Мастер Чэнь - Магазин воспоминаний о море (сборник)
— И это тоже правильно, — снова улыбнулся он. И по этой улыбке я понял, что Гурнам — если он не на работе — способен выражать очень много чувств сразу.
— Я с ним говорил, он сказал: конечно, я возьму Гурнама обратно. Слушайте, Гурнам, он даже не будет против выплаты компенсации, по суду или без. А те полтора месяца, пока он будет собираться…
И я полез в карман за кошельком.
И опять рука Гурнама — теплая и очень сильная, как я не без удивления заметил, — легла мне на колено.
— Не надо, — сказал он. И, после паузы, добавил: — Я не подавал иска в суд. Это они, другие, подавали.
Тут он чуть досадливо покрутил головой:
— Дело в том, что глаза стали хуже. Я уже не вижу так далеко. Нельзя рисковать вашей жизнью. Мне скоро шестьдесят, и я как раз думал — вот будет шестьдесят, сообщу, что ухожу на покой, и скажу спасибо, большое спасибо… Но вышло по-другому. Некому было сказать.
— Гурнам, да это неважно — Игорь возьмет вас комендантом, кем угодно…
— Но зачем? — удивился он. — Я еду к сыну. В Лондон. Он давно меня зовет. Так что все к лучшему.
Я представил себе Гурнама у экрана телевизора, в комнате с неоновыми лампами, мокрый черный лондонский тротуар под окном… Конечно, это не так плохо. Но не так и хорошо.
— Жизнь надо жить до конца, — сказал он. — Эта кончилась, и хорошо, сейчас будет другая. Потом — может быть, стану черепахой в море. Я видел фильм. Это интересно. Она оранжевая, когда в воде.
— А что, у сына найдется комната лучше, чем здесь? — улыбнулся я, рассматривая его бетонное жилище метров на десять.
— У него найдется комната, — блеснул глазами Гурнам. — Большая квартира в Челси. Три моих внука. И хороший коттедж в Кенте, большой сад. У него четыре компании, делает и продает коммуникационное оборудование. У индийцев сегодня это покупают быстро, во всем мире. Хороший мальчик, сэр. Он один из самых богатых индийцев в Англии.
В комнате было тихо, хотя под окном звенели голоса. Индийцы вообще любят разговаривать, сядьте в автобус — и через три минуты увидите, как два десятка незнакомых до того момента людей будут трещать, перебивая друг друга, неважно о чем. Да и вы с ними тоже.
— Но зачем тогда все это время?.. — выговорил, наконец, я.
— О, — сказал Гурнам. — Но я же говорил: свою жизнь надо прожить до конца. Зачем жить жизнью сына? Я делал важное дело. Да вот вы, сэр, — я видел лица людей, встречавших вас перед лекциями. И видел их лица после, когда они провожали вас. Значит, думал я, я помог сделать хорошее дело. Если делать что-то — то хорошо. Я был хорошим шофером?
— Лучшим в Индии.
— О, ну… Я благодарен «Пушкинскому дому». Когда я там работал, то видел близко всех премьер-министров Индии. Где бы я еще такое смог? И еще. Я получаю военную пенсию, сержантскую, давно, после Кашмира. Но это — еда, одежда. А «Пушкинский дом» и его зарплата помогли мне выучить мальчика. В университете. И сейчас — посмотрите только на него. Вот я и хотел, как уже говорил, в шестьдесят лет сказать «Пушкинскому дому» спасибо за это. Оказалось, некому. Но сейчас я говорю это вам.
И Гурнам снова поднял ко лбу две сложенные ладони, склонив голову.
— Приезжайте в Лондон, сэр, — сказал он, наконец. — Вот я напишу адрес…
И он водрузил на нос очки, которые я на нем никогда раньше не видел.
Пора было прощаться — меня ждал Раджпат, «Путь правителя», британский шедевр на месте былых нищих деревень.
— А это же Рахул там, у машины? — спросил провожавший меня Гурнам, щуря глаза. — Плохо. Что делать? Нет, я скажу. Передайте Игорю, Рахул очень больной, нервный юноша, надо все время пить таблетки, он экономит, приглашает колдунов. Пускает их в офис. Потом в офисе проблемы. Очень плохо. Я говорил еще сэру Олегу, он не слушал, но поставил Рахула возить почту. А сейчас он единственный, кто там остался. Надо его перевести на работу поспокойнее. В машине — опасно. И пристегнитесь сейчас ремнем покрепче.
Гурнам медленно помахал Рахулу. Тот, напрягшись, замер и не ответил.
А дальше, минут через десять, была незабываемая сцена, когда меня как минимум от шишки на лбу спас ремень Гурнама. Нет, я действительно не видел такого никогда. «Ниссан» с Рахулом за рулем — а то, что у него после поездки к Гурнаму трясутся руки, я хорошо видел — аккуратно подъехал к светофору и плавно остановился.
