Альберт Родионов - Серое небо асфальта
Виктор, кстати, не благодарил, пятясь, закаменел и молчал… только глаза как-то странно ходили маятниками — влево — вправо…
— Тяжкое это дело подарки ношенные дарить! — вздохнул Дима, прислонившись спиной к двери и ощущая лопатками тишину парадного. — Ну, что же ты там стоишь? — ждал он… и, услышав тихие шаркающие удаляющиеся шаги, выдохнул воздух: — У-ух… Надо прилечь, что-то он меня чуток утомил.
* * *
Спальня не видоизменилась и оставалась по-прежнему одинокой, муха валялась сгоревшей микросхемой, в той же позе — лапками кверху, словно умерла. Дима посмотрел на своё лежбище, мысль об упорядочении постельного белья мелькнула на секунду и улетела заряженная раздражением несвоевременности. Думать о гигиене гостя это одно, но о себе — другое, не гостю же упорядочивать придётся, а ему.
Его тело ставшее лёгким, почти поднялось над кроватью и плашмя опустилось в серую топь. Глубокий вздох удовлетворения вырвался из лёгких, бывших когда-то действительно лёгкими и растворился в душном, тяжёлом средоточии спёртых газов.
— Хорошо! — глаза закрылись, но спать он не захотел… — Как же умудриться прожить жизнь так, что бы мучительно не болело за…. За всё то, чего не успел, забившись за свой рабочий стол, как завалившийся в пыльный угол математический справочник. Он вспомнил, как пресловутый справочник, долго валялся под шкафом, и когда нужно было заныкать от жены триста долларов, он спрятал их именно в него, справедливо рассудив, что если справочник такой старожил под шкафом, то выписывать его оттуда никто не собирается.
Вспомнил он о деньгах, ровно через неделю после того, как выбросили старый шкаф.
— Где справочник? — налетел он на жену… в неприятном смысле.
— Выбросила… под шкафом валялся, жёлтый, старый, паутиной оброс… А тебе зачем, ему лет сто в обед было, наука уже давно вперёд ушла, теорему Ферма скоро решат, наверное, я по телевизору видела.
— Что, видела, кто решал? Как? — Димка вращал белками…
— Да, показывали, как они — учёные — математики на доске мелом что-то чертили… формулы какие-то… Да ну тебя! — Лиза рассердилась. — Выбросила, и всё! Понял? Нечего макулатуру собирать тут, мало денег — продвигайся по службе!
Про деньги в справочнике он промолчал, закусив губу, но глист сомнения взрыл головные кишки и долго там питался, разлагающимися останками серого вещества.
"Так как же прожить? А ведь будет больно, жалко расставаться даже с этим скрипучим диваном, с блеклым, но зато не режущим глаза, потолком, с ползающими по нему иногда синими, зелёными, жёлтыми, серыми… чёрт, никогда не думал, что мухи так многоцветны в своём однообразии. И ведь приятнее, чёрт побери, смотреть в это гипсовое небо, чем деревянное — обтянутое снаружи красным крепом. Ого… насчитал: гипсовое — раз, деревянное — два, настоящее — три, а кто-то древний говорил, что-то о Едином?! Ладно, придёт ещё раз, — спрошу. — Подождав, не услышит ли его тот, о ком думалось, он перевернулся на бок, отказавшись тупо смотреть в белый и теперь одинокий экран потолка. — Надо муху в подъезде изловить и внедрить. Пусть хоть прописывается, скоро, похоже, я останусь совсем один, Лиза — не подлиза, надолго её не хватит… или меня спровадит на дачу, в лучшем случае, или сама съедет, как раз лето в разгаре. — Он вдруг подумал, что и муху в подъезде ловить не след, достаточно открыть форточку и на комнатный, не очень свежий запах, их слетится — туча! Но туча живых мух… это уже не статистика, а трагедия!
Вспомнив о форточке, он догадался, что послужило причиной безвременной кончины мухи.
— Экие слабые, не приспособленные создания, всякую гадость жрут, а чуть воздух испортить и гаплык мушиному народу. А почему же тогда в туалетах городских их так много? — он вопросительно поднял палец и внимательно его осмотрел: под ногтем было приятно грязно. — Потому что инстинкт размножения сильнее каких-либо нравственных и физических неприятий. — Дима с гордостью оставил резюмэ вопросу и снова, с неприятным осадком грядущей потери, вспомнил о Лизе…
ГЛАВА 12
— Мама, я так долго её искал… и кажется, нашёл! Она такая… такая… милая, красивая, — он вспомнил о солидных упругих дынях-колхозницах под кофточкой его третьей молодости и посмотрел все говорящими глазами на вздохнувшую по-доброму мать. — Она так интересно говорит об искусстве, так много о нём знает, мама, она тоже музыкант! — он вспомнил поговорку:
"Первая жена от Бога!
