Дэймон Гэлгут - В незнакомой комнате
Он берет меня за руку и, с огромным трудом подбирая слова, говорит:
— Хотите поехать со мной в Швейцарию?
Я потрясен. Ничто не предвещало подобного поворота. У меня влажнеют ладони, сердце бешено колотится, но из вихря мыслей, которые бушуют у меня в голове, вырывается лишь один, самый дурацкий и неподходящий из всех вопрос.
— Но что, — спрашиваю я, — я буду там делать?
— Вы можете работать, — отвечает он.
Потом дверь открывается, из банка выходят остальные, они с Жеромом поспешно отодвигаются друг от друга, и до конца путешествия им уже ни разу не удается остаться наедине.
— Бесполезно, — говорит Кристиан. — Здесь тоже не приняли карту.
Это похоже на удар молнии. Или на падение в пропасть, на краю которой он, как теперь ему понятно, балансировал уже несколько дней. Все теперь совсем не такое, как прежде. Спускаясь за своими товарищами по лестнице и выходя на улицу, он видит все сквозь какое-то странное стекло, которое одновременно и искажает, и проясняет мир вокруг.
Уже слишком поздно, чтобы продолжать поиски, все банки закрылись. Да… понятно, что так эту проблему не решить. Завтра утром они отправятся во французское посольство, там им помогут хотя бы советом.
Остаток дня проходит бесцельно — идут в соседний отель поплавать в бассейне, слоняются, разговаривают. В Жероме не осталось и следа той странной нервозности, которая охватила его там, на лестнице. Вечером я иду с ними в какой-то дорогой отель, чтобы воспользоваться телефоном администратора. Алис и Жером хотят позвонить домой, матери. Их очень долго не соединяют, приходится ждать и ждать в огромном гулком вестибюле. Он слышит здешнюю половину разговора, протянувшегося через полмира, — о, maman, il est si bon d’entendre ta voix[8], — и звуки языка, который он не понимает, доносят до него интимность и любовь, он почти может представить себе ту жизнь, далеко на севере, из которой они прибыли и к которой его пригласили присоединиться. Ехать ли мне? Могу ли я? Его собственная жизнь сузилась до развилки, на которой он стоит в крайнем смятении, терзаясь нерешительностью.
Ему не обязательно принимать решение прямо сейчас, всегда существует завтра, завтра. Но утро ничего не меняет. Он идет с ними в посольство за советом. Мы одолжим вам денег, говорят им в посольстве, поезжайте в Кению, где вы сможете воспользоваться своими картами. Следует короткое обсуждение, но выбора у них, в сущности, нет, без денег они вообще ничего не смогут предпринять. Они отправятся в Кению завтра утром. Он уже знает, о чем его спросят, а они знают, что он ответит. Да, я еду в Кению с вами.
Я не помню, что они делают в оставшееся до конца дня время. Следующее, что осталось в памяти, это как он просыпается посреди ночи, перемежающийся луч маяка через равномерные интервалы времени пересекает потолок, и слышит, как Родриго тайком мастурбирует под простыней.
Следующий день — день выборов, но сквозь пыльные окна автобуса город выглядит таким же, как вчера. Больше часа уходит на то, чтобы выбраться из запутанного лабиринта переулков и маленьких улочек, прилегающих к автобусной станции. Замысловатые фасады магазинов с мириадами ступенек и крохотными витринами заставляют его представить себе внутренности какого-то гигантского животного, через которые они проползают, словно бактерия.
Вырвавшись из города на свободную дорогу, автобус тут же разгоняется до бешеной скорости. Их водитель, какой-то индиец-психопат, видимо, вознамерился всех их угробить, он совершает обгоны на слепых подъемах, состязается в скорости с другими автобусами, вероятно, чтобы взять реванш за былые поражения, не тормозя, делает крутые повороты. Его охватывает ощущение какого-то тупого ужаса. Вцепившись в сиденье, он наблюдает, как мир за окном проносится мимо, словно во сне. Дорога бежит вверх, стремясь к побережью, пересекает широкую зеленую равнину. То появляются, то исчезают зеркально спокойная вода, пальмы, мангровые деревья, все эти типичные фрагменты тропиков, маленькие деревушки и поселения мелькают, как мгновенные вспышки чужих жизней, походя на миг задевающих его собственную мимолетными стычками образов.
