Владислав Артемов - Обнаженная натура
— Но не я же ее убил! — с досадой произнес Родионов. — Ты ведь понимаешь, что это так, умозрительно… И, кстати, если хочешь знать, у меня полнейшее алиби. И свидетели есть… — зачем-то прибавил он.
— Я эту записку вашу выбросила в помойное ведро, не волнуйтесь… — сказала Надя. — Тут приходили разные, шнырили везде… Я подумала, вдруг улика…
— Порвала? — успокаиваясь, спросил Родионов.
— Зачем рвать? Я в нее кошачье дерьмо завернула. Лис-то нагадил, пока вас не было…
— Ну хорошо, Надюша, правильно сделала… Мало ли чего… Да и, честно тебе признаться — свидетели у меня ненадежные. Думаю, они бы с удовольствием законопатили меня в тюрьму, лет эдак на… Может, и пожизненно…
— Что, с невестой поругались? — спросила Надя.
— Да тебе-то кто натрубил про эту невесту? — вскочил со скамейки Родионов. — Не было никакой невесты! Не было!.. Сплетни все бабы Веры…
— Жениться-то все равно придется! — сказала Надя.
— Что, неужели приезжали? — спросил Родионов упавшим голосом.
— Я не буквально… В смысле, как идея, — рассмеялась Надя. — В смысле, когда-нибудь…
— Ну в смысле когда-нибудь, это я с превеликим удовольствием! — воскликнул Павел с облегчением.
В доме даже и в это вечернее романтическое время кипела обычная коммунальная жизнь, как будто в мире не существовало никакой бесконечности и вечности, как будто не висело над Москвою никакой луны… Впрочем, войдя в дом, Павел Родионов и сам тотчас позабыл о томлении духа, словно разом нырнул в иную реальность, словно вышел из-за укромных кулис на людную ярко освещенную сцену, да еще в самую напряженную и драматическую минуту.
Едва только открыл он входную дверь, как был подхвачен под руку полковником, который с радостным криком:
— Да вот Родионов пусть свое слово скажет! — поставил его посреди кухни.
Павел стоял и, поеживаясь от всеобщего внимания, близоруко щурил глаза, привыкая к электрическому свету. Скорняк подавал ему какие-то знаки, шевелил пальцами, будто что-то перетирал, мял. Степаныч улыбался как всегда хитро и лукаво, пьяный Юра Батраков пытался установить локоть на краю стола, но тот все время соскальзывал…
— Скажи, Паша, что это не дело! — приказал Кузьма Захарьевич.
— Это не дело, — согласился Павел. — И вообще, я как большинство…
Степаныч облегченно ударил ладонью по колену и победоносно оглянулся на скорняка. Василий Фомич крякнул яростно и бросился вон из кухни. Павел Родионов двинулся из кухни, не желая вникать в тонкости коммунальной разборки.
— Большинство всегда неправо, — проворчал из угла чернокнижник Груздев, отрываясь на секунду от банки с консервами.
Павел Родионов, шагнувший уже к выходу, вздрогнул от неожиданности, потому что из коридорной тьмы высунулись вдруг и недружелюбно боднули его растопыренные рога.
Вслед за тем на свет явился Василий Фомич, неся эти громадные кривые рога, торчащие из обломка волосатого черепа. Его круглое лицо было багрово и страшно.
— Вот! — взмахнул он тяжелыми рогами, отчего завизжала и шарахнулась в угол пугливая Любка Стрепетова.
Павел, защищаясь, поднял ладони. Скорняк сунул ему в ладони рога и взмахнув освободившимися руками, пожаловался:
— Для общего блага ведь… Пустует же площадь, Паша! Прохладно, тихо, никому не помеха… Чую беду, Паша, а эти все выжидают, раздумывают! Что тут думать? Пожарные приходили, раз! — Василий Фомич загибал пальцы. — Тараканомор приперся, два… Кто его звал? В плаще, упрямый гад, я его еле вытолкал. Кто его звал? — повторил Василий Фомич и оглядел присутствующих. — Ясно дело. Все туда рвутся, к Розенгольц. Потеряем площадь, если не объединимся. У меня лицензия, я имею право на подсобное помещение. При общем согласии…
— Смрад! — возразил полковник.
— Ага, выгонишь тебя потом из этой общей площади! — крикнул Степаныч.
— Но не чужим же с улицы отдавать! Не чужим… — волновался Василий Фомич. — А эти, как их?.. Баптисты нахлынули. С бубнами. У вас, мол, помещение… Сперва один сунулся, маленький из себя, плюгавый. Я его в шею, в шею… До калитки гнал. Прибрал тут немного в комнате, только сел на кухне передохнуть, чай поставил… Слышу, толкотня какая-то у Розенгольц, шум, гомон… Я туда, а их там семеро уже! Здоровенные. В окна поналезли. Вон Касым подтвердит, как мы с ними бились. Он метлой, я лопатой… А вы говорите… Занимать надо помещение, осваивать, иначе захватят.