Вторая от людей!
Третья от Дьявола!" — и вздохнул…
Ни первая, ни вторая к поговорке не имели ни какого отношения, и он решил, что её придумал какой-то математик, а значит третья — то, что надо! Разве он мог бы сейчас сказать с уверенностью, будто знает, что ему надо?! Тогда, раньше, наверное, смог бы и нашёл массу оправданий тому, что не сбылось, хотя знал, что знает! Фу, какая белиберда! Словно прячешься за словами, их множеством и непрозрачностью из-за множества, прячешь истинное Слово, которого не знаешь, но хочешь думать, что… Что? Не настолько же ты глуп, чтобы думать, будто знаешь!? Не настолько! Но… Без всяких "но" кончай витийствовать и расскажи людям, как тебе жилось — былось с третьей, данной тебе судьбой!
* * *
Судьба, как всегда располовинила удачу с не… и в довесок к любимой подсунула тёщу и тестя, очень гордых своим общественным положением и решивших, что борода Всевышнего крепко зажата у них в кулаке. Ну, а раз уж Его борода там, то подмять подбородок, с едва пробивающейся молодой щетиной не составит труда.
Он долго бился за свободу, за автономию, пытаясь заработками доказать состоятельность, не понимая, что состоятельность не доказывают, тем более тем, кто вообще не понимает: "Що це таке?" А понять всем одну общую истину мешают зажатые в кулаки бороды и подбородки, но ещё более зажатые в тиски косности — разум и сердцa.
Странное дело, уже тогда он прилично играл на гитаре, занимаясь, порой по восемь часов в день, что не могло не отразиться на квалификации и авторитете среди коллег по музцеху. Стали поступать предложения о сотрудничестве, и заработок составил три зарплаты инженера, плюс работа преподавателя музыкальной школы. Его половина была в восторге от получаемых дивидендов, но не её родители.
— Почему ты не идёшь на завод? — однажды не выдержал тесть, возомнив себя первенцем будущей династии и прилично ударив водочкой по давно проторенному нутряному пути.
— Кем? — удивился Дима.
— Ну хотя бы гонщиком! (так называлась специальность — выгоняющих на склады автомобилей, а завод, как раз, был автопроизводителем).
— И сколько я поимею за такую радость? — тяжко вздохнул Димка, удручённый неуважением к своей профессии и тем, что мозоли натирал на кончиках пальцев, а не на ладонях, отчего всегда, в разговорах с слишком гегемонисто настроенным пролетариатом, не имел возможности блеснуть более широкомасштабной заскорузлостью рук.
— Семьсот рублей!
Димка подумал, что имеет почти столько же, занимаясь любимым делом, не будучи связан по жизни заводской проходной, которая конечно многих вывела в люди, но в большинстве случаев, тех, кто жил и трудился по другую сторону, за людей не считала, ведь если бы было наоборот, то могла бы обидеться и начать крушить навешанные на уши устои. Тем не менее, он решил сделать родственнику приятное и, бодрясь, ответил:
— Согласен!
— Ну и молодец! — засопел довольный тесть, видимо не рассчитывавший на такую быструю и лёгкую победу. — Завтра закажу тебе пропуск и покажу весь завод… как на ладони! — он посмотрел на свою раскрытую и перевёрнутую навзничь руку, тоже, кстати, не изуродованную украшением рабочей элиты, приобнял покладистого зятька и подтолкнул к столу… — надо было прилить устный договор.
* * *
Завод безнравственно торчал трубами, развалисто чернел грязными цехами, свежил "азоном" химикатов, пестрел отрезвляющими кирпичами на жестяных знаках и вообще гордился своей дешёвой продукцией, на которую спрос не падал, ввиду действительно малой цены, что, в общем-то, соответствовало качеству. В этом и была пресловутая загадка красного сфинкса: научить людей гордиться собственной неприхотливостью и ничтожностью, довольствуясь хрущёбами вместо нормальных квартир, тракторами вместо автомобилей, гордыней вместо гордости, стадностью вместо семьи!
Димка проникся важностью момента и масштабов, потерявшись среди огромного и почувствовал, как у него растут ещё пара лапок, видимо необходимых для будущей профессии муравья.
"Лучше бы пальцев выросло вдвое, тогда бы точно с музыкой не расстался!" — усмехнулся он и робко спросил:
— Хотелось бы по поводу зарплаты уточнить…
— А… что? Пошли, уточним!.. — тестюха хлопнул потенциального продолжателя семейного дела по плечу и распахнул перед ним двери заводской управы…
