Анна Бялко - Надкушенное яблоко Гесперид
– Строго говоря, даже дважды – если учитывать кросс-бридинг.
– Ну да. А фамилия? Вы же – Палей, не Паллен, я правильно поняла.
– Тут, я хочу вам сказать, не было никаких иных шансов. Паная с самого начала страшно не одобряла, что он посмел изменить ее драгоценную фамилию, но не могла ничего поделать. И отец, действительно, провел юность именно Палленом. Но потом, после свадьбы – а Лиза была Палей, он, в смысле мой отец, тоже как-то постепенно претерпел обратное изменение... Я думаю, как раз ему, не успевшему, в отличие от его отца, как следует пострадать от Панаи с ее идеями, всегда втайне льстила принадлежность к княжескому роду. А уж обо мне, как вы понимаете, речь даже не начиналась... Кстати, ведь именно мое рождение... Тут уже даже Паная не смогла удержаться, и, когда было медицински и всячески засвидетельствовано и подтверждено, что я родился без хвоста и прочих уродств, она снизошла, простила, приняла под крыло и так далее. Собственно, я в очень большой степени вырос у нее в доме. Прабабка по старой привычке как-то не очень доверяла моим родителям в плане моего воспитания, да и английские закрытые школы, похоже, ее разочаровали. В общем, я учился уже в парижском лицее Людовика Великого, потом в Эколь Нормаль... Занимался делами конторы – не всерьез, естественно, это по моему юному тогда возрасту было бы невозможно, но она учила меня, объясняла устройство дела, чтобы я с самых младых ногтей...
– Да, кстати, Илья, простите, что перебиваю, но я уже давно хочу спросить – а как вы оказались здесь, в Москве?
– Ну, это уже достижение последних лет, – рассмеялся Илья. – до смерти Панаи, а она умерла в 1977 году – и снова, как видите, цифры встали в ряд, но на этот раз это не принесло ей ничего хорошего... Хотя, как знать – ей было восемьдесят девять, и умерла она легко, во сне... Впрочем, это сейчас не важно. Так вот, Паная, естественно, не могла даже слышать ни о каких поездках в Россию никого из членов семьи, и мой дед, будучи советологом, даже от этого слегка страдал, не имея возможности рассмотреть, как говорится, воочию... Да, но уже ни отец, ни я, собственно, сюда и не рвались. Но в девяностые годы... Естественно, перестройка, демократия и прочие преобразования, они как-то будоражили, вызывали необходимый восторг, но все-таки достаточно вчуже. А тут, уже в девяностых, после все путчей, вдруг начались разговоры о реституции... Восстановление традиций, дворянские основы... И моя мать, которая всегда была романтической натурой, вдруг загорелась. Московский особняк, петербургский дом князя Р*., и дело было, поймите правильно, не столько в собственности, сколько... Она называла это: «Припасть к основам», ну, в ход шли и отеческие гробы, и родные пепелища... И уже не было панаиной железной руки, способной это остановить в зародыше. И не отпускать же было ее одну. В общем, в девяносто пятом году мы с матушкой впервые ступили на землю пращуров.
Она, движимая благородными порывами, хотела, помимо реституций, на которые, впрочем, никто, включая ее самое, всерьез все-таки не рассчитывал, открыть на родине что-то вроде пансиона, или благотворительного приюта, для бедных детей. Заодно это должно было быть еще чем-то вроде института благородных девиц, где им прививали бы изящные манеры и навыки поведения в светском обществе. Как все это должно выглядеть в реальности, я думаю, она на самом деле представляла себе довольно слабо, а уж как претворить это на зыбкой российской деловой почве, не понимала совсем. Естествено, это и не пошло никуда дальше, чем торжественная презентация под эгидой московского мэра... Ни о какой более серьезной деятельности уже не было и речи – ведь невозможно же заниматься ничем таким, приезжая на месяц-два, а надольше Элизабет и никогда не хватало. А потом еще этот кризис, – Илья досадливо махнул рукой. – В общем, сами понимаете...
Но за это все время мы, и особенно я, как-то успели прижиться тут. Купили квартиру, вот ту, на Тверской. Конечно, не особняк, но очень симпатично. Вступили в дворянское собрание. Матушка была очень горда... Да. Она до сих пор с удовольствием приезжает раза два в год. А я... Мне почему-то здесь нравится. Бизнес идет без меня... Я, видите ли, оказался лентяем, и теперь, после сорока, уже не нахожу никакой радости во всей этой суете деловой жизни... Деньги у меня есть. Дело налажено так, что я могу появляться на совете директоров дважды в год, и этого будет достаточно... Я, если честно, в этом месте и не перетруждаюсь, – Илья снова улыбнулся, на этот раз слегка виновато. – Собираю картины, выставку вот организовал... Ну и так, помаленьку... Конечно, я езжу. И в Париж, и в Лондон, но жить мне, пожалуй, все же почему-то нравится здесь. Смешным образом, мне почему-то кажется – Панае бы тоже понравилось. Я даже думал – не перевезти ли ее сюда? Впрочем, это даже как шутка, пожалуй, дурного тона. Прошу прощения.
