Макс Гурин - Новые праздники-2
Люди, выхода нет! Точнее, выход только один. Грань между «я» и любым из «ты» должна быть стёрта, преодолена, нивелирована — в этом, и только в этом Промысел Божий. Всё, что подаётся и подавалось в виде Божьего Промысла — только частные случаи ЭТОГО, и никогда не было по-другому.
Я говорю это прямым текстом, хотя почти уверен, что уж чем-чем, а прямым текстом давно уже никто ничего не понимает и никогда не поймёт, пока все не станут Единым «Я». И это «Я» и будет Я Господа Миров. Честное слово!
То есть, конечно, сатане временно позволено было утвердить в мире ёбаный и чисто внешний плюрализм мнений, и если вам, согласно ёбаному этому плюрализму, нравится жрать собственное говно, то конечно жрите его и дальше (говно — вопрос!:)), но не говорите потом на Страшном Суде, что вам не показывали дорогу к Свету, прямой к Нему путь… Аминь.
XXXIX
Подумайте сами, что может почувствовать молодой мужчина 27-ми лет отроду, когда реально впервые в жизни ему заявляют, что беременны от него. Для полноты картины добавьте к этому то, что мужчина этот, сравнительно молодой, уже был дважды официально женат и в первом своём браке частенько вынужден был надевать на своё, извините, достоинство по два совковых, «проверенных электроникой», презерватива (то есть, называя вещи своими именами, регулярно класть на своё достоинство хуй:)) — ведь именно до такой степени от него не хотела ребёнка его первая жена. Прикинули?
Ну, удивление — это ещё мягко сказано. Это была сложная гамма чувств: и радость, и недоверие, и ужас, и, короче говоря, мын. пыр. дыр.. И, конечно, девушкой, объявившей подобное, была никто иная как Дэйзи.
Она сказала мне об этом ночью, а утром я уже смог ответить ей что-то внятное. Сказал я обычное мужское дерьмо, что, мол, отец у ребёнка будет, а вот жениться мы всё-таки не будем. И сказать это мне посчастливилось достаточно веско. И вроде бы достаточно деликатно, между делом, удалось мне осведомиться у Дэйзи, уверена ли она, что это от меня. Она, разумеется, сказала «да».
Конечно, она могла бы сказать это при абсолютно любом раскладе, но… короче, я почему-то поверил ей. Искренне и глубоко. Может быть потому, что хотел в это поверить, да и вообще много, что здесь можно сказать — только важно ли это? Недостаточно ли того, что я просто поверил и всё? Ведь если ты веришь во что-то, то только это и правда.
Короче, видите ли, вообще говоря, мне трудно писать обо всём этом подробно. Видите ли, я всё-таки, сколь меня ни вращай, человек и кое-что воспринимаю по-прежнему остро. В особенности, если недосыпаю (смайлик силится улыбнуться дырочкой на залупе, но она кровоточит — ей, видите ли, не до смеха), а недосыпаю я последние года три. Так например, Льву Толстому подобно, если верить, конечно, апокрифам Ювачёва (в просторечии — Хармс), я очень люблю детей. Гораздо больше кого бы то ни было в этом мире — вот такие вот сопли-с. Сегодня я относительно выспался (дочерь на несколько дней уехала к бабушке-тёще) и могу говорить об этом вполне спокойно, время от времени даже выделяя из себя всякие мудацкие смайлики. Дети — это Бог, видите ли. (Надо будет провести на досуге гематрическую (сноска: Гематрия (ивр. 鋏鋏) — один из трёх методов раскрытия тайного смысла слова, записанного на иврите. Основных методов три — гематрия, нотарикон и темура. Гематрия — перевод букв слова в их числовые эквиваленты, затем сложение их и замена одного слова на другое, имеющее такую же сумму.) экспертизу.)
Так вот. Короче говоря, я изложу всю эту нашу грустную историю с Дэйзи в ключе сугубо фактологическом и довольно сухом. Видите ли, не изложить этого совсем я не могу, ибо картина, которую я уж подвязался вам тут написать, будет иначе неполной, что в конечном счёте грозит этой картине тем, что она не будет, собственно, самой собой, а будет чем-то другим, не имеющим к ней никакого, в сущности, отношения.
Дэйзи сказала мне, что беременна от меня, и я согласился с тем, что всё это правда. В основном, я, конечно, был всё же этому рад.
В течение ближайших недель я известил о том, что она от меня беременна и Тёмну и Да.
Не удивляйтесь, все три воистину прекрасные девушки, с коими мне счастливилось в то лето время от времени спать, знали о существованьи друг друга — это было для меня важно, это был у меня такой пунктик, потому что, как я многократно заявлял, в принципе, я очень не люблю неправду. (Спустя многие годы, когда я рассказал о том лете Тане Зыкиной, она всплеснула руками и обозвала меня… «гением коммуникации».)
