Роман Сенчин - Любовь, или Не такие, как все (сборник)
– Развели тут клуб знатоков, – фыркнул председатель. – Виктория Робертовна, пожалуйста, садитесь в машину, я вас до столовой подвезу. А ты, лейтенант, давай, разруливай ситуацию. Мне краснеть перед областью не с руки. Леонтьев, заводи!
Спиридонов помог заведующей сесть в «уазик» и галантно закрыл дверь. Урчащий «козел» тут же уехал, оставив после себя лишь сизое облачко.
– Вот и все, – сказал лейтенант, подойдя к Таське.
– Что – все? – Таська обернулась и посмотрела ему в глаза.
– Ничего не осталось, – сказал Спиридонов. Этих прямых взглядов он насмотрелся и не понимал, чего это все праведно возмущенные товарищи норовят в гляделки играть. – Потому и все.
– Тебе-то что с того? – с деланым равнодушием спросила Таська. – Баб голых жалко?
– Девочка, следи за языком – я старше тебя на восемь лет.
– А что ты сделаешь? Ударишь? Как Миленького?
– Вызову милицию. Оформим тебя по всем правилам, как несовершеннолетнюю. Поместим в приемник-распределитель, телеграмму родителям. Посидишь, подумаешь – можно ли шляться где попало.
– Ну давай, вызывай.
Спиридонов сделал было шаг, чтобы ухватить Таську за руку, как вдруг Миленький встрепенулся, поднял к небу кулаки и петушиным голосом прокричал:
– Хрен вам, американцы!
Спиридонов досадливо сплюнул:
– Какого хрена тебе нужно было, а? Зачем ты именно на этот поезд села?
Таська посмотрела на Спиридонова и с сардонической улыбкой сказала:
– Так это ты! Да? Ты проводнице настучал, что я без билета!
– С чего ты взяла?
– А потому что бог шельму метит. Слышал про карму? Гадость сделаешь – она к тебе самому вернется. Земля-то, видишь, – круглая. Ты мне дорогу перебежал, а я – тебе.
Спиридонов молча слушал. Всегда полезно дать оппоненту высказаться и опустеть. Пустые кувшины легче наполнять.
– Ты затем сюда и ехал, чтобы у Миленького его фотки купить, да? Потому что родину любишь и за кровные свои избавляешься от тлетворного влияния Запада, ага? А картины его довеском купить хотел, иначе Миленький может порнографию свою и не отдать.
– Подслушивала?
– И даже подглядывала.
– И что с того? Кто тебе поверит?
– А я и рассказывать никому не буду. Довольно и того, что ты с носом остался.
– Я имел полное право!
– Ты и сейчас имеешь – катиться на все четыре стороны.
Таська наклонилась, подхватила Миленького под мышки и начала поднимать. Миленький капризничал, сопротивлялся, но Таська перекинула его руку себе через плечо – и потащила прочь.
– Эй, ты куда? – крикнул Спиридонов. – Я с тобой еще не закончил!
– Не твое дело.
Таське не было тяжело, но она боялась, что сейчас этот мерзавец в штатском устроит какую-нибудь подляну за то, что она ему помешала. Однако Спиридонов не проронил ни звука. Просто стоял и смотрел, как Таська тащит на себе Миленького.
11Солнце стояло высоко, пот катился по Таське градом, а она все тащила на себе тушку Миленького и сдаваться не собиралась. Спиридонов мог быть совсем рядом. Интересно, он настоящий кагэбэшник или притворяется? Наверное, все же настоящий, только решил служебным положением воспользоваться. А что? Взял эти фотки, поехал в командировку за рубеж и там толкнул барыгам по баснословной цене. Чего уж греха таить – она и сама об этом думала, несмотря на то, что ей никто зарубежную командировку не оформит.
Несколько раз в пути она отдыхала, с досадой думая о том, что зря на мытье десять копеек потратила – уже опять вся угваздалась и провоняла. Однако довольно бойко дотащила свою ношу до домика с петухами на ставнях, положила в тени штакетника, а сама пошла разговаривать с хозяином.
Лейтенант Забийворота в майке и трениках раскачивался в самодельном гамаке и что-то лениво жевал. Лицо его было умиротворенным и бессмысленным, как у коровы на лугу. Сходство с коровой усиливала ахроматическая гамма одежды – белый верх, черный низ.
Таська неслышно подошла вплотную к гамаку и позвала:
– Анатолий Михайлович. Это я, Таисия.
Забийворота открыл глаза.
– Чего опять?
– Анатолий Михайлович, я извиниться пришла. Вы вовсе не трус. Я это в сердцах сказала.
Милиционер снова закрыл глаза.
– Трус, не трус, какая теперь разница, – вздохнул он. – Начальник все равно пистона вставил.
– Простите меня, пожалуйста. У вас неприятности из-за меня.
