Сергей Кузнецов - Девяностые: сказка
А дальше - опять кранты. Удружили мне пэрента, ох, удружили. Лучше бы я ходил во дворец пионеров в литературный кружок: у меня же явный талант к стихам, надо было его развивать.
А еще я хочу перевести "All You Need Is Love", это главная битловская песня, гимн всех волосатых. Никак не получается: "любовь" по-русски слишком длинное слово. Можно попробовать заменить на "секс", тем более - это одно и то же.
Тем временем Альперович уже поет "Дай мне напиться железнодорожной воды", стараясь не орать слишком громко, чтобы жильцы не сбежались. Летом он был в Питере, переписал кассету "Аквариума" и теперь поет только Гребенщикова. Мы открываем третью бутылку. Я вижу как Женя пересаживается на ступеньку выше и как бы ненароком прижимается к Крису. Вот было бы хорошо, если бы она увела его у Маринки - хоть он и олдовый и вполне врубается во фрилав.
А системный пипл любит "Аквариум"? спрашивает Сидор. Только пиплы и понимают "Аквариум", отвечает Крис. А я больше люблю Цоя, говорит Сидор, он тоже из Питера, китаец, как Брюс Ли. У нас одному земляки кассету прислали, там всего пара песен была… Забирает у Альперовича гитару, ударяет по струнам и орет во все горло, безжалостно фальшивя:
Ночь коротка, цель далека,
Ночью так часто хочется пить,
Ты выходишь на кухню,
Но вода здесь горька,
Ты не можешь здесь спать,
Ты не хочешь здесь жить.
На третьем куплете в окно парадного просовывается недовольное женское лицо, исчезает. Сидор откладывает гитару.
Женька совсем уже притиснулась к Крису, я думаю, как бы подобраться к Маринке, но она с другой стороны обнимает Криса, злобно смотрит на Женьку, опять заводит разговор про гороскопы, телепатию и магию. Рассказывает, как однажды во сне увидела билет, который ей достался на экзамене. Смотрит на Криса со значением, а Крис мускулистой рукой уже обнимает Женьку, но все равно отвечает Кайфово, и тогда Женька гонит свою телегу о том, как в пятом классе они придумали с Леркой цветик-семицветик, который исполняет желания.
Я думаю: если бы у меня был такой цветок, я бы хотел быть стройным и сильным, как Сидор, умным, как Альперович, и свободным, как Крис. Я ездил бы стопом, ел бы ништячки, ночевал на случайных флэтах, фачился бы с клевыми герлами. Но у меня нет такого цветка, и поэтому я могу только смотреть на Марину, которая по-хозяйски обнимает Криса и говорит: цветик-семицветик - это же травка. Нет, отвечает Крис, это символ детей цветов, волосатых. Flower Power, говорю я.
Я отлично знаю английский, перевожу песни "Битлз", умею играть на гитаре. Я очень клевый, только никто этого не замечает, даже Маринка. Крис и Женя начинают целоваться, Маринка делает вид, что ей все равно, обхватывает колени руками, смотрит в сторону. Лестница слишком узкая, я не знаю, как подойти к Маринке, и в этот момент Альперович начинает петь: Рутман, где твоя голова? Твоя голова там где чай, а я говорю, чтобы привлечь Маринкино внимание:
- За что мне нравится Гребенщиков, так это за дзэнскую загадочность: при чем тут чай?
Я жду, что Маринка, которая наверняка не знает про дзэн, спросит "какую загадочность?" и тогда я ей все объясню, но вместо этого она спрашивает: вайн еще есть? И тогда Сидор кричит настал черед моего подарка и вынимает из кармана ноль-пять водки. Все делают по глотку, Альперович швыряет пустую бутылку из-под вермута в окно черного хода, стекло со звоном разбивается, а он, ударив по струнам, орет "Электрического пса", перекрывая голоса жильцов, доносящиеся с парадного.
Но женщины, те, что могли быть как сестры,
красят ядом рабочую плоскость ногтей,
и во всем, что движется, видят соперниц,
хотя уверяют, что видят блядей
- поет Альперович и с осуждением смотрит на Маринку и Женю, которые действительно не собираются быть как сестры и смотрят друг на дружку враждебно, особенно когда Женя снова целуется с Крисом, расстегивая батона у него на рубашке.
Когда я напиваюсь, я чувствую себя в дауне. Вот и сейчас я думаю: удружили мне пэрента, ох, удружили. Что это за день рождения, когда все заняты друг другом и не обращают на меня внимания? Я спускаюсь на ступеньку ниже, разворачиваю газету, там "Москва-Петушки", подарок Альперовича. Я думаю, что выгляжу очень одиноко - living alone for so many years - вот так сидя на ступеньке, и что Маринка должна обратить на меня внимание. Я как раз дохожу до места, где Веничка говорит с ангелами, когда внизу раздаются шаги и громкий женский голос:
- Как раз на третьем этаже, товарищ лейтенант, эта шпана и собралась. Такой день, а они буянят, песни поют, радуются!
- Полиса! - кричит Крис. - Скипаем, пипл.