Когда они прибывают на пограничный пункт, он начинает волноваться: что, если заметят, что у него нет визы? Но он выскакивает из автобуса едва ли не первым, отметку о выезде ему припечатывают, как синяк, рядом с въездной, купленной несколько дней тому назад. В Кению они углубляются уже в темноте. Начинает моросить ровный дождь. По мере приближения к Момбасе народу на обочинах становится все больше. Последний этап пути они проделывают по морю на пароме. Он стоит у перил и сквозь пелену дождя смотрит на желтые огни. Отель, который они находят, производит впечатление самого убогого из всех предшествующих. Два лестничных пролета ведут на их этаж, кажется, что здание сляпано из необработанного бетона. В каждой комнате посреди потолка, вздрагивая, крутится вентилятор. Дом одновременно служит борделем, нижние этажи занимают проститутки, ошивающиеся в вестибюле и на тротуаре перед входом: привет дорогой ты не меня ищешь тц тц тц. Они снова расселяются в двух комнатах, он и Родриго в одной, остальные в другой, но комнаты соединены общим узким балконом. С балкона открывается вид на обращенное к ним фасадом такое же здание на противоположной стороне улицы, в окнах его маленьких освещенных кубиков можно наблюдать всевозможные половые акты в действии.
На сей раз приглашение исходит не от Жерома, а от Алис. На следующий день за обедом наступает короткий момент серьезного обсуждения.
— Хотите поехать с нами? Мы нашли дешевый рейс до Афин, у нашей мамы в греческой деревушке есть дом. Прежде чем вернуться домой, мы хотим провести там несколько недель.
Он смотрит на Жерома. Тот говорит «поехали», но в его приглашении он не слышит эха того, что случилось там, на лестнице, сейчас это формальное предложение, которое он может с легкостью отклонить.
— А потом, после Греции, — спрашивает он, — что я буду делать? Дайте мне подумать, я скажу вам позже.
Он отправляется на прогулку по старому городу, идет между высокими и причудливыми фасадами. Движение всегда заменяло ему размышления, а сейчас как раз хочется сделать в них перерыв. Так, бродя, он оказывается в темном антикварном магазине, заполненном прохладным воздухом и изобилующем восточными коврами и медными светильниками, и его мысли ускользают из того материального мира, в котором он обитает. В него возвращает возникшая в поле зрения человеческая фигура.
— Вы откуда? — Человеку лет пятьдесят с небольшим, он белый, с крупным морщинистым лицом, хранящим печальное выражение. У него невероятный, сильно утрированный английский акцент.
— Из Южной Африки.
— О Господи, как же вы сюда попали?
— Через Малави.
— Не может быть! Я через несколько дней отправляюсь в Малави. Да, пожалуйста, смотрите, чувствуйте себя как дома. Как, вы сказали, вас зовут?
По какой-то неведомой причине этот долговязый экспатриант не идет у него из головы, даже когда он возвращается в отель, во всем этом закопченном полуразрушенном городе он единственный человек, если не считать спутников, знающий его имя. В темноте он усаживается на балконе, глядя на исходящую паром дождливую улицу. Подъезжает такси, из которого выходит проститутка, одна из кричаще одетых женщин с нижнего этажа, вместе с бородатым белым мужчиной его возраста. Они целуются долгим поцелуем возле машины, потом мужчина возвращается в машину и уезжает.
Позднее тем же вечером они идут ужинать, настроение за столом мрачное. Его спутников одолевают разные мысли, конец девятимесячному пребыванию в Африке Кристиана и Жерома, двухмесячного Алис, впереди возвращение домой. Но в один из интервалов между обрывками разговора вопрос возникает снова: вы решили, что будете делать?
— Нет, еще не решил, скажу утром.
Этой ночью он почти не спит. Мечется по кровати, глазеет на вентилятор, который вертится и вертится, то и дело встает, выходит на балкон, возвращается. Мозг его кипит, он не в состоянии остудить его.
Утром все встают рано, много дел, суеты. Правильное решение приходит незадолго до того, как заходит Жером и безмолвно, лишь движением поднятых бровей, задает вопрос.
В ответ он качает головой, голос не слушается его:
— Мне нужно возвращаться.
Жером ничего не говорит, но лицо у него становится непроницаемым.
Так, тремя короткими словами, заканчивается это путешествие. Никто его не уговаривает, все заняты своими делами, сортируют и упаковывают вещи. Он не хочет сидеть и смотреть на это, поэтому говорит Кристиану, что идет погулять.
— В десять мы отбываем.
— Я вернусь к тому времени.
Он идет по запруженным людьми улицам, идет безо всякой ясной ему самому цели, но не удивлен, когда оказывается снова в темном антикварном магазине. Сомнительный экспатриант опять здесь, балансирует с чашкой кофе на груде сложенных ковров.
