Макс Нарышкин - ИМ ХОчется этого всегда
— Скажите, а как вы планировали свой вчерашний день с тринадцати до четырнадцати часов? — встрял угрюмый, которому явно не пришлось по душе мое предвидение его ближайшего будущего.
— Это что за период такой?
— Это время, которое определил судебный медик как время смерти Коломийца.
— Как прикажете понимать это? — я посмотрел на следователя.
— Где вы были в указанный период времени? — нехотя поддержал угрюмого следователь.
— Зачем вам это нужно?
— Свидетели показывают, что вы сидели за обеденным столом вместе, — снова встрял угрюмый. — Значит, вы были последним человеком, который видел Коломийца живым.
— Нет, последним человеком, который видел его живым, был, я полагаю, его убийца, — подкорректировал я его предположение. — И если вы выслушаете меня внимательно, то вам станет ясно, что предпоследним человеком, который видел Коломийца живым, был, вероятно, заведующий складом Геннадий Гросс.
Просто немыслимо, как быстро в руках этих парней появляются блокноты. Если они таким же образом выхватывают и свои „макаровы“ из кобуры, то все, кроме меня, могут и дальше спать спокойно.
— Гросс, — пробормотал следователь, ставя точку. Очень уж короткое предложение у него получилось, как я заметил: „Геннадий Гросс“, и — жирная, со спичечную головку, точка.
— А откуда вам известно, что Гросс встречался с Коломийцем за несколько минут до смерти последнего? — спросил угрюмый.
— А я не говорил вам, что Гросс встречался с Коломийцем за несколько минут до смерти последнего. Если вы справитесь у своей памяти, то непременно вспомните мои слова о том, что Гросс был, по всей видимости, предпоследним, с кем Коломиец виделся. Между этими двумя предположениями существует очевидная разница.
— Расскажите, Лисин, — попросил следователь.
И я передал всю атмосферу тех приятных минут нахождения на лестнице, пока Гросс беседовал с Александром. Я рассказал все, за исключением того эпизода, когда Коломиец высказывал свои параноидальные предположения о подозрительных манипуляциях Факина за тыльной стороной плазменного телевизора в холле.
— А потому я и не понимаю, каким образом мое личное время с тринадцати до четырнадцати часов вчерашнего дня и ваш бесцеремонный визит в мой дом в начале четвертого утра могут хоть каким-то образом быть связанными со смертью Коломийца, — закончил я свой рассказ.
— Я не спорю, — пытаясь утихомирить мою раздражительность, согласился следователь, — быть может, они никак не связаны. Но мы сверяем факты. И, как видите, следуем верной дорогой. Побывав у вас, мы теперь знаем, что нужно непременно поговорить с… — он посмотрел в блокнот, — Гроссом и Лукиным. Гросс не может не пересказать ваш рассказ, а Лукин вряд ли откажется вспомнить, как вы демонстрировали ему прожженный пиджак.
— А вам не кажется, что вы сами-то не лучшим образом планируете свое время? Спроси вас, где вы находились сегодня между тремя и четырьмя часами ночи, вы вынуждены будете сказать, что вломились в квартиру человека, чтобы просто сверить факты!
— А у нас не как у вас, — по-прежнему ненавидя меня, поспешил вмешаться угрюмый, — с десяти до восемнадцати! Мы работаем круглые сутки!
— Мне кажется, что вам и этого времени не хватает, — с едва заметным сарказмом произнес я.
— Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду, что, дослужившись до седин, своей манерой разговаривать с людьми вы только мешаете установить истину.
— Да? — иронично воскликнул он и поерзал в кресле. — И что же в моей манере, по-вашему, мешает установить истину?
— Отбрасывая мелочи, я бы выделил за главное неуважение к человеку.
— К человеку? — еще более иронично переспросил он, посмотрел на следователя, ища поддержку, и рассмеялся гадким хохотком. — Это уже становится смешным!
— Я счастлив оттого, что мне удалось повеселить вас в четыре часа утра.
— Быть может, вам покажется еще более веселым тот факт, что под сидящим на полу трупом Коломийца найдено золотое перо „Паркер“ с отпечатками ваших пальцев? — зловеще улыбаясь, угрюмый выдвинулся из кресла. — Горю от нетерпения узнать, как этот факт скажется на вашем умении шутить, господин Лисин!
Я посмотрел на следователя. По желвакам, шевелящим выбритую кожу щек, можно было предположить, что если бы не врожденная сдержанность, он уже сейчас встал бы и врезал папкой по голове угрюмого.
— Где ваше перо, Игорь Игоревич? — справившись с шоком, полюбопытствовал он.
