Ежи Косински - Свидание вслепую
Склонившись над пострадавшей, Левантер понял, что ее рана носит поверхностный характер, так как вызвана шариками ваты и лоскутами хлопчатобумажной ткани, которые поэт использовал в качестве холостого заряда.
Но поэт, увидев кровь, впал в панику и бросился к телефону вызывать "скорую помощь". Левантер пошел за ним следом и объяснил, что, поскольку было использовано огнестрельное оружие, необходимо вызвать и полицию. Дрожащими пальцами поэт крутил телефонный диск, набирая номер полиции.
Оператор тут же ответил и спросил имя и адрес.
Страшно нервничая и коверкая слова, поэт ответил наконец с дрожью в голосе. Оператор спросил, что случилось.
Поэт с запинкой пробормотал:
— Женщину подстрелили.
Левантер услышал, как оператор спросил:
— Как подстрелили?
— Пушкой, — ответил поэт еле слышно.
— Чем? — переспросил оператор.
— Пушкой, — ответил поэт.
— Повторите, пожалуйста, по буквам, — сказал оператор, очевидно не веря своим ушам.
— П-У-Ш-К-О-Й.
— Пушкой? — спросил оператор.
— Пушкой, — подтвердил поэт.
— Сколько еще человек ранено или убито? — спросил оператор деловито.
— Только одна женщина ранена, — простонал поэт.
— Какой ущерб нанесен собственности?
— Никакого, — вздохнул поэт.
— Какого рода пушка?
— Старинная.
— Это музей? — спросил оператор.
— Нет, частный дом.
— Пушка в частном доме?
— Да. Фамильная пушка, — промямлил поэт.
— Кто стрелял из пушки? — спросил оператор.
— Я! — ответил поэт, понизив голос.
— Ваша профессия?
— Поэт.
— Поэт? Чем вы занимаетесь?
— Пишу стихи.
— Мы вышлем "скорую помощь", — объявил оператор.
Только при встречах с Ромаркиным Левантер чувствовал, что языку и наследию прошлого остается место и в его новой жизни. Общие воспоминания словно подтверждали необходимость осуществленного ими разрыва со связывающим их прошлым.
Всякий раз во время приезда Левантера в Париж старые друзья проводили бесконечные часы за беседами. Однажды они просидели весь вечер в кафе, а когда оно стало закрываться, отправились в соседний ночной клуб, который только что начал работать. Было занято всего несколько столов, и в баре почти никого еще не было. Официанты озабоченно сновали вокруг, проверяя состояние скатертей и наличие приборов. Парочка проституток прохаживалась взад-вперед между туалетом и небольшим холлом, не сводя глаз со входа. Четверо музыкантов, явно не желая играть для столь немногочисленных посетителей, сгрудились вокруг рояля и лениво настраивали инструменты, дирижер занимался установкой прожекторов.
Левантер попросил посадить их за тихий столик, и они с Ромаркиным прошли через весь бар в дальний угол зала.
Когда официант принес шампанское, включенное в цену за входной билет, Левантер и Ромаркин поудобнее расположились в креслах.
— Как тебе кажется, Лев, — начал Ромаркин, — люди на Западе — хорошие или не очень? Они лучше наших?
Ночной клуб начал заполняться. Шумная компания заняла пять первых столов. Оркестр заиграл, две пары затанцевали.
— Мне кажется, что люди везде хорошие, — ответил Левантер. — Они становятся плохими только тогда, когда попадают на наживку маленькой власти, которой наделяет их государство, политическая партия, профсоюз, компания или богатый приятель. Они забывают, что их власть — всего-навсего как временный маскарад смерти.
К их столику подошла проститутка, приметившая Левантера и Ромаркина, как только они вошли. Она была одета в обтягивающую, подчеркивающую грудь кофточку. Проститутка присела рядом и улыбнулась Ромаркину.
Тэт ответил на ее улыбку, и официант немедленно принес ей бокал и наполнил шампанским. Женщина подняла бокал за обоих мужчин и быстро его осушила.
Левантер решил не обращать на нее внимания, наклонился к Ромаркину и продолжил беседу по-русски. Проститутка слушала несколько секунд, потом прервала:
— Какой красивый язык! Что это за язык? — спросила она по-французски.
— Эскимосский, — ответил Левантер и снова повернулся к Ромаркину, надеясь, что она поймет, что ее услуги их не интересуют.
Женщина рассмеялась.
— Эскимосский? Да ну вас, вы меня дурите! Кто вы?
Левантер напустил на себя сердитый вид:
— Ваш смех и ваше отношение, мадемуазель, нас оскорбляют, — сказал он. Мы эскимосы и гордимся этим.
Женщина продолжала хихикать.
