издевался над власть имущими, ловко выскальзывал из царских застенков и тюрем.
Недовольная городская голытьба мечтала о своем вожаке. Восстания выдвигали Тилей, память народа удерживала их, фантазия возвышала. Но только под пером де Костера Тиль Уленшпигель стал героем большой литературы, получил всемирную славу.
Де Костер — фламандец. Его предки в XVI веке были на стороне восстания, он упоминает их в своей книге. Шарль вырос среди дедовских книг в кожаных переплетах, с детства слушал семейные предания. Бурное прошлое Бельгии увлекло его. Он изучает его в университете, затем работает в исторических архивах.
Хрупкий, мечтательный, бледный от бессонных ночей за письменным столом, — таким рисуется нам молодой де Костер. Он еще не знает своего Тиля, но он на пути к нему…
Книги и манускрипты не смогли удовлетворить де Костера. Понадобился контакт с бытом народа, с живыми сказителями, песенниками. И начались скитания.
Бродя по деревням, застенчивый брюсселец в стоптанных башмаках слушает, записывает…
Ему рассказывают про Гамбринуса — первого пивовара. Был Гамбринус подмастерьем у стеклодува, жаждал избавиться от тяжкого труда, от бедности и продал душу дьяволу. Нечистый научил его варить пиво. Только не сразу привыкли люди к горькому напитку. И, чтобы приохотить их, залез Гамбринус на колокольню и начал вызванивать, да так, что весь город пустился в пляс. Звонил Гамбринус три дня, утомленные горожане до дна осушили бочки с пивом, а когда явился за душой пивовара посланец дьявола, то и его заставил Гамбринус плясать до упаду. Измученный черт кинулся восвояси, забыв про душу…
Часто встречается в легендах Фландрии Смете Смей — отчаянный кузнец. Он тоже перехитрил самого дьявола. Де Костера поражает любимый народом образ смелого, находчивого, остроумного ремесленника или крестьянина.
Народ не унывает, народ верит в свои силы. Де Костер снова и снова убеждается в этом.
Очарованный брюсселец бродит среди гомона кермессы — фламандской ярмарки, оглушающей поросячьим визгом, бренчаньем пивных кружек, криками балаганных зазывал. На кермессах устраивают соревнования обжор — «три раза по семь». Таково условие — съесть три обеда по семь блюд. Вот где писатель мог встретить своего чревоугодника Ламме!
В Брюгге де Костер побывал, верно, на каждом из восьмидесяти двух мостов. Город всюду нашептывает легенды. У круглой крепостной башни, на зеркале «озера любви», перед странником оживала Минна, дочь главаря пиратов. Минна бежала из отчего дома к возлюбленному, кинулась вплавь через озеро и погибла.
Минна такая же верная, как Неле…
Но пока еще нет Неле — подруги Уленшпигеля. Не обрисовался и сам великий гез. Нет и Ламме Гоодзака.
В книге, выпущенной де Костером в 1858 году, фламандские легенды и предания, им записанные и обработанные. Главная его книга выйдет через девять лет.
Чтобы создать ее — «Легенду о Тиле Уленшпигеле»— писателю нужно отобрать самое лучшее, мудрое, прекрасное из народного творчества, самые яркие эпизоды революции.
Окиньте мысленно взглядом широчайший исторический фон повествования — восстание гезов, его победы и жертвы. Мучителей испанцев во главе с герцогом Альбой, злых святош-инквизиторов. Вспомните, как нарастает народный гнев против злодеев. Враги уничтожают близких Уленшпигеля, но он сам неуловим, недосягаем для палачей. В нем — бессмертие народа.
Беззаветно любит Тиля нежная, ласковая Неле. Всюду следует за ним Ламме, хоть и жалуется порой на лишения. Нам симпатичен этот добродушный толстяк, любитель колбас, окороков, пива — он полон истинно фламандского грубоватого жизнелюбия. Много друзей, соратников у Тиля. На гребне войны против захватчиков, против мракобесов высится фигура Тиля Уленшпигеля — национального витязя.
Гигантский труд писателя-патриота, многокрасочная эпопея жизни борющейся Фландрии!
Нам странно читать в биографии де Костера, что автор этой замечательной книги умер в нищете, не дождавшись признания современников. Книга не привлекла большого числа читателей. Критики отнеслись к ней равнодушно.
Тиль — дитя восстания. Возродись он в начале века — он поднялся бы на баррикады 1830 года, помогал бы сбрасывать с фасадов гербы голландского королевства. Был бы с теми, кто провозгласил независимость Бельгии.
В 1867 году, когда вышла книга де Костера, в Европе сравнительно тихо. Давно разобраны, забыты баррикады революции, национальных восстаний.
Помните фразу Тиля: «пепел Клааса стучит в мое сердце»? Клааса, его отца, сожженного на костре. В Бельгии шестидесятых годов прошлого века было мало сердец, способных отозваться на это. На отчетливый призыв к борьбе, которым проникнута «Легенда об Уленшпигеле».
Правда, в 1868 году в Брюсселе состоялся конгресс I Интернационала. Бельгийские шахтеры роптали на притеснения хозяев, жандармы усмиряли недовольство штыками и пулями.
Карл Маркс писал:
«Существует лишь одна страна в цивилизованном мире, где каждую стачку немедленно и рьяно превращают в предлог для официального избиения рабочего класса. Эта обетованная страна — Бельгия, образцовое государство континентального конституционализма, уютный, хорошо отгороженный маленький рай помещиков, капиталистов и попов».