Марианна Грубер - Промежуточная станция
— А вот Милли коснулась.
— Она ведь была полицейским шпиком.
Ему почти все было известно. Несколько утешало то, что оставались вещи, от его глаз укрытые. От таблеток у Марии кружилась голова. Это было даже приятно, только трудно ехать на эскалаторе. Все вокруг — стены, светильники — двигалось вместе с нею, но страха почти не было.
— А если однажды кто-нибудь наткнется на вход в подземелье? — спросила Мария.
Обербригадефюрер рассмеялся.
— Во время дежурных обходов вы сотни раз проходили мимо этих входов и выходов и ничего не заметили, хотя вы лучшая из сотрудниц, мне известных. Люди, которых я посылал следить за вами, вовсе не были недотепами, и все же каждый из них, идя за вами, делал какую-нибудь ошибку, и вы его замечали. И так каждый день. Ежедневно вы описывали наблюдавшего за вами человека в своих отчетах. Я ждал, что в один прекрасный день в вашем отчете не будет такого описания. Я бы тогда понял, что вам удалось установить контакт с мужем. Это событие сделало бы вас менее осмотрительной.
Все вдруг стало на свои места. Он затащил ее в постель, чтобы она полностью потеряла голову, предстань перед ней неожиданно Роланд. Она подумала об этом совершенно спокойно. Голова была словно из ваты, а голос обербригадефюрера звучал так, словно на медленной скорости прокручивали магнитофонную запись.
— Вот мы и пришли, — неожиданно сказал он. Никаких дверей не было видно. Лишь вплотную подойдя к стене, Мария обнаружила в кладке едва заметную черту, потом вдруг превратившуюся в щель и наконец в распахнувшуюся дверь, ведущую в помещение, в котором она заметила только стул да горящую лампочку под потолком. Остальное было погружено в темноту, из которой донесся монотонный голос, приказавший Марии сесть на стул.
Мария повиновалась. Голос зачитал вслух данные из ее личного дела: семейное положение, адрес проживания, год рождения и так далее. Потом голос произнес:
— Расскажите о происшествии.
— Госпожа Савари уже заявила, что не запомнила подробностей, связанных с нападением на нее, — ответил вместо нее обербригадефюрер.
— Вот как? — Голос в темноте замолк, и Мария подумала, что трудно, пожалуй, различить, говорит это мужчина или женщина. Лампочка на потолке стала вдруг раскачиваться.
— Вы умеете точно наблюдать? — спросил голос.
Обербригадефюрер принес откуда-то стул и уселся на него верхом прямо перед Марией.
— Попробуем восстановить все последовательно. Где вы совершали свой обход?
— На востоке, — сказала Мария. — В районе, подлежащем санации. Так было указано в моем маршрутном листе.
— Те люди, что на вас напали, как они выглядели? Или вы их вовсе не увидели?
— Почему же, увидела, — сказала Мария. — На них были синие комбинезоны, как у рабочих в Садовом переулке.
— Как у кого? — спросил голос.
— Госпожа Савари была свидетельницей убийства этих молодых парней, ну, вы знаете, о ком идет речь, — пояснил обербригадефюрер с некоторой долей злорадства. — Позднее она дала показания, на основании которых полиция смогла опознать трупы.
— Перейдем к делу, — сказал голос. — Сколько было нападавших? Откуда они появились? Что послужило поводом для нападения?
Мария подумала, что эти двое принадлежат к враждующим сторонам, но теперь ей было совершенно все равно. Ее словно укачивало на мягком облаке, голоса и вопросы доносились издалека.
— Я не знаю, — сказала она. — Просто не знаю.
— Она находится под воздействием наркотиков? — спросил невидимый голос.
— Приняла сильное болеутоляющее средство, — ответил обербригадефюрер. — Взгляните сами.
— Слишком слаба, чтобы отвечать, но все же упорствует. Надо это преодолеть.
— Что вы намерены делать? — спросил обербригадефюрер.
— Ждать.
Спустя какое-то время открылась дверь. Вошли две высокие, сильные женщины. Одна быстрым движением взяла Марию за левую руку, подняла ее кверху и стянула вниз рукав блузки, другая воткнула иглу шприца в обнаженное предплечье.
— Скоро вы все прекрасно вспомните, — сказал голос.
Мария почувствовала укол раньше, чем успела понять, что произошло. Она взглянула на обербригадефюрера, потом на обеих женщин, затем, тесно прижав руки к телу, сжалась в комок. Бумажные человечки, сплошь бумажные человечки. И улыбающиеся мертвецы. А может, улыбались те, другие. Они натянули на головы чулки, и там еще что-то было. Сапоги.