И тут, как писали классики, грудь его содрогнулась, из нее вырвались рыдания. В общем, Рахул всхлипнул, поднял руки к лицу, и — наверное, что-то произошло и с его ногами — «ниссан» сначала тронулся с места, подполз несколько дюймов, а потом с нарастающей скоростью врезался в бампер «амбассадора» впереди.
Это особая машина, «амбассадор», бережно сохраняющая свое место на дорогах горбатая повозка модели пятьдесят какого-то года, на вид вроде маленькой «Победы», полностью индийского производства. Она и сейчас ездит у таксистов и государственных служащих — вплоть до высших. И никогда, никогда не надо в нее врезаться.
Раздался хруст. Крышка капота «ниссана» с чавканьем приподнялась. В неуязвимом бампере «амбассадора», как я потом увидел, возникла небольшая вмятина. Из машины вышла хорошо упитанная дама в шелковом сари, как я мгновенно выяснил — служащая делийской мэрии, которая приятно поболтала со мной, пока шоферы говорили о своем и тыкали руками и ногами в тормоза.
Но это уже другая история, при этом не очень длинная и совсем не интересная.
Магазин воспоминаний о море
Этот рассказ не о погибшем крейсере, и даже не о его командире. А о маленьком предмете, который можно скатать в шарик и спрятать где угодно, да хоть между двумя пальцами. Только что он был, и вот его уже нет.
— С этой женщиной что-то не так, — сказал мне Евгений. — Она тебя все время трогает. Посмотри, вот за последние несколько минут: подержала руку на твоем локте, прижалась к тебе плечом, похлопала по спине. Если бы это было у нас в Бангкоке, я бы знал, что сказать. Но тут… И это ведь очень серьезная, как я понимаю, дама? Не говоря о ее не совсем юном возрасте.
— Это более чем серьезная дама. Ты представить не можешь, насколько серьезная. Достаточно сказать, что она из семьи Леонгов. А это в Пенанге — да и во всей Малайзии — кое-что значит. Но ты все правильно заметил. Чтобы тебя слегка помучить, замечу: нет, китайцы просто так к европейцам, да и друг к другу на публике не прикасаются. Да вот тебе пример этак десятилетней давности: когда я работал в Гонконге… ее звали Джинджер Чан, и я не буду о ней рассказывать. Но когда мы утром выходили из нашего отеля на улицу, то с ее стороны — да и с моей — никаких попыток прикасаться друг к другу не наблюдалось. У китайцев так не делается. За исключением одной только ситуации. Той самой, что мы сейчас имеем.
Евгений начал улыбаться специфически бангкокской улыбкой — обаятельной и при этом умной и хитрой. Вы не захотите устроить гадость человеку, который так улыбается.
— Ты пытаешься сделать мне интересно, — наконец произнес он.
— Я постоянно стараюсь сделать людям интересно. Итак, дело Лилианы Леонг из пенангских Леонгов, которая слишком часто прикасалась к одному… по-вашему, тайскому, к одному фарангу. Ты хочешь, чтобы я рассказывал тебе об этом на улице?
— Нет, я пока помучаюсь, — сказал Евгений. — И даже не буду пытать тебя насчет Джинджер Чан. Сам когда-нибудь все скажешь. А пока — ты обещал показать мне это место.
— Ах, это место… Ну зачем тебе оно?
— А зачем вообще всё?
— Только бангкокский житель может задавать такой буддийский вопрос.
Приезд Евгения из Бангкока — всегда приятное событие, а если встреча происходит как бы на полпути между столицами Таиланда и Малайзии, на острове Пенанг, — то и подавно.
— Ты не поверишь, — сказал он мне по телефону, когда мы договаривались о встрече на моей, малайзийской территории, — но у тебя в целой здоровенной книге есть одна строчка… Даже меньше — четыре слова. Которые в книге вообще как бы ни при чем. Они там лишние. Но как-то запоминаются. Сидят вот тут — слышишь стук? У меня там мозг, если ты не против. Так вот, ты это нарочно?
Я мог бы сказать ему, что в любой книге, в любом рассказе самое важное — это как раз те слова, сцены, эпизоды, которые кажутся лишними. Но…
— Хорошо, какие же это слова?
— Когда ты рассказываешь про историю китайских триад и их войн, то там есть упоминание о том, что победивший бандит взял у побежденного какой-то дом, который он сделал своей штаб-квартирой и назвал «Магазин воспоминаний о море». И больше у тебя об этом ни слова. То есть — в романе в этом доме происходит целая сцена, довольно страшненькая, но… Воспоминания о море? Кем надо быть, чтобы так назвать свой дом?
— Да, я помню эту сцену. И что?
— Я просто хочу его увидеть. Или то место, где этот магазин был. Вот жрет он меня, понимаешь? Не дает забыть. Сам виноват.