— Ни нам, ни вам, — вмешалась Любка Стрепетова.
— А я бы всех обшил… Бесплатно, — сулил Василий Фомич.
— Как же, выгонишь тебя, — проворчал снова Степаныч.
— Да и дело-то выгодное, коммерческое… — настаивал Василий Фомич.
— Смрад! — упрямо повторил полковник.
— Коммерческие дела, а в особенности выгодные, всегда с душком. — заметил из своего угла чернокнижник, доканчивая банку тушонки.
Василий Фомич молча повернулся и, сутулясь, вышел вон.
— Рога! — крикнул вдогонку Родионов, но скорняк, не оглядываясь и ничего не отвечая, махнул рукой и пропал за своею дверью.
— Ни нам, ни вам! — подытожил Степаныч. — А там как будет, так и будет…
Родионов, косясь на омерзительный трофей, попытался сунуть его под раковину.
— Пашенька, унеси его с глаз, пожалуйста… — жалобно попросила Любка, и Родионов покорно поплелся с ношей из кухни. Он кинул эти рога в своей комнате в дальний угол, прошелся, потянулся, задернул занавески и присел на минуту к столу без всякой определенной цели.
Глава 14
Лисопес
Очнулся он уже глубокой ночью. Очнулся и поразился количеству исписанных им стремительным летящим почерком страниц, сложил их стопкой, радуясь материальной тяжести бесплотных слов. Благословенная ночь стояла за окном, это была одна из тех редчайших ночей, когда к рассвету как бы сами собой выстраиваются сказочные дворцы, без пота и усилий, по одному только слову царевны-лягушки. С радостной дрожью волнения поглаживал он сложенные листы, боясь сейчас только одного, только того, что наступит трезвый и рассудительный день и разрушит все, что кажется теперь таким совершенным, ладным, законченным. Ясно, до галлюцинаций, звучали в нем голоса придуманных им героев, они все еще топтались рядом, не решаясь заступить за круг света, очерченный настольной лампой. Вот тебе и закат, думал Павел, не зря все-таки горел. Вот тебе и лягушка в аквариуме…
Он встал, прихватил с подоконника заварной чайник и отправился на кухню добывать кипяток.
Открыв дверь в коридор, он испуганно отпрянул, увидев, как сонм растревоженных призраков отхлынул от дверей, прошелестел по коридору, скрылся за углом. Его неоконченные, не вполне еще материализованные образы торопливо попрятались в укромных местах, чтобы снова собраться под дверью и заинтересованно подглядывать за его работой, едва только он вернется к столу. Подавляя в себе легкий испуг от этого мгновенного движения теней и сгущений, Родионов самодовольно усмехнулся — это были его личные творения, а не пришлые неизвестные духи, злые и враждебные. Уж за своих он мог поручиться — это были вполне безвредные, робкие и ласковые существа, не способные ни на какую оккультную пакость.
Подходя к кухне, он оглянулся в ту сторону, где находилась комната покойной Розенгольц, и почудилось ему в коридорных сумерках, как толстое горбатое существо (не вполне еще оформившееся в человека, в героя) неловко пролезало в дверной проем, и скрылось в глубине, поспешно прихлопнув за собою дверь. И снова с потрясающей ясностью галлюцинации, знакомой лишь истинным творцам да сумасшедшим, услышал он и скрип этой двери, и стук ее, и даже взволнованный раздраженный шепот, глухой укоризненный говорок… Деликатно опустив глаза, чтоб не смущать своих собственных творений, Родионов скользнул в кухню, установил чайник на плите, а затем подошел к окну.
Все видимое пространство в свете фонарей, которые, казалось, сияли прямо из космоса, было торжественно и недвижимо, только в двух-трех окнах соседних домов горел бессонный творческий огонь.
Вон в том, угловом окне Родионов тотчас, по инерции вдохновения поселил Никиту Николаевича, скромного банковского служащего, тихого семьянина, который в данный миг… Что делает в данный миг? В данный миг он трудится над грандиозной финансовой системой, вот что… Она гениальна и предельно проста… И в конце концов сводится к одной-единственной цифре, но это неимоверно трудная для постижения цифра! Вот он, мучая задумавшейся рукой русую бородку, стоит посреди кухни перед расстеленной на полу схемой, склеенной из листов ватмана, соображает, продумывает последние интегралы, необходимые для долгожданного счастья ни о чем не подозревающего спящего человечества…
Пусть и он получит Нобелевскую премию! — пожелал Родионов успеха своему союзнику. Подумал и поправился, ревниво отгораживая свою творческую ниву: — В области науки!..
