Франсуаза Малле-Жорис - Дикки-Король
— Не с бабой, — притворяясь серьезным, ответил Алекс, — а с живым человеком. Не забывай: с человеком.
На аперитив Дикки выпил три коктейля «южные моря». Доктор собрался было вмешаться. Но Алекс, покачав головой, остановил его. Сначала пусть расслабится, а потом по мере сил наберется храбрости. Здесь и свободная сегодня Джина, и блондинка, которая бросилась ему на шею во Фрежюсе, и юная совершенно прелестная журналистка из начинающих. А чуть подальше на ничейной территории, отделяющей мраморную зону (бассейн) от песчаной (сосновый бор), расположились Полина, Люсетта, Тереза, Эльза, Фредди, Жожо, мсье Морис, две Мари — одна из Авиньона, другая из Туркуэня, — Анна-Мари, Жан-Пьер, Марсьаль, пили пиво, розовое вино и разорительную для них кока-колу, терпеливо дожидаясь хотя бы взгляда, хотя бы слова. Уже одно то, что им позволено было находиться здесь и что представилась исключительная возможность ясно видеть, как Дикки пьет коктейль, сбрасывает пляжный халат, бросается в бассейн, загорает, переполняло их блаженством.
Дикки, такой близкий и недоступный, живущий иной, более легкой, казалось, неподвластной законам тяготения жизнью, Дикки, ни за что сам не плативший, ничего сам не решающий, огражденный от всего, что на них лежало бременем, вечно прекрасный, улыбающийся, спокойный и утопающий в шелках…
— По его виду не скажешь, что его хоть немного задели статьи, — сказал г-н Ванхоф, будто сожалея об этом.
— И нечего было обращать на них внимание, — отрезала Эльза. — Вы же видели, что творилось с публикой вчера вечером. Какой неистовый восторг! А эти журналисты, жалкое отродье!
— Их, может быть, подкупили? — мрачно спросила Анна-Мари.
Они допускали, что в мире зрелищ, куда они проникли как бы с черного хода, почти незаконно, могла произойти любая мерзость и любое чудо.
— А я думаю, не идет ли это от других гастролеров… чтобы сорвать наш успех…
— Мерзавцы!
Они сидели кучкой на сложенных одеялах и куртках, в окружении бутылок оранжина и розового вина. Ванхоф, которому было слишком жарко в машине, вынужден был присоединиться к ним.
— На прошлой неделе здесь была Далида, — сказала Джина, словно сообщила сведение особой важности.
— Дали обожает Дикки, — безапелляционно заявила Эльза.
Несмотря на свой возраст, среди девушек она пользовалась лестной репутацией «видавшей виды» женщины и считала себя авторитетом в сердечных делах.
— Вот именно, — сказала Джина. — Когда на прошлой неделе во Фрежюсе они вместе обедали, Жане тоже была в городе, ну знаете, та девица из группы «Кур-Сиркюи». И она узнала об этом; год назад Дикки часто появлялся с нею, но теперь и видеть ее не хочет, не пожелал даже включить ее в свой первый номер, а девка эта настоящая дрянь. Уверена, что эти статьи — ее рук дело. Это она окрутила ребят из газет, такие на все способны!
— Не из-за нее ли погиб Дан Бейтс… — многозначительно произнесла Анна-Мари.
— Он покончил с собой? — спросила Полина.
— Да, с помощью алкоголя. Когда его положили в клинику, он весил не больше сороки кило. До этого он несколько недель ничего не ел!
Наступило молчание, означавшее, в сущности, восхищение. Даже на г-на Ванхофа сказанное произвело впечатление. Это было глупо, не имело никакого смысла: но именно это значило жить по-настоящему.
— Сорок килограммов! — не сдержавшись, повторил он.
То, что журналистов подкупали для того, чтобы они вредили певцу, который отнесся к кому-то с презрением, то, что спивались до смерти, платили миллион старых франков за белые розы для какой-нибудь бесчувственной красотки (карьера которой, между прочим, вполне могла начинаться с заведения мадам Клод), что падали на сцене, превысив дозу наркотиков, не могли иметь детей, носили траур из серебристой парчи — все это было легендой, блестящей, не скованной обычными рамками жизнью, которая протекала параллельно их собственной, заполненной черствыми сандвичами, тряской в автобусе, смутной надеждой, снова и снова загоравшейся в них всегда и везде. Изольда белокурая и Изольда черноволосая, Ланселот-грешник и Галаад-праведник (Архангел!), предатели, чудеса, карлики, демоны и волшебство — все это было их фольклором, их «золотой легендой»; иным миром, где нормы нравственности, определяющие их жизнь, уже не имели значения. Бережливый восхищался расточительностью, целомудренный — распутством, трезвенник — чрезмерностью в употреблении алкоголя или наркотиков. Все дозволено, все возможно. Все — в священной книге, а книга, их библия или евангелие — это «Фотостар».