– Будто у меня в первый раз неприятности.
Кряхтя и отдуваясь, он вылез из гамака и посмотрел на Таську.
– Хочешь сказать, что только ради прощения попросить пришла?
Таська покраснела.
– Нет. Тут такое дело…
– Денег не проси, нету. На последние тебе вчера билет купил.
– Нет-нет, денег не надо. Вам, наверное, странной просьба покажется…
– Не юли уже!
– Можно, Миленький у вас на ночь останется? У него будка на свалке сгорела, ему жить теперь негде. А завтра ему новую поставят!
– Девка, ты что – с глузду съехала? – похрустев суставами, Забийворота снова полез в гамак. – Ты только вчера ему тяжкое пришить хотела, а сегодня уже заступаешься?
– Я ошиблась, – покраснела Таська. – Он вовсе не плохой, он… несчастный.
– Кто несчастный? Миленький? – Забийворота сплюнул, но как-то неловко, и слюна попала ему на грудь. Чертыхнувшись, он начал вытираться майкой. – На полном довольствии у города. Кормим, поим, одеваем. А бабам он проходу не дает – все от одиночества да от горя-злосчастья.
– Да что он вам такого сделал-то?
– Зинка моя из-за него ушла! Ты думаешь, петухи эти откуда на ставнях? Жена моя попросила его расписать домик, чтобы поживее вышло. Краски ему оставила, то, се. Ну, он раскрасил, конечно, тут у него руки откуда надо растут. И ведь… такой, сучок из доски выколупнул в одной из ставен. Я прихожу как-то, а он стоит и самоделкой своей в эту дырку тычет. Я не выдержал и отмудохал его. Обе ставни об него расколотил. А Зинка после дочку забрала и к матери в Запорожье уехала. Злой, говорит, ты, слабых обижаешь, боюсь с тобой жить. Два года уже один живу.
– А прощения просить не пробовали? – спросила Таська.
– Да чуть не на пузе ползал, ноги целовал, – сказал Забийворота тихим голосом. – Вон, даже ставни из щепок буквально собрал, повесил. Ты на меня посмотри – злой я?
Злым он, конечно, не был. Забийворота был толстым увальнем, которого бросила жена.
– Может, вернется?
– Через два года?
– А сам?
– Что – сам?
– А сам поехать не пробовал?!
– А ты чего на меня орешь, ссыкуха?!
– Да потому что лежишь тут, жирный боров, себя жалеешь, а к жене поехать кишка тонка!
От оплеухи у Таськи даже в глазах потемнело. Забийворота по инерции навернулся из гамака Таське под ноги, прямо на толстое свое пузо.
Из носу у Таськи сразу хлынула кровь, причем таким мощным потоком, что она тихо заблеяла от испуга. Забийворота тоже перепугался не на шутку. Он вскочил, сорвал с себя майку и сунул Таське под нос.
– Что ж ты, девка, а?! Что ж я, дурак… – причитал он по-бабьи.
Майка быстро пропитывалась кровью, Забийворота почти за шкирку подтащил Таську к водопроводной трубе, сломал в два раза и направил струю холодной воды в лицо. От неожиданности Таська едва не захлебнулась, закашлялась и попыталась вырваться, но не тут-то было – милиционер хоть и увалень, а руки у него сильные и твердые.
– А вы, Анатолий Михайлович, все-таки злой, – сказала она.
Забийворота только вздохнул.
Несколько минут Таська то держала струю ледяной воды у лица, пока хозяин выжимал кровь из майки, то прижимала к носу компресс. Постепенно кровь остановилась.
– Тащи его, – сказал Забийворота, перекрывая кран.
– Кого?
– Миленького.
– А вы его не убьете?
– Иди уже!
Миленький лежал в том же положении, в каком она его оставила. Забийворота отвел квартиранту место в углу, рядом с лестницей – бросил на пол домотканый коврик и валенок под голову. Миленький тотчас обнял валенок и захрапел.
– Ну, я пошла? – спросила Таська.
– Поезд завтра в шесть, не опоздай.
– Спасибо. И это… нет, вы не злой.
Она снова чмокнула милиционера в щеку и убежала.
Остановка «Сад и ягодка» хоть и находилась рядом со входом в товарищество, но от ворот ее было совершенно не видно из-за густо разросшейся сирени и акации. Таська подошла, села на скамейку и принялась ждать. Если верить расписанию, автобус ходит каждые сорок минут. Надо было уточнить время у лейтенанта, но бежать обратно не хотелось. Ничего, дождется.
Они появились откуда-то из лесу – шестеро парней, не то старшеклассников, не то пэтэушников. Встали неподалеку, закурили и негромко заржали. Смех этот Таське не понравился. Она встала и собралась уходить, но тут оказалось, что парней не шестеро, а десятеро – четверо зашли с другой стороны и отрезали путь к отступлению.
