Михаил Чулаки - Большой футбол Господень
Горевала она – а Мишенька был совершенно спокоен в это же самое время. Он уже узнал, что судить его не будут и даже не отправят в колонию, а просто, как сказала молодая ментовка, «будем контролировать процесс перевоспитания». Пускай контролируют. В школе его теперь будут бояться и никто подумать не посмеет обозвать Прыщем.
Женщина вошла в храм. И увидела рыдающую на плече у красивого подростка с золотыми волосами… – мать той девочки, той жертвы, с которой уже виделась у следователя.
Во внезапном порыве она бросилась к ней, упала рядом на колени и стала быстро целовать руки, обнимавшие златовласого отрока.
– Прости меня, прости. Помочь тебе нельзя, но прости, если можешь.
Денис не знал, что произошло между этими женщинами, но догадался, что сцена получилась очень эффектная. Даже и Груня больше не ворчала на «юроду».
– Прощайте друг друга! – сказал Денис ясным учительским голосом.
– Помолись… Помолимся вместе… Светлый Отрок замолит… – бормотала мать Вали.
Денис притянул друг к другу обеих женщин:
– Прощайте друг друга, поцелуйтесь сестрински, любовно, – приказал он.
Женщины поцеловались – и зарыдали обе. Первая снова рухнула на колени.
Денис догадался, что это облегчающие слезы. Он стоял, поглаживая слегка по головам коленопреклоненных женщин.
– Ну ничего, – повторял он, – ну ничего. Бог вас поддержит.
Наконец они устали рыдать и немного успокоились.
– Меня зовут Ниной. Или зови меня просто сестрой.
– А я Наташа. Сестра твоя.
И новоявленные сестры поцеловались снова.
– Ай да Дениска, утешитель нашёлся, – скептически, но все же воздала должное баба Груня. – Но все равно – грех. Богу молитесь, а не человеку.
На шум вышел старый пономарь Парфеныч.
– Чего тут у вас? Взбесились бабы, что ли?
– Светлый Отрок! Неужто ты не видишь, добрый человек?! – откуда-то в Нине нашлась энергия.
– Уста медовые, волосы льняные, – зачастила и Мишина мать, заразившаяся восторгом от своей сестры по несчастью.
– Изыдите. Не заставляйте брать грех на душу!
– Нету пророка в своем отечестве! – проговорил Денис знакомую ему от отца фразу и гордо пошёл к выходу.
Две несчастных женщины поспешили за ним.
По случаю раннего времени на паперти сидел единственный нищий. Нищий работал здесь давно и считал свою работу не хуже всякой другой. Лучше многих других! Во всяком случае, прожиточный минимум он здесь имел, которого лишился после закрытия своего института. Увидев выходящую группу, он привычно загнусил:
– Подайте ради Христа!
– Отрок Светлый! – указала нищему Нина. – Поклонись ему, старче, очисти душу.
Нищему всего сорок пять, но он вовремя поседел, и небритая полуседая щетина придавала ему старческий вид. И хорошо: старикам подают лучше.
Как опытный попрошайка, он привык применяться к причудам даятелей и охотно подхватил:
– Светлый Отрок, подай Христа ради!
– Проси у него лепту духовную, – посоветовала Мишина мать.
Нищий понял, что происходит нечто необычное. Быть может, намечается внезапная духовная карьера? Обычное дело по нынешним временам.
– Я всегда рад послушать праведного человека, – заметил он дипломатично.
– Послушай сего Отрока Светлого! – задушевно повторила м сестра Нина.
– А что отрок скажет нового, чего не слышно в этом храме?
Нищий, как человек с высшим образованием, в необходимых случаях изъясняется очень интеллигентно.
Денис понял, что именно сейчас произойдет презентация его новой доктрины:
– Мир создали Бог-Отец и Богиня-Мать, божественные Супруги. Вот Третий и Последний Завет, который я несу в мир!
Несчастные женщины не очень вслушивались в слова; их восхищал тон, которым они были произнесены. Зато нищий, будучи по своей работе лицом близким к церкви, сразу оценил всю эффектность и еретичность новинки: верховное Божественное Трио предлагалось заменить Дуэтом.
Как раз в этот момент подъехал отец Леонтий и увидел знакомого отрока Дениса, но не с родителями, а с каким-то незнакомыми тетками. Про виду – усердными богомолками из интеллигенток. Отец не очень жалует таких: эти обычно имеют свое мнение и о службе, и больше того – о догматах и толкованиях Святого Писания.
– Здравствуйте, отец Леонтий, – произнес Денис безо всякого умиления. Даже с небрежностью в голосе. Паче – с гордыней.