«Фотостар» читают в пятнадцать (тринадцать-четырнадцать) лет — возрасте, который с давних пор считается предрасположенным к мистическим заблуждениям. Читают в основном в простонародной среде. Культура зачастую ограждает от некоторых разновидностей глупости. Как и от отдельных форм увлечений. Проверьте сами, не мне вас убеждать. Модель культуры, которую преподносит читателям «Фотостар», внешне немногим отличается от древних бретонских романов с их мистической атмосферой, окрашивающей христианские мифы, и таинственной связью героя с загадочными силами земли, которые ему удается пробудить от их могучей спячки и использовать для достижения священных целей. Стремление к успеху (и знаменательно, что, с точки зрения «Фотостар», успех должен быть безумным, необычным, должен как гром среди ясного неба обрушиться внезапно, без всяких видимых причин, после положенных при посвящении испытаний) роднит молодого певца — и в более редких случаях молодую певицу — с такими героями, как Персеваль или Галаад, отправившийся на поиски святого Грааля. Фирмы, выпускающие пластинки, — это укрепленные замки, представители по связям с прессой, составители программ, журналисты — те же добрые или злые феи, волшебники, выдвигающие абсурдные требования, те же заколдованные звери, которым оказывают услугу в дремучем лесу, а затем в один прекрасный день встречают на своем пути, и они по мановению волшебной палочки превращаются в ведущего передачи или режиссера-постановщика… Герою сопутствует счастливая (некий зрелый человек «поверил в него» с самого рождения — рождения, соответствующего статусу певца, разумеется) или несчастливая звезда: он (она) не поправился в передаче «Кухня для всех», но дело в том, что под скромной оболочкой ассистентки режиссера (заколдованная лягушка, как уже было сказано!) скрывалась будущая составительница программы или новый «босс рекламы».
Герой согревает в лучах своей славы верных друзей, свою «дружину». Играет ли он в шары, катается ли на лыжах, блистает ли в специальном номере «Фотостар» или телепередаче, повсюду его окружают «вассалы», которые во всем этом играют второстепенные роли, и только из снисхождения их терпят фанаты. Такая беспомощность, отсутствие талантов или находчивых людей в свите героя порой даже вызывает умиление. Их ничтожность подчеркивает порой, как он верен дружбе и как бескорыстно осыпает людей благодеяниями.
И вот мы подошли к ключевой точке, главной теме «Фотостар», краеугольному камню его теологии — к случаю. «Сарду повстречался со своими музыкантами случайно во время отдыха на юге, как-то вечером они играли на балу». «Жанна пела, стоя под душем, в номере отеля, где случайно остановилась: через восемь дней она уже записала пластинку. Соседний номер занимал продюсер». «Этот международный шлягер был отвергнут четырнадцатью фирмами грамзаписи», — звучало уже неплохо; но еще лучше, когда сногсшибательным успехом пластинка обязана песенке, родившейся в последний момент, нацарапанной за десять минут в каком-нибудь углу студии, потому что надо было заполнить оставшееся для записи место.
«Мы рождаемся, живем, умираем и мире чудес», — сказал. Наполеон. «Фотостар» или «Флэш-78» могли бы взять на вооружение этот девиз.
Герой, по «Фотостар», заслуживает почестей. Он страдал. И если ему не довелось испытать бедность или нищету, то все же можно было выдвинуть версию о том, что он, например, жертва расизма, а уж если с божьей помощью ему повезло настолько, что он в детстве перенес тяжелое заболевание, то успех наверняка обеспечен. Непонимание родителей, несчастная любовь тоже подходящий материал; и даже непривлекательная наружность, вопреки устоявшемуся представлению, бывает залогом удачи. Но этих обязательных испытании недостаточно. Герои сами не знают глубинных причин своего возвышения. Одним, как Жанне, повезло, когда она «пела под душем», других годами преследовала неудача, столь же незаслуженная, как и слава, которая вдруг обрушивалась на них.
На талант и данные избранников упор делается редко. Ибо «Фотостар», искушенный в своей «геологии» журнал, знает, как мало значат подлинные достоинства. Благодать осеняет только избранных. Верный Петр и гонитель христиан Павел в глазах всевышнего одинаковы. Каждый мог бы претендовать, втайне надеяться на то, что станет святым. Избранником. Но поскольку вера и смирение у подавляющего большинства верующих искренни, они даже не помышляют об этом. Соблюдения обрядов (это и покупка газет, большого количества пластинок, и лишения, на которые они себя обрекают ради того, чтобы присутствовать на всех торжествах, и утешительное сознание принадлежности к великому братству, и увлекательное незлобивое соперничество) им достаточно. Едва ли они сознают, что поклоняются не столько этой улыбающейся, но сломленной женщине, которая поет о любви и не может иметь детей, или этому мужчине, который-победил-полиомиелит, сколько благодати как таковой, благодати по рецепту «Фотостар».