— Но, мсье, эскимосы выглядят вот так, — сказала она, оттягивая уголки глаз к вискам и прищуриваясь, — как замороженные китайцы! А вы… — Она смолкла на миг, словно роясь в памяти, — вы, наверное, итальянцы или греки. Но только не эскимосы.
— Мадемуазель, — резко сказал Левантер, — мы, эскимосы, — гордый народ и являемся "замороженными китайцами" ничуть не в большей степени, чем французы — "маринованными итальянцами", а шведы — "мумифицированными немцами". — В последней попытке избавиться от нее, не прибегая к оскорблениям, Левантер заговорил с ней доверительным тоном: — Видите ли, мы с другом находимся здесь для того, чтобы заручиться поддержкой вашего правительства в нашей революционной борьбе за освобождение от американского и канадского колониализма. Только что мы встречались с вашим министром иностранных дел.
Проститутка перестала смеяться. Левантер продолжал:
— А теперь, мадемуазель, мы хотели бы вернуться к обсуждению наших дел наедине!
Женщина вспыхнула.
— Простите, пожалуйста, мсье, — извинилась она, — я ничего не знаю об эскимосах, потому что не слишком образованна. Но я ничего не имею против эскимосов или кого-то там еще. У меня работа такая. Так что мне не до предрассудков. — Она встала и быстро удалилась, даже не поправив юбку.
Немного позже их беседу прервал грохот барабана. Хозяин клуба выскочил на сцену. Он объявил, что открыл свое заведение в конце Второй мировой войны и с тех пор его клуб посещали многие достойные и необычные гости. Но сегодняшний вечер воистину особенный. Впервые, сказал он, ему оказана честь принимать двух настоящих эскимосов, выдающихся представителей этой уважаемой нации. Он развел руки и церемонно поклонился Левантеру с Ромаркиным. Прожектор переместился со сцены на их стол. Абсолютно все — одинокие клиенты за стойкой бара, проститутки и официанты, держащиеся за ручку парочки за столами, — обернулись, чтобы посмотреть на двух эскимосов, и бурно захлопали. Оркестр грянул "Марсельезу".
Опустив голову, Левантер старался вжаться в свой стул. Но Ромаркину это неожиданное внимание, кажется, доставило удовольствие. Он встал и протянул руки к хлопающей толпе.
Хозяин заведения призвал гостей к тишине и с сияющей улыбкой обратился к Ромаркину:
— Одна из наших очаровательных официанток имела счастье слышать, как вы говорите на своем прекрасном эскимосском языке. Можно попросить вас для тех, кому не выпала такая честь, сказать что-нибудь по-эскимосски. Стихотворение, фразу, какое-нибудь слово, что угодно!
Посетители снова принялись аплодировать.
Ромаркин отвесил присутствующим поклон. Левантеру вдруг показалось, что он снова оказался в Москве. Он дернул Ромаркина за пиджак, пытаясь заставить друга сесть на прежнее место.
Словно собираясь произнести заготовленную речь с кафедры, Ромаркин распрямил грудь и начал громко и выразительно материться по-русски. Такого сочного набора непристойностей Левантер не слышал с армейских времен, когда служил под началом Барбатова. Ромаркин закончил свою речь театральным жестом, что вызвало у его слушателей новый взрыв аплодисментов. Правда, не у всех.
Двое крепких мужчин за стойкой бара не присоединились к общему ликованию. Когда Ромаркин начал свою тираду, они выпрямились, словно их проткнули раскаленными стержнями. Когда он закончил, они гневно разбили стаканы об пол и начали кричать Ромаркину по-русски. На его же грязном советском жаргоне они обозвали его сталинским прихвостнем. "Это Франция, вопили они, обращаясь к Ромаркину, — и ты не имеешь права оскорблять нас своим грязным языком только потому, что мы старые эмигранты, а ты наверняка советский агент, выдающий себя за туриста!" Распаленные, разгневанные и возмущенные, они расшвыривали стулья и отталкивали людей, стараясь пробраться к нему.
Хозяин заведения застыл. Официанты стояли в полной растерянности из-за того, что в их клубе собралось так много эскимосов, и были весьма озадачены, что слова одного эскимоса могли так оскорбить его соотечественников.
Левантер с Ромаркиным, устроив баррикаду из двух столов, швыряли в нападающих стаканы и бутылки, а стульями защищались. Вскоре прибыла полиция. Левантеру удалось убедить хозяина, что, если его и Ромаркина оставят в покое, он немедленно возместит весь причиненный ущерб. Уговаривая полицию не забирать Левантера и его друга, хозяин объяснял, что эскимосы, подобно французам, часто ссорятся из-за политических взглядов.
