Сирил Массаротто - Бог — мой приятель
Наутро Лео разбудил меня ни свет ни заря. Он принес мне кофе в постель, и, признаться, я был весьма тронут такой заботой.
— Спасибо. Что-то ты сегодня рано поднялся. Плохо спалось?
— Нет-нет, совсем наоборот. Знаешь, хотел сразу тебя предупредить: не удивляйся, когда будешь менять мое постельное белье, оно там… слегка заляпанное.
— Каким же, интересно, образом?
— …
— Ты опять жевал в постели?
— …
— Давай выкладывай, ругаться не буду.
— Ну, как тебе еще объяснить? Я заляпал белье! Этой ночью я стал мужчиной, тебе что, все как маленькому объяснять?!
— Ах, ну да, ну да… Это… это просто замечательно. Браво.
— Ну все, я побежал к Жереми. Чао!
Браво? Я что, совсем спятил? Кто вообще сейчас так выражается? Нет, я себя решительно не узнаю! Мне следовало вести себя более непринужденно, расспросить, как он себя чувствует, все ли у него в порядке, сказать что-нибудь ободряющее, ввернуть подходящую шуточку. Да, точно, после того как он сказал, что мне все надо объяснять как маленькому, я должен был съехидничать, что уж он-то у меня настоящий профессор и его пятна на постельном белье не иначе как точная копия карты Франции! Ну почему я сразу не додумался? Не вдогонку же теперь кричать… Ну хорошо, допустим, все это из-за того, что он слишком рано меня разбудил и я не успел как следует подготовиться. В следующий раз буду начеку.
* * *Я стараюсь проводить как можно больше времени с сыном. Меня слегка настораживает тот факт, что переходный возраст не доставляет ему никаких видимых неудобств. Я уже было собирался повыведать у Бога, что там на самом деле у парня на уме, но в последний момент передумал. Во-первых, я в очередной раз рисковал нарваться на отказ, а во-вторых, он же говорил, что в общем и целом все с ним будет в порядке, а раз так, то подробности мне знать ни к чему. В конце концов, каждый имеет право на личную жизнь. Меня бы в его возрасте точно кондрашка хватила при одной только мысли о том, что предки начнут копаться у меня в мозгах. У Лео своя жизнь, и он ею вполне доволен. Он целыми днями пропадает у друзей или в спортивной секции, а по вечерам часами висит на телефоне… Он никогда не унывает, и от этого все ему дается легко. Мы стараемся почаще выкраивать время, чтобы побыть вдвоем, поболтать о том о сем. Ему со мной по-прежнему интересно, а это значит, что я все-таки не самый плохой отец и еще могу ему на что-нибудь сгодиться. Мы свободно беседуем на любые темы, говорим о школе, обсуждаем его друзей и даже подруг. Я поражаюсь, насколько легко он доверяет мне свои сердечные тайны. Вот, например, недавно я узнал, что ему в классе очень нравится одна девочка, а вот другая сама на него запала, но, увы, она абсолютно не в его вкусе.
В среду, в день рождения Алисы, мы вместе отправились на кладбище.
— Расскажи мне о маме, какая она была?
— Она была… чудесная. Чудесная жена и чудесная мать. Я говорю так вовсе не из стремления приукрасить ее в твоих глазах, а просто потому, что именно такой она и была. И я любил ее больше жизни.
— Знаешь, я совсем не помню тот день, когда это случилось…
— Зато я помню его слишком хорошо. Помню каждую секунду, каждый миг. Все происходило словно как в кошмарном сне. Твоя мать была любовью моей жизни. Такую разве что в кино увидишь, а мне довелось испытать ее по-настоящему. Я тебе никогда не рассказывал, но, когда я приехал в больницу и увидел ее, врачам пришлось насильно вкалывать мне успокоительное, потому что я так разбушевался, что отдубасил добрую половину персонала.
— Ты? Не может быть!
— Еще как может. Санитарам, кстати, тоже досталось.
— Да я в жизни не видел, чтоб ты дрался!
— То было другое. Я обезумел от горя, понимаешь? Я был взбешен, зол на весь мир. Мой гнев требовал выхода и нашел его, а каждый удар приносил облегчение. Ее смерть опустошила меня.
— Но ведь теперь тебе уже лучше?
— Пожалуй, что так. Исключительно благодаря тебе.
— А почему ты не найдешь себе другую женщину?
— Не знаю.
— Думаю, мама бы не возражала.
— Против чего?
— Против другой женщины, с которой бы ты был счастлив. Ведь столько лет прошло…
— Боюсь, все не так просто. Я же не знаю наверняка…
— Думаю, тебе стоит попробовать. Лично я буду только рад. При условии, что она будет милой и симпатичной. Я имею в виду, симпатичной на твой вкус.
— И как прикажешь это понимать? Хочешь сказать, что это должна быть симпатичная старушка? Конечно, твой престарелый папаша только таких и обожает!
