Лариса Миронова - На арфах ангелы играли (сборник)
Вот и сидела она «в усадьбе» и развлекалась тем, что сама придумывала. В кладовке, среди всякого старого хлама, оставленного ещё прежними хозяевами в незапамятные времена, она нашла какую-то занятную игрушку – нажала сбоку на пружинку, валик завертелся, молоточки быстро застучали, колокольчики задребезжали…
– Нота, ты слышишь, это же музыкальная шкатулка! Смотри, что я здесь нашла!
– Ну-ка, покажи, что это такое?
– Музыкальная шкатулка. А вот и Царевна-пружинка торчит.
– Интересно… Может, Федор починит? Надо его попросить.
– Попроси! Она же самая настоящая!
– Ладно, встречу Федора, обязательно попрошу. А пока давай-ка вот что с тобой сделаем.
– Что?
– Печку в порядок маленько приведем. Я её подмазала кое-как глиной да забелила. Но получилось не очень красиво. А давай мы с тобой печку разукрасим?
– Нарисуем на ней что-нибудь, да?
– Да. Именно это я и хочу тебе предложить.
– А что рисовать?
– А что хочешь. Где достанешь, там и рисуй. Полная воля.
Через три дня обе печки – голланка и русская – были разрисованы самым тщательным образом: здесь и колобок с колобчихой, здесь и ежик в тумане, и зайцы, и цветы, и баба-яга в ступе и с метлой…
Был ещё и злой волк, но Соника его почему-то замазала густой серой краской – получилось большое пятно.
– А где же твой волк? – спросила Наталья Васильевна.
– Сильно струсил и убежал, когда я ему сказала, что здесь будет ещё и медведь. Видишь, он закрыл морду лапой и смеётся… Говорит, что злой волк прямо околел от страха…. Эй, вы, перестаньте пищать, вас никто не тронет. Правда, Миша? – сказала Соника, обращаясь к зайчатам в лубяной избушке. – Как мне интересно с ними!
– Вот и хорошо, что интересно. А у меня для тебя хорошая новость – приходила с почты девушка. Сказала, что нам звонили. Просили передать, что завтра будет машина – привезут собак.
– Гердуса и Анютика?
– Да.
– Ой, как здорово! Надо для них место готовить! Где они будут спать?
– Где сами захотят. Они ведь уже не маленькие. А можно, Анютик со мной будет спать?
– Тольько если ты обещаещь каждый вечер мыть Анютику лапы и брюшко. И не под одеялом, разумеется.
– Обещаю, обещаю! В ногах, на подстилочке, но только на моей кровати! А Гердус пусть у тебя спит.
– Пусть спит, я непротив.
– Нет, ты не подумай, что я Гердуса меньше люблю, просто Анютика надо больше жалеть, Анютик младше и много перенес на своём веку. Помнишь, как Анюту три больших собаки в Москве чуть не разорвали на три части? Тот сумасшедший человек, хозяин, не смог их удержать, и собаки набросились на Анютика… Их никто не мог отогнать, и тогда подбежала одна женщина с бутылкой в руке, ударила несколько раз собак, всех подряд, по головам, и собаки отпустили Анюту… Ты схватила Анюту на руки, а она была в шоке и подумала, что это её снова схватили собаки, и укусила тебя за плечо. И на плече был огромный синяк.
– Да, было такое. Хорошо, шуба спасла. А то плохо пришлось бы моему плечу.
– Анюта из-за шубы тебя и укусила – подумала, что это мех собаки.
– Наверное, так она и подумала, если вообще могла думать в тот момент.
– А помнишь, когда нас обманул её хозяин? Ну, тот, который нам её продал? Сказал, что у неё перхоть от волнения, что её продают, а на самом деле, это был врожденный демитекоз, и у неё через месяц вся спина облезла? И мы её лечили крапивным супом? Помнишь?
– Конечно, помню.
– Ой, как хорошо, что собаки завтра приедут! А им понравятся мои рисунки?
– Думаю, что понравятся. Обязательно понравятся. Особенно печка с пирогами.
– А мы испечем для них оладий? Как в прошлый раз, на день рождения Гердуса?
– Конечно, испечем.
– А давай тесто ставить! Можно, я буду размешивать?
– Можно. Кстати, можно и нам крапивных щей сварить, за баней растет молодая. Пойду-ка я соберу букетик. А там к нам кто-то идет…
На крыльце затопали – это сигнал, означающий приход вежливых гостей. Иные идут безо всякого оповещения.
Пришел Гадалыч, электрик и телефонист, а также всё остальное. В общем, мастер на все руки.
– Что, так без света и сидите? – спросил он, оглядывая помещение.
– Да нам свет как бы и не нужен, сейчас долго светло, а по ночам мы не сидим.
– А телевизор?
– Да мы не смотрим летом телевизор.
