Валерий Ламзов - Золотое сечение Иуды
Сергей Арнольдович был приятно польщен и чувствовал, что самое интересное еще впереди. И потому неотрывно ждал от Иуды информации и слушал.
– Кроме того, – продолжал Иуда, – число три – число главной языческой богини, которая одновременно олицетворяет в себе и девушку, и мать, и старуху. Здесь речь идет о совершенно откровенном намеке на Марию Магдалену.
– Да, – воскликнул Ванин, – теперь я понимаю, какой же был великий этот человек. Но у меня почему-то появилось ощущение какой-то сопричастности к этой картине. Я, конечно, извиняюсь за нескромность, но что есть – то есть.
– Не надо извиняться, – успокоил его Иуда. – Вы, действительно, причастны к картине и, естественно, к тому, что с Вами сейчас происходит. Если бы ни Вы, если бы, как говорит ваша очаровательная супруга, «не ваш сон в руку», у Вас на стене не было бы этой прекрасной фрески, пусть даже копии, к созданию которой я, кстати, тоже приложил руку.
Сказав это, Иуда рассмеялся:
– И Ваш Иисус с похожим на оригинал изображением лица тоже никогда не появился бы на свет. Посмотрите сами.
Ванин поднялся и подошел к фреске.
– Вы знаете, брат мой, Иуда, – начал он, – у меня складывается впечатление, что тайный замысел Леонардо – его желание сделать картину посланием потомкам, – Вам был известен.
– Нет, что Вы, нет, – воскликнул Иуда, – я не столь проницателен, чтобы видеть так далеко. Я только уточнял детали, интересующие его. Он большего от меня и не требовал. Для меня, – продолжал Иуда, – было важно другое. Я помогал осуществить его идею – показать миру мгновение жизни Иисуса Христа не как бога, а как человека, значение личности которого столь велико и столь огромно, как человека страдающего, размышляющего, человека гениального и великого, который ошибался в людях, но все равно помогал и верил им, человека по воле Божьей ставшего Богом для нас, людей. Леонардо дает понять, что жизнь Иисуса в сто крат интереснее и ярче, намного грандиознее, чем то жалкое, плаксивое описание, которое в свое время создала католическая церковь в угоду римской власти. Удивлены? – спросил он Ванина, так и продолжавшего стоять возле картины с выражением лица человека, ошарашенного новостью.
– Удивлен – это значит ничего не сказать, – ответил Сергей Арнольдович. – У меня такое ощущение, что мое представление о мире перевернулось, хотя я, в общем, никогда не задумывался, что он собой представляет. Жил и все.
Произнося эти слова, Сергей Арнольдович странно двигал руками, будто ощупывал стекло.
– Я вообще не понимаю, что со мною происходит.
– Скажу Вам откровенно, – перебил его рассуждения Иуда из Кариот, – я не собирался рассказывать Вам всего этого. Но после общения с Вами, понимаю, что это было бы непростительной ошибкой.
– Почему это? – спросил его Ванин. – Я настолько безнадежен?
– Нет, речь идет не о вашей безнадежности и не совсем о Вас, – ответил Иуда. – Я хочу сказать о том, что удивительные вещи происходят на земле с участием Иисуса Христа. Люди, не считающие себя глубоко верующими, а лишь причисляющие себя к христианскому миру по национальному признаку, вот как вы, например, русские, или те, кто называет себя русскими, все хотят как можно больше узнать о вере Христовой не через Библию, не через церковно-религиозные отношения, не через призму сотворенных им чудес из жизнеописания Иисуса. Нет. Все больше людей хотят знать о жизни его как человека, ставшего Богом. Избранного Богом.
– Вы можете себе представить, – обратился Иуда к Ванину, – это каким надо быть человеком, чтобы стать Богом? Вы, русские, почему-то хотите знать о Боге больше как о человеке. Вас он интересует не как божество, вас он интересует как великий человек. Это потрясающе! И почему это так? – обратился он к Ванину.
– Я не знаю. Я никогда об этом не думал, – отвечал Сергей Арнольдович.
– А я Вам скажу. Нужно иметь колоссальную силу духа, духа праведного. Надо людей любить больше жизни своей. Доверяться надо Богу. И он тебя выберет и протянет руку, он ведь, знаешь, какой!
– Какой? – спросил Ванин, заглядывая Иуде прямо в глаза.
– Он только и ждет повода простить человека, отпустить его грехи. Дать шанс исправиться…
– И что, он прощает всех? – снова спросил Сергей Арнольдович.
