Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 1 2010)
— Ты проверила счета? Билеты?
— Разумеется: Астана, вылет послезавтра в тринадцать ноль-ноль.
— Никто не знает, откуда на самом деле…
— Никто.
— Что ж, выпьем на дорогу?
— Давай.
Они пересаживаются на диванчик и ставят бокалы на стеклянный столик.
— Я простился с Олегом.
— Правильно. Это был единственный друг…
Раздается странный звук: нескольким мужчинам, вооружившимся лестницами, удалось свинтить один из термоблоков, покрытых снаружи алюминием, из которых смонтирован ангар.
— За отъезд. Чтоб он был удачным. Ибо теперь нам и вправду пора. Они будут ловить нас. Нам надо успеть пересечь границу раньше, чем они догадаются…
Они медленно вытягивают по бокалу вина.
Коровьи лепешки плюхаются на траву газона. Виден испачканный пометом хвост коровы. Морда коровы.
Мальчишки уже натаскали грязи и травы в голубой бассейн (ведь у себя на улицах они привыкли кидаться песком). Медлительный верблюд, издалека зачуяв изменения в темпоритме пустынной жизни, вламывается вслед за коровой через пролом в заборе.
Когда шеф и Лита, подхватив пару чемоданов, устремляются к выходу, туда, где стоит их красный кабриолет, какая-то овца, заглянув в ангар с улицы, заходит внутрь, женщина пытается ее поймать, но овца глупо кидается в лабиринт столов и от страху оставляет на полу гроздь какашек-изюминок. Женщина бежит за ней, но тут видит под столом (на котором стоит компьютер, в котором плавают рыбки) чьи-то туфли и, не в силах отвести от них взгляд, протягивает к ним руку… Когда шеф и его спутница садятся в автомобиль, мужчинам с улицы удается снять со стены еще один блок.
— У-у, как я застоялся в этом сарае! — выдыхает Виктор.
— Скажи, что любишь меня, — говорит Лита.
— Я скажу тебе это много раз, но не здесь… На воле. Уже сегодня вечером, если мы все-таки окажемся умнее их, я скажу тебе это. О’кей.
Она целует его.
Вздымая клубы пыли, машина проносится по улицам пустынного аула, потом уходит в складки пустынной дороги.
Управление внутренних дел области. «Министр», он же майор, держит у уха телефонную трубку и коротко приказывает:
— Пора!
Вставая из-за стола, вынимает из ящика пистолет и сует в кобуру на бедре. Лейтенант ждет указаний.
— Они заказали билеты в Астане, значит, уходить будут через Казахстан. Надо перехватить их. У Виктора «порше», напрямик он не сможет — пойдет по дороге — но с предельной скоростью…
Вслед за патрульной милицейской «вольво» из подземного гаража в погоню выруливает джип, сквозь приоткрытые темные окна которого видно человек пять бандитов с короткими крупнокалиберными ружьями…
Те же самые машины, взрывая тучи песка, прут через барханы…
Блокпост на казахской границе…
У убийц — вареные красные потные рожи… Неясно, сопутствует ли им удача.
Солнце, багровея, клонится к закату. «Порше» проносится в каньоне Шекпак-Ата-сай по пустой каменистой дороге среди величественных плоских гор. Не похоже, чтобы его кто-нибудь преследовал: машина летит вольно, как ласточка в запутанном лабиринте каньонов. На прощанье мы бросаем взгляд на лица Виктора и Литы, омываемые встречным золотистым вечерним ветром…
Все это время нас сопровождает сюита «Тайный язык птиц».
В стороне от дорог
Карасев Евгений Кириллович родился в 1937 году. Поэт, прозаик, постоянный автор “Нового мира”. Живет в Твери.
Безответное моление
В детстве — насколько помню —
из всех букашек, от которых
увёртывался ловко,
я не пугался, пожалуй, одного насекомого —
божьей коровки.
Разглядывая ползающую кроху
на цветке глянцевом
или на каком-нибудь скромном кустике,
я любовался её красным в крапинку панцирем
и чуткими, подвижными усиками.
В пору, когда на обед варилась лебеда,
а на ужин перловка,
не хватало материнского заработка
и бабушкиной пенсии,
я пытался разжалобить божью коровку
трогательной детской песенкой:
“Коровушка-бурёнушка, полети на небо,
принеси мне хлеба.
Чёрного и белого,
только не горелого”.
Козявка выслушивала, затаясь. И, распустив
медные крылышки,
уносилась в поднебесье с моею просьбою.
Но, видимо, как и во времена нынешние,
всё давно было роздано.
Незримый советчик
Язык наш и сеятель и строитель.
И сам очищает себя от половы.
Он всеохватен. И только наитие
никак не даётся слову.
Странное чувство неуловимо,
похоже на сполох за озёрной тишью.
Оно как запах отчего дыма,
а может, подсказка свыше.
Этот феникс и есть и нет; права
его обошли стороной, как ничто.
Но сколько раз меня обманывали слова.
И выручало чутьё.
Чудодейный родник
Ключ неприметный — с песчинками вода.
Каждое лето приезжал я сюда.
О нём мало кто ведал: где-то в осиннике.
Но ходили легенды о потаённой его силе.
В день жаркий, пацан городской,
припадал я жадно к кринице лесной.
Хотел от порчи, как говорится, впрок
загадочной мбочи взять хоть чуток.
…Битый нещадно на дорогах крутых,
вспоминал я часто чудодейный родник.
И нынче нередко пугнёт карачун —
по старым меткам тянусь к ключу.
Грустная цепочка
Дождь разом начался. И быстро прошёл.
В вечереющей тишине
падают капли в бочку.
Будто в саду по весне
лопаются почки.
Но мало-помалу воодушевляющая трель
становится похожей на звук меди,
брошенной в нищенскую кружку.
А вот уже звонкая капель
напоминает неспешный отсчёт кукушки.
…Сижу у окна, за которым
переполненная бочка;
забытые проступают лица.
И слушаю пророчества
неприкаянной птицы.
Вечером на даче
Последняя истаяла синева —
между светом и тьмой не осталось границ.
Знобко поскрипывают дерева
голосами ночных птиц.
Не спит, не дремлет — притаился лес,
раскинув незримые свои космы.
Мне кажется, я один, и не только здесь —
во всём необъятном космосе.
Но если так,
то я свободен от уймы счетов
после долгого загульного пира.
А их тяжесть перевешивает страх
одиночества сирого.
Я почувствовал — почва уходит из под ног,
рвутся корни,
пережил пьянящее ощущение невесомости.
И тут вспомнил — у меня щенок некормленый.
Представил его мордочку, тоскливые глаза.
И пошлёндал к дому.
Под родным небом
Клин журавлиный курлычет,
ребёнок обписавшийся
кричит в коляске.
Мне близки людские привычки,
знаком хулиган распоясавшийся.
Здесь я родился, вырос,
столкнулся впервые с обманом.
Отсюда по-тихому выбрался
и тихо вернулся к своим баранам…
Об этом столько уж писано —
пошло талдычить стократ.
Но дети по-прежнему писаются
и журавли летят.
Наша надежда
Сижу у окна.
За стеклом осень.
И ещё страна,
которая подаёт и просит.
На расстоянии виднее, как мы шли
от рублей к башлям,