– Как это? Нельзя без телевизора. Телевизор – это самый дешевый и доступный способ изменить жизнь к лучшему. Включил – и забыл про все свои печали. У нас теперь пять программ принимает. Нет, без света нельзя. А готовить как, на печке что ли?
– На печке.
– Да на печке у нас ни одна бабка уже не готовит! – засмеялся Гадалыч.
– А нам ничего, – сказала Наталья Васильевна. – И еда вкуснее получается.
– Да хватит вам чудить, живите как все люди! – увещевал Гадалыч, уже раскладывая свои инструменты.
– Спасибо – нет, – непреклонно сказала хозяйка дома. Помня о прошлогоднем случае, когда Гадалыч пришел затемно в день их приезда и «подключил» их «к свету» так, что едва не устроил пожар из-за короткого замыкания.
– Э-э-эх! – произнес он с таким выражением, будто хотел излить всю, накопленную за долгую жизнь горечь. – Пойду, что ли.
– Что так спешно? – едва скрывая радость, спросила Наталья Васильевна.
– Да у меня делов-то не то, что у вас – по лицам собак гонять.
– Да уж… – кивнула головой Наталья Васильевна.
– Ой, не ехидничай, мать, не хорошо это. Попроще будь – дело советую.
– Это ты мне – советы давать? – уже без смеха спросила Наталья Васильевна.
– Ни боже мой! – замахал руками Гадалыч уже из-за калитки. – Куда уж нам – в лаптях за мотоциклом!
Гадалыч был моложавым человеком преклонных годов, с громким голосом и вечно блуждающей улыбкой на круглом морщинистом лице. Некогда жесткие темные волосы густо поседели, и на затылке сделались жалостливо редкими. Его широкий утиный нос явно не дотягивал до курносого.
Чаще его видели на велосипеде. Он умудрился даже стол на нем перевезти.
Гадалыч ушел очень недовольный. Ещё долго было слышно по селу, как он во весь голос делился с окружающим пространством своей досадой.
9
На рассвете у дома остановилась «газель». Наталья Васильевна, так и не сомкнувшая глаз в эту ночь, прислушалась – водитель, похоже, не спешил выходить из машины.
– Эй, привет! – сказала Наталья Васильевна, подходя к боковому окну машины.
– Привет.
За рулем сидел незнакомый шофер, а не тот, который обычно их отвозил за двести баксов в деревню.
– А …где собаки? – растерянно спросила она, заглядывая в машину.
– Вот, – сказал шофер и открыл дверцу.
Выскочила, неловко ударившись боком о дверцу, Анюта и побежала в дом, отчаянно виляя хвостом.
– Привет, Анютик! – закричала Соника, обнимая собаку и валяясь с ней по крыльцу.
– А Герда? Герда где же? Герду привези? – спрашивала Наталья Васильевна, оглядываясь на Анюту. – Соника, дай ей воды, она пить наверно хочет.
Шофер, не спеша, выбрался из машины и остановился у калитки, закуривая сигарету.
– Герду собака покусала.
– Какая… собака?
– Овчарка. Дочкина.
– Как? Как это случилось?
– Да у собачки вашей течка была, а Джоди к ней полез, она взбрыкнула, ну он её и погрыз.
– Она жива?
– Да.
– Где же она?
– Да вон, в машине.
Герда лежала на полу кабинки, вся в бинтах. Глаза её были закрыты, бока поднимались часто и неравномерно, в такт прерывистому дыханию.
– Гердусик, Гердочка, ты слышишь меня?
Герда радостно завиляла хвостом. Однако глаза её оставались закрытыми.
– Ну, куда её? – спросил шофер, выбрасывая окурок.
– Пожалуйста, не бросайте окурки на землю. Может случиться пожар, сушь стоит какая! Я вам дам жестянку для этих целей. А ещё лучше, если вы будете курить в доме.
– В доме курить? – засмеялся шофер. – У нас из дома на площадку курить выгоняют. А у вас тут всё наоборот.
– В деревне не курят на воздухе. Ветром может унести искру, трава сейчас сухая, а загорится где-нибудь, пойдет носить огонь ветром по всему селу. В прошлом году так целая сторона выгорела, никак не могли огонь остановить.
– Ну ладно, я аккуратно буду. Не беспокойтесь. Собаку-то из машины убирать будем или куда отвезти?
– Куда?
– В лес куда-нибудь.
– Да вы что! С ума сошли! Она – живая! Гердусик, Гердочка! Она взяла собаку на руки и понесла в дом.
– Нота, тебе помочь? – спросила шепотом испуганная Соника, прижимая к себе Анюту.
– Да нет, не надо. Подержи занавеску, вот так. Герда легкая стала, видишь, как она похудела? Кожа да кости. Положи рядом с моей кроватью голубое одеяльце. Вот так.