– Всех! – ответил Иуда. – Можешь не сомневаться. Он единственный под этим солнцем, кто может и жаждет простить всех детей своих. Если бы не было этого божественного прощения, то не было бы и раскаяния. Без раскаяния человек превращается в зверя. Грешить и каяться – это человеческая слабость и сила. Без Бога, как ты понимаешь, нет греха и нет раскаяния. Без Бога грех становится бытом.
Оба молчали. Осмысливая сказанное, Иуда предложил:
– Я думаю, он там, на небе, сейчас радуется за вас, людей, брат мой, Сергей.
– А Он точно там? – спросил Ванин.
– Вы не сомневайтесь, – улыбнулся Иуда. – Неужели я на вас столько времени зря потратил?
– Нет, ну все-таки?
Иуда его остановил:
– Вы хотите сказать, что вот если бы увидеть?
– Да, – ответил Сергей Арнольдович, как бы стыдясь своих слов.
– А меня Вам, значит, мало?
– Нет-нет, что Вы! – возразил Ванин. – Вы меня неправильно поняли. Просто после всего услышанного хотелось бы…
– Посмотрите направо, – строго сказал ему Иуда. Ванин в страхе повернул голову. Там, на стене висела его картина с изображением Иисуса Христа с посохом в руках, идущим в гору. Лицо Бога было счастливое и доброе. Он шел навстречу к людям.
– И Вы мне хотите сказать, что никогда его не видели? – с издевкой переспросил его Иуда.
Оба молча смотрели на работу Ванина.
– Смотрю я на Вас, Сергей Арнольдович, и на вашу работу, и прихожу к выводу, что не такой уж Вы безнадежный человек, если Вам иногда хочется Бога рисовать. Видимо, Вы ему нужны.
Ванина такая постановка смутила. Ему стало неловко и приятно одновременно. Он опустил глаза.
– А Он Вам нужен? – поинтересовался Иуда.
– Я не знаю ни одной молитвы, – ответил Сергей Арнольдович.
– Но это не самый страшный грех, тем более, что молитва от греха не спасает. Незнание молитвы к греху не приведет. И не каждый молящийся живет в согласии с Богом и христианскими заповедями.
– А что же тогда надо знать, чтобы верить?
– Вы уже знаете намного больше других, но не верите.
– Я верю, – остановил его Ванин. – Я, правда, сейчас уже верю.
– Э-э, брат мой, знать и верить – это совсем разные вещи, – возразил ему Иуда. – Чтобы верить, знать необязательно.
– Вы меня совсем запутали, – возмутился Сергей Арнольдович. – Я уже и не знаю, что правильно, что неправильно.
А про себя подумал: «Скорей бы этот проклятый сон закончился. Господи, я уже не могу». Он дотронулся рукой до лба. Лоб был мокрый. По щекам текли струйки пота. Глаза резала соль.
– Важно, брат мой, – ответил ему Иуда, – чтобы Бог жил у тебя в душе. Если душа твоя – это храм чистых помыслов и благородных дел, значит, Бог в ней живет. Если нет, молитвами его туда не затащишь.
– Это не про меня, – пробормотал Ванин. – Я – великий грешник. Мне прощенья нет.
– Не переживай, – успокоил его Иуда. – У Господа таких, как ты, много. Некоторые исправляются. Не убивать же вас? Вы же все – дети его. Бывает паршивые, но дети. А на счет незнания молитвы не переживай, – успокоил Ванина Иуда. – Жизнь по башке долбанет, и молитва тебя найдет.
– Ну, спасибо. Успокоили, – ответил ему Ванин с сарказмом.
– Так уж повелось у вас, людей, – продолжал Иуда, – что обращаетесь чаще всего к Богу после того, когда сильно прижмет. Но тут ничего не поделаешь, так устроен человек. Создатель сделал нас такими, значит для чего-то ему это было надо. Это, как говорят моряки, не моя вахта.
– Но Вы что-то еще хотели рассказать про Леонардо? – спросил его Ванин, которому не хотелось на такой грустной ноте заканчивать эту встречу.
– А я Вам еще не надоел? Вы все время со мной да со мной. Света божьего не видите. Не расхворались бы.
– Да что Вы, брат мой, – успокоил его Сергей Арнольдович, – только благодаря нашим с вами разговорам я и начал потихоньку отходить от болезни. Знаете, – продолжил он, увидев участие в глазах Иуды, – я никогда до этого так сильно не болел. Нервы, знаете ли, стали сдавать. Организм, наверное, ослаб и, конечно, годы, – заключил он. – А при моей работе, как Вы понимаете, здоровье надо иметь бычье.
– Не волнуйся, брат мой, – успокоил его Иуда. – Завтра утром, нет, уже сегодня утром встанешь как огурец. Все будет хорошо.