Как они к этому относились? Да, в общем-то, совершенно нормально — тем более, что ни у одной из них я тоже в то время не был совсем уж единственным — да, такая вот ёбана современность (что называется, см. главу XXV, о появлении в Советском Союзе автоответчиков:)).
Кроме прочего, в то лето мне действительно было можно всё. На самом деле. Почему мне было позволено это? А это всё к Господу Богу. Аллах наделяет своей милостью, кого хочет и наказывает, кого пожелает:). Закон — это то, что «думает» об этом Он, а не то, что «понимают» под Законом люди. Ну и конечно, Он не ведёт Прямым Путём несправедливых людей.
Элоун проявила наибольшее участие в этой моей истории. «У нас осталось множество детских вещей! Так что обращайся, я тебе помогу!» Ах, Элоун… Если бы знали, как она прекрасна! И если бы вы знали, как прекрасны все женщины, с которыми мне доводилось интимно общаться! За исключением, пожалуй… Ну да ладно, не будем:). Просто очень там много комплексов, очень мало реальных умений и знаний; очень мало пережито и перечувствовано, да и вообще… лишение девственности — не мой профиль. И, в общем, не будем об этом.
Утром, 15-го июня 2000-го года, когда Да, впервые оставшаяся у меня на ночь, пошла в ванную, где, как известно, временно потеряла свой крест, в моей комнате раздался телефонный звонок. «Возьми, пожалуйста, бумагу и ручку!» — сказала Элоун, а это была она. Я взял, и она сообщила мне, что этой ночью имело место полнолуние, и продиктовала мне написанный ею верлибр, посвящённый нам с ней.
Она звонила с дачи, где всё лето ей предстояло сидеть с двумя своими детьми. Верлибр впоследствии потерялся…
Кажется, это был не просто верлибр, но акростих. Я не помню слОва, которое там слагалось. Прости меня, Господи. Я говорю это искренне. Надеюсь, это СЛОВО не было моим именем. Впрочем, я не уверен.
XL
На всё воля божья. На всё воля божья. На всё воля божья. На всё воля божья. На всё воля божья. На всё воля божья. Сегодня 1-е ноября 2006-го года. Это имеет смысл. На всё воля божья.
XLI
А потом всё получилось, короче так. Ну то есть я не сказал бы, что это будет совсем уж коротко. Но… в любом случае, я не заставляю никого переживать со мной мою жизнь уж прямо минуту в минуту:). Я вообще просто иду себе Дорогой Своей, потому как на всё Воля Божья (кто до сих пор не понял — у того ещё два шанса на исправление, ибо чтение данной книги — шанс первый. Впрочем, как знать, возможно для кого-то и третий, то есть последний (смайлик облизывает засохший грифель)). Просто кто хочет, может присоединиться. Вот и всё.
Случилось так, что у Кости Аджера, некогда основавшего проект «e69» (ну-у, это такая спонтанная, близкая к фри-джазу, импровизация с участием Костиного саксофона, терменвокса в лице Яны Аксёновой и всяких аналоговых синтюков в лице, извините, меня) праздновал своё тридцатилетие, чуть не последний, кстати, свой день рождения в бездетном состоянии.
Я пришёл туда. Все мы основательно, хоть и без лишних эксцессов, выпили, пошли на балкон с Валерой Деревянским, нашим тогдашним барабанщиком (с ним, кстати, спустя пару месяцев мы с «e69» и ездили в Австрию) и решили поехать к нему на улицу Соломенной Сторожки, где у них с «Улитками» была репетиционная база. Поехать, разумеется, не просто так, а прихватив с собой парочку Костиных гостьей.
До сих пор не помню, была ли на том Костином дне рождения прекрасная Марина Николавна, завуч одной из лучших в мире школ, где последние пять лет подвязался работать я (что нельзя, конечно, к счастью, назвать единственным моим занятием в жизни) — у меня реально выпало сие из сознанья, хотя… предварительно туда как-то впало. Пожалуй, у этого смутного воспоминания есть нечто общее с историей о поцелуе в метро с Тёмной-младшей, тогдашней женой нашего тогдашнего басиста Вовы Афанасьевы, каковой поцелуй то ли был, то ли всё-таки нет — не могу поручиться ни за то, ни другое. (Смайлик недоумённо пожимает плечьми.)
Дело в том, что тогда я ещё не работал в школе, в которой работает завучем Прекрасная Марина Николавна, с которой так хорошо, как выяснилось позже, сидеть в курилке на переменках или в «окнах» и говорить то о Беринге, то о парадоксальности некоторых правил русского языка, то о Коране, то о «Звёздных войнах», то о тупости отечественных пожарных, то о пионерах-героях, святых нашего с нею детства. Ведь мы оба с ней были и пионерами, и комсомольцами; Николавна, кажется, даже успела побывать комсоргом, а я выпускал оппозиционную стенгазету «Лик», за что меня в дань тогдашнему времени, временно же обласкавшему тогда оппозиционеров и диссидентов, немедленно выдвинули в «учком» школы.
