Павел Кочурин - Изжитие демиургынизма
Об ощущении света от лесных теней, теплых в стужу и прохладных в зной, Дмит-рию Даниловичу объяснил художник, Андрей Семенович. У тепла и прохлады, как он считал, свой свет и цвет. До подсказки художника он это тоже угадывал. Теперь, казалось, что и понимал. Может и я мог бы стать художником, — повторились с улыбкой мысли из разговоќров с товарищем детства. — Но, наверняка, не таким, каким стал Анд-рюшка Поляк… Он тоже мог стать пахарем, но не таким, как я, Митьќка Корень. Вот мы оба и состоим при своем деле. И оно нам нравитќся, потому что свое…
В глуби аллеи показалась ватага ребятни. Впереди с лаем бежала соќбака. Лай ее был не злой, а как бы встречальный, сигнальный. Выскочили человек десять босоногих сорванцов. "Жучка" с задранным хвостом вернулась, но тут же опять вырвалась наперед. Городские, подуќмалось о мальчишках и девчонках, смело выбежавших навстречу незна-комому человеку.
— Здравствуйте, ребята, — поприветствовал он детвору. И спросил: — Дедушка дома?..
— Здравствуйте, — ответили они вразнобой хором, — дедо дома. — И повели гостя к новому строению в лесочке за домом.
Дмитрий Данилович присмотрелся к дому. Уюта прежнего, какой помниќлся, вроде бы и не было. Больно все казенно, чисто, голо, как на даче. Ни сарая, ни амбара, ни хлевов по сторонам. Ни телеги, ни тарантаса под навесом. Ни нагуменника в стороне. Но вот погреб перед окнами остался. Возле него поленница дров под открытым небом. Тропинки от крыльца расчищены, но тоже как-то не по-крестьянски. На крыльце пусќто: ни ведер, ни корзин, ни лукошек. И это объяснимо; пора ягод еще не подошла. На лавочках и вокруг крыльца разные игрушки. Дольше саќмодельные. Коровьих лепешек, лошадиных катышей и овечьих орешков тоже не видно. Курицы и те не бродили по двору. И Дмитрию Даниловичу подумалось о леснике, вернее, о Павле Андриановиче: что же он тут так живет. На земле, в такой благодати, и без крестьянского согрева. А может это и не он?..
Хозяйство, о котором говорил Лестеньков, было, что называется, в тылу, за домом. И хлевы для скотины вновь срубленные, и пасека, и курицы, и гуси.
Дом серел старыми некрашенными досками. Только окна свеже белели. Все оста-валось прочным, не осело, не покачнулось. Крыша покрыта шиќфером, похоже по старой дранке.
Собака пробежала вперед, тявкнула, как бы вызывая хозяина к гостю. И хозяин по-казался в дверях столярного сарайчика, где, похоже что-то мастерил, в руке держал об-струганный брусок. Положил его на верстак и вышел наружу, на травянистый лужок.
Дмитрий Данилович сразу узнал Павла Андриановича. Вернее его отца, Андриана Алистарховича. Высокого, с черными, без единой седины воќлосами на голове, скуласто-го, с прищуром смелых серых глаз трудовоќго мужика-воина. Ворот рубашки в синюю клетку был расстегнут, рукаќва закатаны. В складках их застряла мелкая стружка. Из всего выделяќлись черные брюки с кнопками — вьетнамки.
Павел Андрианович кивком ответил на приветствие, гадая, что привеќло к нему в глушь человека. Не без любопытства, но приветливо вглядыќвался. Может и не без осто-рожности.
Помедлив, Дмитрий Данилович сказал:
— Не узнаете, Павел Андрианович?..
Хозяин пожал плечами, пес подошел к ногам его, вроде бы что подсќказывая, при-сел, заглядывая ему в глаза: "Ну же, припомни".
Помедлили, глядя друг на друга. И Дмитрий Данилович вымолвил:
— Я-то вас по отцу признал, Андриану Алистарховичу… Корин Дмитќрий Данило-вич…
— Ну как же, как же… А вот сразу-то, — Павел Андрианович слегка смутился, не признал вот. Но тут же потеплели глаза, просветилось лицо. Завел руки удивленно… Горько обнялись, как бывало с фронтовым однополчанином: живые. Чего скрывать, и слезу утерли.
— Данило-то Игнатьич, слышал, слышал, — опять вроде как с виноватцей высказал Павел Адрианович, — старики-то наши на покое… Рад тебе, жив-здоров, мне вот тоже по-счастливилось.
Топчась на месте, на лужке возле мастерской, удивленные в радости, говорили друг другу вроде бы ничего не значащие слова: "Вот ведь как, кто бы подумал, знать судьба…"
В сознании Дмитрия Даниловича затвердилась мысль, что за словами Павла Анд-риановича "жив, здоров, мне тоже повезло", была не только война… Он как бы все еще сомневался в своем прочном везении. Опасался и сеќгодняшнего дня. Может от того и к ним в Мохово не наведывался.