– Не надо, – Ирина серьезно поглядела на своего собеседника. – Ни прощения не надо, ни, тем более, Панаю трогать. Она свой покой заслужила. Замечательная история. Спасибо вам. Я, право, даже не знаю, что мне с ней делать. Знаете, как золотоискатель, который нашел огромный самородок, и не понимает, как лучше распорядиться свалившимся богатством... Конечно, про Панаюя напишу... Но, вообще-то, это же не статья, это... Ну, как минимум, книга. Роман, биография, я не знаю. Мне кажется, вы должны это написать.
– Я? – искренне поразился Илья.
– Ну конечно! Именно вы. Вы так замечательно рассказываете, я просто как наяву все увидела. И про нее, и про вашу семью – это же страшно интересно. И потом – это все настоящее, не то, что девяносто девять процентов «современной литературы».
– Может быть, вы и правы, конечно, – раздумчиво покачал Илья головой, – но написать... Я как-то не уверен. Я на самом деле до сих пор не уверен, надо ли делать то, что мы с вами затеяли, будет ли это правильным... Впрочем, я уже говорил.
– Да. В любом случае, я пока напишу, и покажу вам. Вы посмотрите готовое, и тогда уже будете решать.
– Но так нечестно. Я имею в виду, по отношению к вам. Вы будете работать, а я потом скажу, что все это зря?
– Вовсе нет. Об этом даже не беспокойтесь. Мне было так интересно, что я в любом случае уже не в проигрыше. Ну и вообще, – тут Ирина смутилась, почувствовав, что, пожалуй, ненароком сказала слишком много.
– Ну что же, – князь медленно протянул руку через стол, мягко поднял ее руку Ирины, и так же, через стол, поднес ее к губам. – Очень вам признателен. Мне с самого начала крайне приятно с вами общаться.
Ирина же, в свою очередь, успела настолько привыкнуть к этому мягкому, неторопливому, интеллигентному общению, что, когда в конце очередной встречи Илья предложил ей сходить в ближайшие дни на нашумевшую оперную премьеру в Большой театр: «Знаете, мне давно хотелось это послушать, и я подумал – может быть, Вы составите мне компанию», она моментально согласилась, даже не заметив, что общение из «сугубо делового», каким, пусть и с натяжкой, его можно было считать до сих пор, незаметно перешло в какую-то иную категорию или плоскость. Не говоря уже о том, что нигде в ее душе даже не шевельнулось давнишнее подозрительное опасение.
И, в общем, правильно, что не зашевельнулось. Квартира стояла неограбленной, сашкин бизнес процветал, а поход в театр прошел на высшем уровне. Так что, когда спустя небольшое время Илья позвонил ей и неуверенно, слегка запинаясь, сказал:
– Видите ли... Тут у меня, собственно... В общем, я не уверен, что это будет удобно, и Вы, Ирина, если так, сразу мне скажите, но я, если честно, почему-то на Вас рассчитываю...
У Ирины опять же не возникло никаких недобрых предчувствий, а наоборот, немедленно появилось горячее желание помочь.
– Да конечно, Илья, не беспокойтесь. В чем дело-то?
– Дело в том, что я... У меня... В общем, меня пригласили на прием во Французское посольство, это ежегодное действие у них там, торжественно до предела, фрак и такое прочее, приглашение на двоих, и я... В прошлом году я ходил с мамой, собственно, это больше ее дела, я никогда не любил, но сейчас ее нет, и я подумал... В общем, это имеет некоторое отношение к Панае, то есть отдаленное, конечно, но все же, может быть, Вам будет интересно... Ирина, не могли бы Вы выручить меня и стать моей дамой? Если вам неудобно...
– Да нет, почему же... – Ирина едва не рассмеялась. Столько оговорок, она могла бы уж невесть что подумать, а тут прием... Да она с радостью, у нее в жизни не много было таких светских развлечений. – Илья, конечно, я с удовольствием вас сопровожу... сопровождю... Или как вам будет угодно. Мне очень интересно.
– Спасибо вам огромное. Но только, знаете, я должен сразу предупредить – там будет достаточно скучно. Это общество, видите ли – французы, они страшно манерные и чопорные, ни шагу вбок от этикета... Я сам каждый раз умираю с тоски, но – ноблесс, как говорится, оближ. И еще – туда обязательно нужно вечернее платье, ну такое, знаете – совсем в пол. Я в этом ничего не понимаю, рассчитываю только на Ваш вкус. Естественно, все расходы, – заторопился Илья, но Ирина его перебила.