— Да нет же, ты меня не понял…
— Да все я понял, дурачок, просто шучу. Ценю твою заботу.
Я обхватил его за плечи и прижал к себе, однако он поспешил с улыбкой высвободиться из моих объятий.
* * *С самого утра я весь как на иголках, а все потому, что сегодня вечером Бог пообещал сделать мне подарок. Сколько я его ни упрашивал, он так больше ничего мне о нем не рассказал, лишь намекнул, что этим подарком должно стать одно его откровение. Будто бы пришла пора мне все узнать. Мои нервы, что называется, на пределе. Интересно, это касается всего человечества? А может, меня ждет очередной божественный секрет? Или тайна моего будущего? Мне остается только теряться в догадках в ожидании назначенного часа. Мне кажется, что порой он даже не осознает, какое впечатление производят на меня подобные заявления с его стороны. Между тем уже почти десять минут двенадцатого, а его все нет. Раньше он никогда так не опаздывал.
— Ну, здравствуй.
— Кстати, а когда у тебя день рождения?
— Что за глупый вопрос? У меня не бывает дня рождения.
— Очень жаль, потому что я как раз собирался подарить тебе часы. Ты умудрился опоздать на целых десять минут!
— Это я нарочно. Люблю тебя помучить.
— Ты просто душка! Так что там у тебя за откровение?
— Все очень просто: я собираюсь открыть причину, по которой выбрал именно тебя и никого другого.
— Ах, вот оно что! Пресловутая причина! Долго же ты, однако, тянул…
— Боюсь, тебе придется подождать еще немного. Всякий подарок нужно сперва заслужить. И для этого я попрошу тебя ответить на два моих вопроса.
— Валяй спрашивай, только побыстрее!
— Вопрос первый: какую встречу ты считаешь самой важной в своей жизни?
— Встречу с Алисой, разумеется, ты и сам прекрасно это знаешь.
— Вопрос второй: помнишь ли ты мое правило номер четыре?
— Еще бы не помнить, ты ж меня наизусть его заставил вызубрить. Значит, так, тогда ты сказал: «Не придавай нашей встрече большего значения, чем она имеет на самом деле».
— Вот, собственно, и все. Соотнеся между собой два своих ответа, ты поймешь, почему я выбрал именно тебя.
— Э-э… нельзя ли поподробнее?
— Да пораскинь же ты мозгами, дурилка! Ты только что сказал, что самой важной встречей в твоей жизни была встреча с Алисой. Любой другой на твоем месте утверждал бы, что самой важной встречей в его жизни была встреча со мной! Подумать только, самого Бога увидать! Не каждому же так свезет!
— Прости, я не хотел тебя обидеть…
— Брось извиняться, наоборот, именно благодаря этому мы и встретились! Ты оказался единственным, кто был способен усвоить правило номер четыре, то есть единственным, с кем я мог заговорить. Ты ведь мои принципы знаешь: я в ваши дела не вмешиваюсь и собственной жизнью вы распоряжаетесь сами. А на твою жизнь встреча со мной ровным счетом никак не повлияла, а потому нисколько не нарушила естественного хода событий. Я ничуть не ущемил твою свободу выбора. Вот потому-то мы и встретились.
— То есть… Сам я здесь как бы ни при чем?
— Выходит, что так.
— Получается, я встретил тебя благодаря Алисе?
— Верно. Потому что она оказалась для тебя важнее, чем я.
Алиса, мой ангел-хранитель… Поистине, ей я обязан всем, что только было хорошего у меня в жизни. Почему, когда он спросил меня про самую важную встречу, я не колеблясь выбрал ее? Сам не знаю. Может быть, потому, что в жизни для нас важна не столько сама любовь, сколько тот, кто научил нас любить?
Год двадцать первый
Еще утром Лео предупредил, что после школы собирается поговорить со мной об одной важной вещи. Судя по торжественности его тона, разговор и впрямь предстоит серьезный. Интересно, что же это за вещь такая и с чего вдруг меня так основательно к ней готовить? По его виду ни за что не скажешь, что он вообще чем-то озабочен. Иногда мне даже кажется, что он намеренно скрывает от меня свои проблемы. Хоть Бог и уверяет, что мой мальчик вполне счастлив, мне все же с трудом верится, что жизнь шестнадцатилетнего парня может протекать столь безоблачно. Обычно подростки находят способ заморочиться на пустом месте — то у них хандра, то меланхолия, то воображаемая любовная драма. Впрочем, Лео это не грозит, он у меня писаный красавчик, что в его возрасте значительно облегчает жизнь. Он умен и пользуется невероятным успехом у девочек — о чем тут еще можно мечтать? Будь я одним из его одноклассников, наверняка завидовал бы ему черной завистью. В наше время таких называли везунчиками. Интересно, а как теперь? Я вот тоже, зарабатываю будь здоров, ни в чем ему не отказываю, даже балую, однако ему и в голову не приходит злоупотреблять моей щедростью. Так о чем все-таки он хочет со мной поговорить?