Пошли к дому. Приостановились возле крыльца, Павел Андрианович сказал о себе, вроде с каким-то оправданием:
— Я в отставку вышел. Отслужил свое. Жил в Москве, как в людской толчее вертел-ся незаметным. Но вот потянуло к природе, в родные места, живой жизни. — Какая-то не-свобода была в словах. И опять Дмитќрий Данилович подумал, что он не хочет вспоминать о прошлом. И главќному лесничему ничего не говорил. Даже и его вроде как таится. Это болезнь наша судьбинная.
В доме их встретила хозяйка. На вид, казалось, старше Павла Андриќановича. Но стоило ей узнать о Дмитрии Даниловиче, как с лица тут спала тусклость, глаза залучи-лись.
— Да знаешь о Кориных, Даниле Игнатьиче, — напомнил Павел Андрианович. И Дмитрий Данилович догадался, что и она из Хибин. — Елена Ильинична, — назвал хозяин супругу гостю. — Вместе жизнь прошли, теќперь внуков растим. Как же, для будущего… — Недоговорил. И Дмитрий Данилович досказал в себе за отставника полковника, приучен-ного опаќсаться слова, как призраков в ночи: "Новой Расеюшки".
Вроде как в сочувствии полковнику-воителю подумалось и такое: они вот с Еленой Ильиничной жизнь прошли, ровно путь мытарный под ярмом одолели. И теперь довольны, хотя устоя-то прочного и нет… Все мы так: не живем во славе своей, как люду заветано, а что-то только проќходим, не обретая своего предела. Это отголоски бесед с художником, городскими гостями и Стариком Соколовым. А тут лучше укротить такие мысли.
Хозяйка застеснялась, что застали ее врасплох за будничной работой. Извинилась и скрылась в другой комнате, чтобы принарядиться. А они присели на диван, все еще не освободясь от сковывающей обоих немоты, недуга прожитых лет и судьбины века.
2
Что Андриан Алистархович с семьей были сосланы в Хибины, Дмитрий Данилович знал от деда Галибихина. Мать Беловых, как и мать Галибихиных, умерла в дороге от какой-то болезни. От горя за детей, что вот и их жизнь сломлена. Ссыльные покаянно ругали себя, корили: "Алчность наша… Жили бы как голь зимогорная, и остались бы целы". Ни Андриан Алистархович, ни сыновья, ни дочери станции той не знали, где была оставлена мать… Тут судьбы совпадали с судьбами солдат. Что-то оди-наковое повторялось в каждой семье… Вынесли тело матери ночью из битком набитого телячьего вагона, и где-то закопали-схоронили, как забредших в чужие края нищенок. Вроде бы в этом был упрек уцелевшим. Голос души и бередил, пощады не давал. Был стыд и мучила боль, что такое при жизни всех их могло случиться с родными и просто с согражданами. Но вслух это не говорилось. И страждущие обращались не во злобе к никому в сложенной самими молитве и кого-то просили простить за вину свою невиновную, как это заветано в христианской заповеди.
В Хибинах Беловы — отец, три сына и четыре дочери работали, строили. В бараках обжились. Ходили в гости к Галибихиным, а Галибихины к ним. Перед войной и Беловым, и Галибихиным дали свободу. Андриан Алистархоќвич поселился на окраине Ярославля, купив старенький брошенный домишко. Детей разметала война. Сыновья и две дочери ушли на фронт. Была в том своя гордость: вызов обидчикам, их унижавших. Чувство Родины ничем и никем в них не могло истребиться… Сестры Павла Андриановича повыходили замуж. Оба брата погибли под Москвой. Одинаковость судеб с теми же Галибихиными. В пятидесятом году старик, Андриан Алистархович, не больно веря в свою свободу, тайком приезжал проведать хутор. Остаќваться в своем доме у сестер побоялся. Уехал в Москву к старшей доќчери поделиться увиденным.
Павлу Адриановичу посчастливилось. Прошел всю войну, отделался чеќтырьмя ра-нениями. Стал офицером, отличился, окончил военную академию. Вышел в отставку пол-ковником. Теперь — лесник.
— Благодарю вот судьбу. Она благосклонна ко мне. Привела меня в отчий дом, родные места. Чего же лучшего ждать, — поведал он о сеќбе. — У сыновей и дочерей моих свои семьи. Вот внуки здесь, племянќники. Целая лесная колония. И приучаются землю-матушку в труде люќбить. Чего же лучше-то. Лес тут у нас новый будет.
И опять Дмитрий Данилович уловил в словах бывшего хуторянина недосказан-ность, надежду затаенную, что может вот и станет этот хутор ихќней родовой землей. Прежнего от Сослачихи Алистарховича чуточку и осталось, оно и будет держать память вековую.
Осмотрели усадьбу, следы плотины на ручье. Ручей совсем пересох, но может то-же возродиться. И опять можно будет назвать его речќкой. Ведь и рыба в него откуда-то заходила. Павел Андрианович в наќдежде на то, сделал запруду и удерживал воду в быв-шем мельничном омуте. Вдоль ручья, на бывшей тогда пашне разбит большой огород. За огородом лесопитомник, вырастали елочки и сосенки.