Он выскальзывает из Женькиных объятий и протискивается в разбитое окно парадного. Марина следует за ним - юбка оголяет ее стройные бедра. Женя подхватывает свою сумку - и в этот момент на площадке появляются два мента и разгневанная тетка.
- Пиздец, - шепчет Альперович.
Я едва успеваю сунуть под задницу Самиздат и слышу, как Сидор говорит Жене: самое время обрывать третий лепесток, да? Менты приближаются, Женя бормочет про себя детский стишок и на словах вели, чтобы все обошлось Сидор встает и рявкает:
- Здравия желаю, товарищ лейтенант, сержант срочной службы Владимир Сидоров.
- Буяните здесь? - спрашивает мент
- Никак нет, - отвечает Сидор не сбавляя тона. - Поминаем Генерального Секретаря ЦК КПСС Председателя Верховного Совета СССР Леонида Ильича Брежнева.
- Поминают они, как же! - бурчит женщина. - Песни они горланят, вот что.
- Поем революционные песни, - соглашается Сидор, - про Ленина, про партию, про советскую родину. Леонид Ильич, - поворачивается он к женщине, - правильно говорил на XXVI съезде нашей партии: "Песня, товарищи, надежный помощник и в радости, и в горе". Именно эти его слова нам хотелось бы вспомнить в этот траурный день, в день, когда весь народ объединяется в своем горе, несмотря на попытки наших врагов посеять раздор, внести разброд, - голос его звенит, взлетает до космических высот, - в наши ряды.
Он переводит дыхание и со значением смотрит на тетку, которая, не переставая бормотать, уходит вниз по лестнице.
- А стекло кто разбил? - спрашивает лейтенант.
- Волосатые какие-то приходили, - докладывает Сидор. - Они и разбили. - И начинает втирать, что если вернутся, сам вломит, потому что со службы таких не терпит. Не посмотрю, говорит, что дембель - вломлю по-нашему, по-армейски!
- Дембель, говоришь? - спрашивает второй мент, и Сидор показывает документы, а потом протягивает полупустой батл:
- Помянешь Генерального Секретаря, лейтенант?
- Да я на службе, - как-то нерешительно говорит мент.
- Возьми с собой, - убеждает Сидор. - Как служба закончится - выпьешь, как все советские люди, за упокой души Леонида Ильича.
Шаги ментов затихают, я вздыхаю облегченно, Альперович шепотом говорит:
- Я всегда подозревал: демократическое общество в России может быть построено только на взятках и кумовстве.
- Да ладно тебе, - отвечает Сидор, - нормальные ребята всегда договорятся. Им тоже в ломы нас винтить, рапорт писать, все такое.
- А Брежнев в самом деле говорил… - спрашиваю я.
- Понятия не имею, - отвечает он, - Лейтенант что, проверять по книжке будет? - Он смотрит на часы: - Поручик, думаю, так и не придет, пора сваливать отсюда. - А потом смотрит на Женьку: - Пойдем, я тебе одну вещь покажу.
И вот они уходят по лестнице вверх, on a stairway to heaven, Сидор обнимает Женьку за талию, а я думаю: удружили мне пэрента, ох, как удружили, что же это за день рождения, Маринка убежала со своим Крисом, Женька будет сейчас фачиться с Сидором, а я остался как дурак вдвоем с Альперовичем. Все потому, что у меня нет цветика-семицветика, чтобы загадать желание, нет мужества, чтобы в среду утром, в пять часов, закрыть дверь и уйти на свободу, ездить стопом, есть ништяки, жить на случайных флэтах. Я сижу на ступеньке черного хода и представляю себе, как двумя этажами выше Сидор усаживает Женю на широкий каменный подоконник. И что я буду здесь делать? спрашивает Женя. А ты как думаешь? отвечает Сидор и расстегивает первую пуговицу.
- Послушай, неужели ты хочешь делить меня с этим грязным подъездом? - шепчет Женя.
- Ага, - отвечает Сидор и расстегивает вторую.
Женя закрывает глаза и подставляет губы для поцелуя. У нее мягкие губы со вкусом помады, свежее дыхание, рыжие, распущенные по плечам волосы. Ее желания всегда сбываются.
Алена заплакала.
- Еще косячок? - заботливо спросил Горский.
На этот раз их было четверо. Антон уставился на радужные переливы компакт-диска. Горский сидел неподвижно, Олег набивал. Алена плакала.
Антон уставился на радужные переливы компакт-диска, думал, как в очередной раз сами собой разрешились финансовые проблемы: позвонила Лера, предложила денег - беспроцентным кредитом с неопределенным сроком возврата. Поручик как услышал про убийство, тотчас заявился к ней, извинился, сказал: Лерка, прости, раньше думал - ты ей эту дрянь дала, вот держи деньги. Наверное, целый чемодан принес, думал Антон, а Лера дала ему десять стодолларовых бумажек: Тебе тоже процент причитается. Почему - Антон не понял, но все равно: купил самых лучших шишек, привез Горскому: ему тоже причитается процент.