— Мое перо?..
— Минуту назад мне показалось, что вас и более сложный вопрос не поставит в тупик.
— У меня готов ответ, я медлю, чтобы дать вам время на осмысление того, что вы от меня требуете. По-вашему, если в настоящее время у меня не найдется „Паркера“, то это я убил Коломийца?
— Я всего лишь спросил, где ваше перо.
— Что ж, извольте…
Поднявшись и дойдя до стола, я вытянул верхний ящик, вернулся с ним к оккупированному гостями столику и вывалил на него содержимое. Канцелярская мелочь, несколько презервативов в упаковке, пара компакт-дисков, еще что-то и пяток подарочных „Паркеров“ — все это, грохоча и перекатываясь, задробило по столу и постепенно замерло.
— Таким образом, алиби у меня достаточно еще на несколько трупов, господа. А то, что на ручке следы моих пальцев, то, если я напрягу память, я обязательно вспомню, как за час до смерти Коломийца я подписывал его пером какой-нибудь документ. Где-нибудь в коридоре, остановленный без пиджака. Или в туалете. Или в столовой, когда я сидел с ним за одним столом в тот самый день и в то самое время, которое вы ошибочно считаете за факт последнего контакта с живым Коломийцем.
Бросив ящик на кровать, я отошел к светлеющему окну и скрестил на груди руки.
— Как видите, я был с вами предельно честен и вежлив. А теперь, когда вами все факты сверены, не могли бы вы избавить меня от своего присутствия?
— Придется потерпеть еще некоторое время, Игорь Игоревич, — твердо возразил следователь и посмотрел на угрюмого.
Тот незамедлительно вынул из кармана телефон — какой-то тяжелый, как пистолет, „Нокиа“, набрал номер и стал командовать так, словно у меня в квартире был узел связи:
— Макеев! Срочно езжай к Лукину и расспроси, не показывал ли ему Лисин свой пиджак в кабинете. И что при этом говорил. А пока суд да дело, установи адрес некоего Гросса, он в „Глобал“ заведующий складом. Нажми и выясни, разговаривал ли он с Коломийцем на лестнице между часом и двумя. Мне нужно знать, о чем был этот разговор.
Черт возьми , пронеслось в моей голове, мне следовало об этом подумать! Мне срочно нужен…
— „Суд да дело“ — это бестолковое нахождение вас в моей квартире? — уточнил я.
— Каждый видит мир по-своему, господин Лисин, — чуть усмехнувшись, напомнил следователь.
Я отвалился от стены и направился к бару.
— Не следует этого делать, Игорь Игоревич, — немного тревожно заметил он, увидев, как стакан заполняется виски больше того уровня, который он считал за нормальную дозу.
— А вы меня заставьте.
Угрюмый и следователь промолчали. Они, видимо, думали о том, как со мной, невменяемым, разговаривать, если вдруг Гросс не припомнит разговора на лестнице, а Лукин пиджака.
Выпив, я отправился к компу и на всю катушку врубил „Смоуки“.
Heartbreak Angel
Heartbreak Angel
You’re the best I’ve ever known!..
— Лисин, мать твою, ты офуел?!
— Им больше нравится Агузарова, — объяснил я, тыча пальцем в стену.
Heartbreak Angel
Heartbreak Angel
Don’t leave me this way
Don’t leave me alone!..
— Лисин, я мусоров вызову!..
— Игорь Игоревич, вы же серьезный человек…
— „Heartbreak Angel“ Алана Силсона. Девяностый год. Моя любимая, — объяснил я, стараясь, чтобы мой голос звучал громче музыки. — Господа, когда мне свинством отвечают на порядочность, я веду себя соответственно представлениям этих людей о порядочности.
Когда в дверь зазвонили, а потом и забарабанили, я остался сидеть у стола, пощелкивая пальцами по клавиатуре и наслаждаясь музыкой.
„Старик“ — писал я в окне электронной почты, — где бы ты ни был, срочно появись в холле и вынь из-за мудаты то лишнее, что там есть!»
Когда конверт улетел, я отключил почту. Через мгновение после того, как письмо окажется на сервере, оно будет переадресовано на мобильник начальника СБ «Глобал»
Следователь тяготился звуками легендарной группы. Он посмотрел на угрюмого, и тот, бросив на меня пламенный взгляд, отправился открывать.
– Товарищи… — донеслось до меня щебетанье угрюмого. — Милиция… оперативный эксперимент… прощения…
— Да ты охерел, что ли?! — совершенно отчетливо доносилось из коридора до того места, где мы со следователем сидели. — Выруби свой эксремент, пока я с тебя погоны не снял!..