– Здравствуй, Денис, – протянул отец Леонтий руку для поцелуя. – А где твои достойные родители?
Денис небрежно чмокнул святоотеческую руку и едва-едва склонил лоб под благословение.
Богомолки смотрели настороженно. Одна сказала:
– Радость у нас, святой отец: познали мы Отрока Светлого. На котором печать благословения Божия. Утешил нас в небывалом горе, не допустил нас ненавидеть друг друга, но сделал сестрами в страдании.
Но сообщила столь благую весть с опаской, словно боясь, что обретенную нечаянную радость у нее грубо отнимут.
– Отрок сей – достойный богобоязненный отрок, сын достойных богобоязненных родителей, – строго официально ответствовал отец Леонтий. – А печатью благословения и бесконечной любви Божьей отмечен каждый православный, блюдущий церковные каноны. Да и грешников не обходит Он безмерными милостями Своими. Утешать же и учить прощать учит нас Он же, Отец наш Небесный.
– Но Светлый Отрок принес нам радость, он утешил нас в неутешимом горе, – вступилась и вторая.
– Долг православных – утешать друг друга. Грех на том, кто соблазнит малых сих! Отрок любезный Денис отмечен любовию Божией в общем ряду православных христиан. Хотя замечал я уже в нем признаки греховной гордыни. Рано начал, Денисе! Гордыней обуяны бывают дерзостные мужи с первой бородой – летам к двадцати. Ты же очень рано начал, юный отрок безбородый.
Наталья Сергеевна побежала в церковь, потому что некуда было ей больше бежать с её душевной мукой, с тем ужасом, в который вверг её живой, но душевно погибший её сыночек Миша.
Но старательной прихожанкой она не была никогда. И относилась с подозрениям к «официальным попам», как всю жизнь относилась с подозрением ко всему официальному. Прекрасный мальчик, по возрасту не очень далекий от её Мишеньки, утешил, помирил – и только-только начала отпускать невыносимая боль – и явился этот сытый самодовольный чиновник в рясе и отнимает у нее утешение, читает нотации Светлому Отроку, как читали нотации учителя её Мише, нудные и тоже официальные чиновники, только не от церкви, а от школы, от которых Мишенька и бежал в компании с дикой музыкой и этими варварскими фильмами. Они тоже виноваты по-своему в том, что случилось – и теперь настиг её холодный истукан из того же племени. Думает, надел рясу, так может учить всех!
– Видим мы ясно, святой отец, светлую печать на челе Его юном и прекрасном! – упорствовала Наталья.
– Закрой свой слух, Денисе. Идем в храм, я тебя исповедую и отпущу грехи.
Отец Леонтий крепко ухватил Дениса под локоть и с ласковой непреклонностью повлек в храм.
Но женщины вдвоем ухватили Отрока за другую руку.
– Недостоин ты еси исповедовать сего Отрока Светлого, потому что нет в тебе смирения перед сим чудом, явленным нам Господом в лице Отрока сего! – не своими какими-то словами заголосила Наталья.
Устраивать драку было бы неприлично. Тем более – вне храма, на глазах зевак, среди которых ещё много остается погибших для вечной жизни злорадных безбожников. Могут оказаться здесь же, к великому соблазну, и сектанты, и журналисты, которые разнесут скандал по мерзостным своим листкам.
Отец Леонтий остановился и воззвал:
– Выбирай, Денисе: в свет идешь или в тьму?! Смущает тебя сам Сатана в облике сих дерзостных и злочестивых жен!
Только что Нина с Натальей пережили горестный восторг прощения, прилив любви, который оказался сильнее самой смерти – и теперь за это их обозвали «дерзостными и злочестивыми». И кто обозвал!
– Не слушай ты сего служителя недостойного. – Такими же странными для себя словами Наталья теперь заговорила с Денисом. – Господь избрал его храм для явления милости Своей, а он, пастырь нерадивый, имея глаза, да не видит. Так же и книжники и фарисеи не различили Божественного Младенца, принесенного во храм. Своей слепотой ты, недостойный, сделаешь сей храм подобием нечистой синагоги!
– У меня синагога?! Да отсохнет, прости Господи, нечистый язык!
– Где не видят света истинно Божественного, не чтут Светлого Отрока – там не храм, а синагога, в которой отвергли Божественного Иисуса!..
Наталья слышала эти слова в детстве, когда гостила в деревне у бабушки. Но забыла их, забыла почти и бабушку, и теперь ожившие в памяти слова ей самой казались чудом, казалось, их вкладывает ей в уста сам Бог собственноручно. И тем очевиднее делалась ей правота Светлого Отрока – и темная греховность недостойного пастыря.
– Замолчи ты!