— Вы не располагаете полномочиями задавать вопросы об Учреждении, — сказал обербригадефюрер.
— Ха, — сказал голос, — я спрашиваю о чем хочу. Госпожа Савари, — обратился он снова к Марии, — вы сказали, что на вас напали люди из ИАС. Чем вы обоснуете это утверждение?
Свет начал растекаться и перемешиваться с темнотой. Он двигался очень медленно и тягуче, словно вытекал понемногу. И вот пелену прорвало.
— Были раны, — громко сказала Мария.
— Вы видели это своими глазами?
— Да. У нее были глубокие раны. Такие, что она умерла.
Обербригадефюрер нервно передернул плечами. Его фигура вдруг выросла до гигантских размеров, потом снова уменьшилась.
— Вас спрашивают не о взрыве бомбы, а о людях, которые на вас напали.
— Они были в сапогах, и они ходили ногами по моему лицу. Туда-сюда, туда-сюда. — Мария ощупала нос и щеки.
— Как выглядели сапоги?
— Сапоги? Я сказала, сапоги? Да, наверное, это были сапоги. Когда они маршируют мимо окон нашей кухни, в окнах дрожат стекла.
— Вы живете на пятом этаже, — сказал обербригадефюрер.
— На пятом этаже? И Пьер не сломал себе позвоночник, когда пытался выбраться из кухонного окна в сад? Я иногда воображала, что маленькие ангелы летают потихоньку от всех. Дети ведь как ангелы. Их отсылают прочь, чтобы научить одиночеству. Когда они возвращаются, то становятся людьми. Одни только сапоги, глаз не видно. Вы знали Георге? Он из-за этого повесился. Это был первый по-настоящему теплый день после долгой зимы.
— Не вижу смысла, — сказал обербригадефюрер. — Она вспоминает о вещах давно прошедших.
— Как все было тогда? — спросил голос.
Мария подняла голову и уставилась в темноту, которая вновь замерла без движения.
— Мы боялись жить и боялись умереть, мы ни на что не могли решиться.
— А сегодняшнее нападение?
— Я упала. Разве по мне не видно?
— Давайте поговорим разумно. — Обербригадефюрер схватил Марию за плечи. — Нам все равно придется довести этот разговор до конца.
— Я была не очень хороша в постели, я знаю, — ответила Мария. — Никак не могла преодолеть стыд.
Ошеломленное молчание в ответ.
— Вы это сделали намеренно, — раздался голос из темноты.
— Что?
— Таблетки. Прекрасно, поступим иначе. Теперь она будет предельно честной. Так ведь?
В помещении зажегся яркий свет. Мария увидела сидящего за письменным столом человека в черной униформе, темных очках и черной шляпе. Он поигрывал пистолетом.
— Это вы? — сказала она. — Как вы оказались здесь, ведь вы же на Севере?
Дуло пистолета уставилось на Марию.
— Вы очень ловко уклоняетесь от вопросов, госпожа Савари. Но вам придется уразуметь, что нас не проведешь. Итак — сколько их было?
— Я не знаю. Слишком много. — Мария снова замкнулась в себе. Она видела паука. И тот, кто пытался освободиться от его паутины, запутывался все сильнее.
— «Я не знаю» — это не ответ. Если вам нечего больше сказать, нам остается предположить, что вы сами спровоцировали мирных граждан на нападение. Это квалифицируется как организация беспорядков. За это полагается лагерь, а то и тюрьма. Или все было совсем иначе? — Человек в униформе неожиданно повысил голос. — Вы пьете? Свалились с лестницы в пьяном виде? Это квалифицируется как оскорбление государства недостойным поведением.
— Простите, — сказала Мария, — но меня топтали и били ногами.
— Откуда вам знать, если вы ничего не можете вспомнить?
— Оставьте эту ерунду, — вмешался обербригадефюрер. — Любой мало-мальски сведущий врач определит причину травм такого рода. У вас эта версия не пройдет.
— Мне все равно, что у меня пройдет. Мне нужно признание, — сказал человек в форме. — Иначе она отсюда не выйдет. Мы не можем полагаться на вещественные доказательства. Они санкционированы Учреждением.
— Вы хотите привлечь к суду нелегальных беженцев? Тогда можете сразу распустить свою агентурную сеть.
Мария качнулась в сторону обербригадефюрера, успевшего подхватить ее.
— В чем мне нужно признаться? — спросила она.
Человек в форме отложил в сторону пистолет.
— Выбирайте. В нарушении существующего порядка? В обмане государства, которое вам платит? В участии в революционных беспорядках? Если вы подпишете это, будем считать, что вы пришли с повинной. На первое время вы сможете вернуться домой.
